Стратегия обмана. Трилогия (СИ) - Ванина Антонина. Страница 199

   Когда настало утро, Алекс побрела на автовокзал и купила билет до Рима. Добравшись до квартиры, адрес которой ей был продиктован, первым кого встретила Алекс, оказался Родерик:

   - Где ты, чёрт возьми, была? - подавляя гнев, вопрошал он, - я жду тебя здесь уже два дня.

   Алекс даже не стала отвечать на его выпад. Закрыв дверь, она спокойно развернулась к Родерику и сделала резкий выпад кулаком ему в живот. Недовольство на лице Родерика тут же пропало и сменилось болью.

   - А ты, мать твою, почему не сказал? - почти прорычала она.

   - Что?... - прохрипел он, сгибаясь пополам. - Что... надо было... сказать?

   - Что заминирован вокал в Болонье. Только не надо сказок, что ты не знал, что кто-то готовит теракт. Вокзал разнесло к чертовой матери, как будто туда принесли сорок килограмм гелигнита. Зачем это было нужно? Кого вы этим хотели запугать?

   - Я, правда, не знаю... это не мое направление... вокзалом занимались другие люди.

   - Значит, ты все-таки знал, - заключила Алекс, и как только Родерик выпрямился, ударила его коленом в пах.

   Войдя в комнату, она тут же уселась на диван и закурила. Когда туда же доковылял еле дышащий Родерик, она отрешённо произнесла:

   - Даже никто ответственности на себя не взял. Что это за теракт, если никто не признаётся, что его совершил? Тогда зачем он нужен, ради чего?

   - А тебе не всё ли равно? - сипло отозвался Родерик. - Коммунисты, фашисты... Каждый додумает версию на свой вкус.

   Он осторожно опустился на диван поодаль от Алекс, а она продолжала гневно смотреть на него:

   - Ты хоть представляешь, что значит оказаться там? Хоть чуть-чуть представляешь, что я сейчас чувствую?

   - Ты что, была Болонье? - наконец, спросил Родерик.

   - Да! - гаркнула Алекс.

   - Вот чёрт, - только и сказал он на это известие. - Я думал, ты полетишь самолетом? Почему ты поехала поездом?

   - Это всё, что тебя сейчас волнует? - сверкая глазами и трясясь от плохо подавляемого гнева, спросила Алекс. - А то, что после того, как за моей спиной рухнул вокзал, после того как я выносила раненых, после того как они умирали у меня на глазах, тебе не приходит в голову, что больше я не смогу взять в руку не то что взрывчатку, даже электронный будильник, потому что он будет напоминать мне таймер и трехлетнюю девочку, которой размозжило все тело бетонной плитой? У неё осколки ребер торчали наружу. Ты можешь себе это представить?

   - Чёрт, вот чёрт, - шёпотом повторял Родерик, - Это... это... давай выпьем. Нам надо выпить.

   Он ту же отправился на кухню и принёс два стакана и начатую бутылку виски. После первого стакана, он всё же спросил Алекс:

   - Ты не пострадала?

   Не мигая, она смотрела на Родерика, и как он наливает стакан заново:

   - Пострадала. Тот взрыв убил во мне террориста. Я теперь профнепригодна.

   - Ты... это... - приложившись к стакану, пролепетал Родерик, - Давай выпей.

   - Ты слышал, что я сказала? Я больше не смогу работать.

   - Не руби с плеча, мы что-нибудь придумаем.

   - Что придумаем, Рори? - бесцветным от морального истощения голосом, произнесла она. - Может, ты вернешь к жизни тех людей, которые уже погибли от моих бомб? Потому что я веду им счёт с самого первого дня. Их было пятьдесят четыре. А вчера погибло восемьдесят пять человек, и все их тела я видела собственными глазами, так же близко, как вижу тебя сейчас. Знаешь, как мне было страшно? А их было передо мной аж восемьдесят пять. Как думаешь, если бы я видела своих жертв воочию, хотя бы первые шесть, я бы продолжила, довела их число до пятидесяти четырёх?

   - Слушай, Алекс... - уже заплетающимся языком попытался что-то сказать Родерик.

   - Нет, ты меня послушай, - отрезала она, - ты можешь меня уволить, убить, сдать полиции, но сути этого не изменит - я больше не могу работать, понимаешь ты или нет? После того, что я пережила в Болонье, больше никогда не смогу.

