Стратегия обмана. Трилогия (СИ) - Ванина Антонина. Страница 198

   - Я тебя не для нотаций приглашал, - мрачно буркнул Родерик в ответ.

   - Что за работа на этот раз? - безрадостно вздохнув, поинтересовалась она.

   - Нет никакой работы.

   - Как? То есть ты вызвал меня только чтобы спасти от ареста? Рори, я не узнаю тебя, откуда сантименты, где былой цинизм?

   - Будет тебе цинизм.

   - Когда?

   - Понятия не имею, управление молчит, значит, пока отдыхаем.

   Отдыхать пришлось больше полугода. В самом начале августа 1980 года из Рима позвонил Родерик и предложил Алекс поехать к нему:

   - Есть предложение поработать.

   - Иди ты на фиг, в Рим я больше не вернусь. Я уже читала в прессе, что нашёлся какой-то раскаявшийся урод, и сейчас он дает показания против бывших единомышленников из Красных Бригад.

   - И что?

   - И то, я в тюрьму не хочу.

   - А тебя туда никто и не зовёт. Этот Печи не был на пересечении улиц Фани и Стрезе, и тебя он не видел.

   - Тогда как он может давать показания по делу Моро?

   - Как его научили, так и дает. А про тебя ему никто ничего не говорил. Так что кончай выпендриваться и быстро сюда.

   Слово за слово и телефонный разговор перерос в яростную перепалку, которая закончилась, как и всегда в таких случаях - Алекс пришлось повиноваться. Нет, она не боялась попасться в руки властям на местах былой славы - после того как эти самые власти искали председателя Моро, она не сомневалась, что карабинеры с армией делали всё, чтобы его не найти - видимо высокое начальство дало именно такую установку.

   Нежелание возвращаться в Рим состояло в другом - Алекс просто не хотелось вновь оказаться в этом городе, ходить и проезжать по тем же улочкам, где она с такой самоотдачей и энтузиазмом обдумывала и планировала похищение Моро, даже не отдавая себе отчета, что его охрану придётся убить. Пусть это сделали не её руками, пусть она даже не видела, как расстреливали машину эскорта, но она была рядом, всего в десятке метров и ничего не шевельнулось ни в голове, ни в сердце. Раскаяние пришло слишком поздно. А потом цэрэушник Дэвид против всех договоренностей убил доверенного и доверившегося ей Моро - просто хладнокровно выстрелил и вышел из машины, будто ничего не случилось... Хотя кого тут винить в скорой расправе? Она сама прибегала к подобному и не раз. Но Дэвид обманул её, обманул Красные Бригады, просто использовал террористическую группировку для политического убийства невыгодного Штатам председателя партии. И после этого ВИРА называют террористами... Нет, террористы засели в Вашингтоне, Арлингтоне, Лэнгли и сеют из уютных кабинетов смерть для всей Европы.

   Алекс настолько не хотелось видеть Рим таким, каким он предстал ей два года назад, что она не стала покупать авиабилет, лишь бы не приземляться в самом бестолковом аэропорту Европы, Фьюмичино, куда сразу после убийства Моро её провожал Дэвид. Она решила ехать наземным транспортом. Машина как назло забарахлила пару дней назад, и её пришлось сдать в автосервис. Предупредив механика, чтобы он не спешил с ремонтом, ибо забрать автомобиль у неё получится не скоро, Алекс отправилась на вокзал и купила билет на поезд. На прямой рейс билеты кончились, и пришлось брать маршрут Цюрих-Болонья, а билет до Рима покупать уже на месте.

   На вокзал Болоньи Алекс прибыла рано утром. Дождавшись, когда откроется касса, она с трудом купила билет до Рима, который должен был отправиться только вечером. Алекс подумывала провести день в городе, посмотреть на достопримечательности и всё в таком роде, но передумала. Настроение было не то, чтобы нацелиться на восприятие новых впечатлений, к тому же на улице стояла такая жара, что уходить из зала ожидания, где работал кондиционер, совсем не хотелось. До поезда оставалось десять часов. Алекс прошла вдоль и поперек весь вокзал, заглянула во все закутки, куда можно было пройти, но скука никуда не делась.

