Стратегия обмана. Трилогия (СИ) - Ванина Антонина. Страница 107

   - Откуда она могла взяться у Метца? - поразился Вильерс.

   - От доктора по имени Джон Рассел. Лесли, просто прими как факт и не задавай лишних вопросов. До тридцатых годов Фортвудс сотрудничал с некоторыми медиками, жившими за пределами королевства. Был им и Метц, а до него его дед Книпхоф. Потом все они умерли, и у Фортвудса появилась своя медицинская лаборатория, в которой ты теперь абсолютный хозяин.

   - Но как в те годы можно было вывезти кровь?

   - Так же как и шишковидную железу.

   - А её-то зачем? - насупился доктор.

   - Откуда мне знать? Ты говорил об этом с Мэри?

   - А ей откуда знать про железу и строение мозга?

   Полковник только постучал пальцем себе между бровей. Глаза Лесли заметно расширились, и потом недоверчиво сузились:

   - А зачем? - прошептал он, настолько его воображение поразила мысль об извлечении кусочков мозга из живого организма.

   - Ты сам сказал, времена были такие - черты лица, борозды... Шёл 1896 год, я собственными глазами видел, как Книпхоф нёс в портфеле на вокзал склянку с шишковидной железой в растворе. Помню, как Рассел в начале века дважды увозил новые железы в Германию. Но на счёт крови я ничего не слышал, были там бутылки или иные сосуды, но я ничего не видел и не знаю.

   - Я спрошу Мэри, - пообещал Вильерс, - может она припомнит, когда у неё забирали много крови зараз.

   - Может дело и в Мэри, а может и нет, - с удивлением для самого себя только что понял полковник.

   Может в Мюнхене у Метца был свой персональный подопытный альвар. И их фамилии чудесным образом совпадали. Доктор Пауль Метц и его альваресса Лили Метц. Что-то в этом было, но многое оставалось непонятным. Метц - это ненастоящая фамилия Лили, а что-то вроде псевдонима в память о докторе? Нет, так фривольно обходится с именами в среде альваров не принято. Или доктор и Лили приходились друг другу родственниками? Интересно, в какой степени. Версию однофамильцев полковник даже не стал рассматривать.

   - Лесли, - в задумчивости обратился он к Вильерсу, - а что если я поручу тебе, а ты своим лаборантам, разобраться в методике бальзамирования тела Ленина? Что скажешь? Насколько я понимаю, методология официально опубликована и секрета не составляет.

   - Ну, допустим, в теории разберёмся. Дальше что?

   - А у лаборатории есть доступ к какому-нибудь лондонскому моргу?

   - Это ещё зачем? - удивился Вильерс и тут же твёрдо заявил. - Второго Ленина я делать не буду. Это ж бешеные деньги, администрация мне голову оторвёт.

   - Не надо никого бальзамировать. Просто попробуй впрыснуть кровь альвара трупу. И посмотри, что будет, исчезнут трупные пятна, разгладится кожа или нет.

   Вильерс молча обдумывал это предложение.

   - Я сам дам кровь на забор, - пообещал полковник, - только поставьте небольшой эксперимент. Вдруг это правда.

   - А потом что, попросите слетать в Москву, взять образец подкожной жидкости из мумии Ленина? Нет, полковник, вот этого я вам точно не могу обещать.

   - Я всё понимаю, - согласился он, - просто проверь метод Метца, работает ли он вообще. А после этого уже будем думать дальше.

   - Ну, ладно, - наконец, согласился доктор и смерил полковника оценивающим взглядом, - закатывайте рукав.

   Ещё неделю полковник выуживал из закоулков памяти эпизоды, когда он встречался и говорил с профессором Книпхофом и его внуком Метцем. Вспомнил он и о другой внучке профессора, Иде. В 1896 году молодая девушка влюбилась в него, а он сказал ей то же, что и не так давно Мадлен - выйди замуж, роди детей. Тогда она уехала в Мюнхен, и больше он её не видел, даже не интересовался, вышла ли она замуж, есть ли у неё дети. Мадлен почему-то с этим не спешит и уже четвертый год изводит Ника Пэлема ожиданием, то ли назначением даты свадьбы, то ли расставанием.