   - Давай... обсудим это завтра. Ты успокоишься, и мы подумаем, как быть. Ты пей, будет легче.

   - Пить? А сам ты отчего так часто прикладываешься к бутылке? Неужто тоже вспоминаешь, сколько человек при твоём посредничестве убили отморозки вроде меня?

   Судя по его реакции, Алекс попала в точку.

   - Надо было раньше начинать свой счёт, - цинично ухмыльнулся Родерик.

   - Да пошёл ты, - процедила Алекс и, встав с места, опрокинула свой стакан на стол и под стенания Родерика ушла в другую комнату.

   Остаток вечера он пил так, будто это у него лично случилось горе, и произошел душевный слом. Через час Родерик начал скрестись в дверь и жалобно просить впустить его, но Алекс не поддалась. В темноте она лежала на кровати и думала, о себе, о Родерике, о работе и о борьбе.

   Раньше, когда она изготовляла бомбы и подкладывала их в здания, она могла сказать - мы всех предупредили, если власти не захотели реагировать, то кровь погибших на их руках. Теперь Алекс не видела смысла в этой оговорке - та кровь на властях и на ней тоже. Кто бы не взорвал вокзал в Болонье, для чего-то же он это сделал, чего-то он этим хотел добиться. Хотя нет, он хотел не только взорвать вокзал, он хотел убить людей и, желательно, побольше. Потому и не было никакого предупреждения о взрыве, потому никого не эвакуировали. А может, предупреждение было, но власти о нём умолчали и стали соучастниками теракта?

   Об этом не хотелось больше думать. Теперь Алекс не знала, что сказать командованию, когда она вернётся в Ольстер. Почему она вдруг не может собирать бомбы, если еще полгода назад могла и даже рвалась это делать?

   Это хуже чем просто стыд, потому что былого не изменить, а не повторять свои ошибки в будущем не получится - соратники по ВИРА просто не дадут ей от этого отказаться. И что теперь делать - неизвестно. И как выпутываться - не понятно.

   А под дверью тихо скулил Родерик, видимо, его карьера в военной разведке тоже пошла не гладко, раз приходится чуть ли не каждый день глушить совесть алкоголем.

   1980-1981, Ватикан

   Вслед за новым папой в Ватикан пришла и новая напасть. Во всяком случае, так считал отец Матео, для которого пост заместителя секретаря конгрегации по делам духовенства был крайне ответственным местом и поводом неусыпно следить за чистотой Церкви.

   Из Великобритании приходили жалобы на приход, где епископ разрешил появляться в церкви растаманам, которые мало того, что почитают покойного императора Эфиопии как истинного Бога и верят, что Иисус был негром, но еще и раскуривают каннабис, благо не в самой церкви, ибо закон это запрещает. Зато епископ умудрился в своём оправдательном письме назвать курение каннабиса религиозным опытом и даже сравнил его с причащением, за что отец Матео передал всю переписку в Инквизицию, то есть в Конгрегацию доктрины веры - пусть там разбираются, что может заменить причастие, а что нет.

   Но не нововведения на периферии стали главной бедой для отца Матео. К подобным интерпретациям он уже давно привык и перестал удивляться даже самым диким выдумкам. Новая проблема появилась в самом Ватикане и называлась она Опус Деи, то есть Дело Божье.

   Ранее об Опус Деи отец Матео знал не много, только то, что эта организация появилась в 1928 году, и основал её Хосе Мария Эскрива де Балагер, священник, которому было явлено откровение свыше. Отец Матео всегда с настороженностью относился к тем, кто говорил об откровениях и небесных знамениях. Ввиду долгого опыта монашества он прекрасно знал, что иной раз прилежному монаху даже дьявол может явиться в облике ангела из желания искусить обманом и отвратить от пути к спасению. В том и состоит смысл искушения, что легко прельстить мыслью об общении с высшими силами. Двадцать два года назад папа Иоанн XXIII тоже говорил, что идея созыва Второго Ватиканского Собора была явлена ему, по его же словам, свыше во время прогулки по саду. Что из этого получилось, отец Матео мог наблюдать каждый день, читая письма приходящие в конгрегацию.