   Она не могла выбросить и головы тревожный вопрос - что ей хочет предложить Родерик? Убить премьер- министра? А какие слова ей придумать, чтобы послать его и управление подальше? А что с ней сделают, когда она это скажет? Убьют как человека, который слишком много знает и не может просто так уйти в отставку? Может так и будет лучше, может и вправду пора уйти из террора. Раньше её держала только борьба за свободу Ольстера, но если сами лидеры ВИРА перестали понимать смысл борьбы и теперь больше боятся, чем делают, разве можно добиться хоть чего-то от британских властей?

   По сути, она может уйти из ВИРА, пропасть, затеряться из поля зрения и начать действовать самостоятельно, не оглядываясь ни на чьи приказы. Вот только у борца-одиночки нет ресурсов, что есть у ВИРА. Создать свою парамилитаристскую католическую группировку? И что хорошего? В Ольстере таких группировок уже три, и все готовы друг друга перестрелять. Размежевание не идет на пользу борьбе, только усложняет её. Надо не выяснять отношения друг с другом, а единым фронтом идти против правительства. Ведь так хочется, чтобы хоть кто-то ответил перед законом за расстрел мирного марша, что учинили восемь лет назад в Кровавое воскресенье. Но правительство еще тогда сказало, что никого наказывать не будет. Так стоит ли жить с таким правительством, которое даёт добро войскам на убийство простых ирландцев?

   Обуреваемая этими мыслями, Алекс вышла на улицу покурить. Стоило ей только чиркнуть зажигалкой, как стекла полетели в спину, и невероятно мощной ударной волной Алекс опрокинуло на землю. Страшный грохот позади и крики людей, заставили Алекс встать на ноги и обернуться. Лицо обдало жаром и строительной пылью. Кашляя и закрывая лицо рукавом, Алекс смотрела, как из клубов дыма проглядывают очертания огромного разрушенного здания, что ещё пять секунд назад было вокзалом. А потом она увидела десятки окровавленных людей и прохожих, что бежали им на помощь.

   Последующие часы стали одними из самых страшных в жизни Алекс. Такого она не видела со времён войны. От мощного взрыва рухнул потолок в зале ожидания, и пассажиров накрыло кусками бетона. Если б Алекс не вышла покурить, то сейчас из завала пытались бы вытащить её. Но волей случая вышло иначе и теперь она, давясь кашлем от не осевшей пыли, пыталась помочь раненым, чем могла - вынесла на руках четырёхлетнюю девочку, подняла на ноги и вывела двух женщин и одного молодого парня. Дальше разбирали завалы и пытались извлечь из них людей полицейские, пожарные и простые мужчины-горожане. Алекс же пыталась оказать первую медицинскую помощь тем, кого вывели из вокзала, и за кем не успела приехать машина скорой помощи.

   На площади перед вокзалом лежали десятки тел, которым помощь уже была ни к чему. Женщины и мужчины всех возрастов, дети, совсем маленькие лет трёх-шести - и все они мертвы. Их грузили в автобус и тут же увозили подальше от площади, где оставались сотни живых, но раненых.

   Женщины из соседних домов приносили воду и бинты. Узнав, что Алекс хоть и иностранка, которая не может связать по-итальянски и пары слов, зато владеет навыками медсестры, ей охотно вызвались помогать. Задача вышла не из легких - кому-то требовалось лишь обработать царапины, кому-то была нужна перевязка, а кто-то с бледнеющим лицом лежал на земле, и ему уже невозможно было помочь - внутреннее кровотечение бинтами не остановить. Одна пожилая женщина умерла прямо на руках Алекс.

   Всё закончилось только глубоким вечером. Живых и мёртвых увезли с площади, поезд на Рим был отменён. От усталости и напряжения Алекс буквально колотило и шатало. Еле держась на ногах, она побрела по улице, в сути не зная, куда и зачем идёт. Наткнувшись на сквер, она отыскала скамейку, и сев, дала волю чувствам, горько расплакавшись. В последний раз она плакала ... она даже не сразу припомнила когда, кажется в войну, когда погиб весь батальон и она бродила по полю, где оторванные конечности и изуродованные тела сослуживцев перемешало со снегом. А тут простые пассажиры, которые ни с кем не воевали, просто собирались ехать в отпуск, и их тела теперь покрыты крошевом бетона. А еще дети, совсем маленькие, и их матери, которые выли от горя, упав перед их бездыханными телами. Все эти картины стояли перед глазами и не желали пропадать. В эту ночь к Алекс пришло раскаяние и переосмысление. Так больше жить нельзя. Настало время для перемен.