   Измученный ожиданием результатов эксперимента от Лесли Вильерса, всё отнекивающегося тем, что нет подходящего трупа в нужной стадии разложения, полковник получил разрешение на командировку и отправился в Мюнхен. Найти документальные свидетельства, что некогда в этом городе жил доктор Пауль Метц оказалось крайне сложным. Под конец Второй мировой во время бомбардировок сгорели многие архивы, но кое-что найти всё же удалось - могилу Метца.

   Смотритель проводил полковника Кристиана к искомому месту. "Пауль Метц, 1860-1934" - гласила надпись на могильной плите. Ну что ж, теперь полковник знал, что доктор дожил до тридцатых годов и почил в возрасте семидесяти четырёх лет. Значит, в 1924 году он мог оказать услугу советским бальзамировщикам.

   Полковник присмотрелся к соседним могилам в поиске других Метцев, но тщетно, доктор покоился здесь один. Внимание его привлекла только соседняя могила с разбитым и неумело отреставрированным надгробным камнем.

   - Наверно, бомбежки в конце войны? - спросил он смотрителя.

   - Нет, что вы, - мотнул головой седовласый мужчина. - Молния ударила. Удивительный случай, на моей памяти била два раза, и все в одну и ту же могилу, вот эту, представляете?

   Полковник прочел, кто же там похоронен и надпись ему не понравилась: "Даниэль Гольдхаген, 1895-1941".

   Доктор Метц - альваресса Лили Метц, некий Даниэль Гольдхаген - альваресса-террористка Алекс Гольдхаген. Какие-то странные и нехорошие совпадения.

   Полковник припомнил, что Книпхоф работал в университете Людвига-Максимилиана и, предположив, что доктор Метц преподавал в этом же заведении, полковник отправился туда. Удача ждала его почти сразу, но после того как он назвал имя не Метца, а его деда Книпхофа.

   С опаской посматривая на человека, который не снимает темных очков в помещении, немолодая сотрудница архива поведала:

   - Конечно, у нас есть материалы, касательно Иоганна Книпхофа, все-таки он был очень значимым специалистом своего времени. Если у Второй Империи был анатом Вирхов, то у нас в Баварии был свой не менее значимый профессор Книпхоф. Университет в свое время пытался получить его архив, но ничего не удалось. В квартире, где жили наследники профессора, случился пожар и личные записи сгорели.

   - А где находится эта квартира?

   - В центре, но та самая квартира была разрушена во время бомбежек. По счастью кое-что удалось спасти, но это по большей части личные вещи, фотографии, книги, диковинные препараты, но никаких рабочих записей или дневников.

   И всё равно полковник пожелал на них взглянуть. Фотографий было немного, зато был сосуд с заспиртованным уродцем в виде маленького ягненка с одним глазом и пятью ногами - мерзость в духе профессора.

   - Если честно, я бы хотел узнать хоть что-то про внука профессора, доктора Пауля Метца.

   - Даже не знаю, что сказать, - призналась женщина. - На фоне деда он ничем особым не выделялся, науку своими познаниями он не дополнил.

   - А практику?

   - В каком смысле?

   - Он ведь был хирургом, практиком. Может в своей профессии он был не так уж плох?

   - Может быть, - раздраженно бросила она, - я не знаю. Я занимаюсь историей науки. Гениев слишком мало, чтобы о них не знать, а практиков слишком много, чтобы их изучать.

   Поняв, что спорить бесполезно, полковник приступил к осмотру старинных фотографий. Сплошь семейные портреты, на одних он узнал профессора. Удивительно, но если верить дате на обороте, и в сто лет Книпхоф неплохо сохранился. Увидел полковник и Иду, молодую, какой помнил сам, постарше, ещё старше... Не было с ней рядом, ни детей, ни мужчины, все больше дед и другие родственники. Нашелся и Метц, в годах и в окружении девочек-близнецов, которые от фотографии к фотографии становились все старше. Значит, дети у него были, а была ли жена, и что с ней стало - неизвестно.

   - Скажите, а известно, кто был последним владельцем квартиры профессора Книпхофа? Я имею виду из родственников.

   - После смерти профессора квартиру унаследовал внук, тот самый Метц, которым вы интересуетесь.