Стратегия обмана. Политические хроники (СИ) - Ванина Антонина. Страница 106

И всё равно полковник пожелал на них взглянуть. Фотографий было немного, зато был сосуд с заспиртованным уродцем в виде маленького ягненка с одним глазом и пятью ногами — мерзость в духе профессора.

— Если честно, я бы хотел узнать хоть что-то про внука профессора, доктора Пауля Метца.

— Даже не знаю, что сказать, — призналась женщина. — На фоне деда он ничем особым не выделялся, науку своими познаниями он не дополнил.

— А практику?

— В каком смысле?

— Он ведь был хирургом, практиком. Может в своей профессии он был не так уж плох?

— Может быть, — раздраженно бросила она, — я не знаю. Я занимаюсь историей науки. Гениев слишком мало, чтобы о них не знать, а практиков слишком много, чтобы их изучать.

Поняв, что спорить бесполезно, полковник приступил к осмотру старинных фотографий. Сплошь семейные портреты, на одних он узнал профессора. Удивительно, но если верить дате на обороте, и в сто лет Книпхоф неплохо сохранился. Увидел полковник и Иду, молодую, какой помнил сам, постарше, ещё старше… Не было с ней рядом, ни детей, ни мужчины, все больше дед и другие родственники. Нашелся и Метц, в годах и в окружении девочек-близнецов, которые от фотографии к фотографии становились все старше. Значит, дети у него были, а была ли жена, и что с ней стало — неизвестно.

— Скажите, а известно, кто был последним владельцем квартиры профессора Книпхофа? Я имею виду из родственников.

— После смерти профессора квартиру унаследовал внук, тот самый Метц, которым вы интересуетесь.

— Он умер в 1934 году, а кто остался в квартире после него? — полковник указал на двух близнецов на фото. — Они?

— Да, две дочери. Но в конце там жила только одна из них, со своим мужем. При них и случился пожар. Потом началась война, муж умер, её призвали на службу на оккупированные территории и квартиру закрыли. Да, эта дочь умерла в 1942, и тогда квартиру вскрыли власти, а университет смог забрать всё, что относилось к профессору.

— Простите за любопытство, а откуда вам известны такие мельчайшие подробности, кто когда умер, кто когда уехал?

— От старших коллег, которые занимались наследием Книпхофа, они забрали его вещи из квартиры. Это просто величайшая трагедия для Баварии и медицинской науки, что безалаберные потомки не сумели сохранить то, что им оставил великий прадед.

— Так, — полковник устало зажмурил глаза, — если одна дочь Метца погибла, то другая может ещё жива? Вы не пробовали её разыскивать?

— Шутите? Да первым делом я бы сама хотела с ней поговорить, записать воспоминания. Судя по фотографиям ей было лет семнадцать, когда умер профессор Книпхоф. Стало быть, она должны хорошо помнить его последние годы жизни.

— Но найти не получилось, — заключил полковник.

— Война, что вы хотите.

Полковник ещё раз посмотрел на фотографии, где Метц был с дочерями. Удивительно, как взрослыми они стали похожи на Иду. Жаль, что черно-белая фотография не передает красок, хотя полковник был уверен, что их волосы были такими же рыжими как у их, двоюродной тети.

И тут его внимание зацепилось за другую фотографию. Тот же доктор Метц сидит на стуле, по левое плечо стоит одна из дочерей, какая именно разобрать трудно, да и не важно. Рядом с ней молодой мужчина, видимо тот самый муж. Но кто стоит по правое плечо от Метца, полковник так и не смог понять. Молодая темноволосая девушка, положила ладонь на плечо доктора. Кто она такая неизвестно, если и близкая родственница, то на других фотографиях её не было. К тому же не понятно, куда с общей семейной фотографии могла деться вторая близняшка. Мучаясь над загадкой, полковник ещё раз перебрал фотографии и нашел темноволосую на другой, датированной 1927 годом. Все тот же доктор, тот же молодой мужчина, та же темноволосая и… Полковник отказывался верить своим глазам. Алекс Гольдхаген?

Полковник зажмурился и потряс головой. Он попытался вызвать в памяти образ террористки, которую встречал не далее как полгода назад. Но… быть того не может. Одно лицо!

Это было невыразимо странно. На этом фото не были ни одной близняшки, ни двух. Куда делись из жизни Метца его дочери, понять было решительно невозможно. Зато полковник понял одно. Если Лили Метц каким-либо образом взяла свою фамилию от доктора, то Алекс явно от того самого Гольдхагена, который лежит на кладбище рядом с Метцем и в чей надгробный камень дважды ударила молния.

Разум разрывало на части, больше ничего придумать и проанализировать он не мог.

— Скажите, эти семейные фото представляют хоть какое-то значение для Баварии и медицинской науки?

Смотрительница странно на него покосилась и не ответила.

— Ладно, скажите прямо. Я хотел бы приобрести для своей коллекции фотографии с доктором Метцем. Раз он как практик вас совсем не интересует, а его потомки настолько безалаберны, что ничего от наследия профессора Книпхофа сохранить не смогли, наверное, их лица на фотографиях вам видеть и вовсе противно?

После десяти минут споров о сохранности университетского имущества и сумме вознаграждения за «утерю» фотографий, полковник отдал оговоренную сумму, и забрал все нужные фото, кроме тех, где был профессор Книпхоф, разумеется.

Вернувшись в Фортвудс, первым делом полковник отправился с медицинскую лабораторию. Лесли Вильерс с горящими глазами кинулся к нему:

— Метод Метца работает! — радостно объявил он. — Не так, конечно, как вы сказали, помимо крови нужны и другие органические компоненты. Но оно работает.

Полковник даже не удивился.

— Представь, какой будет скандал, — только и сказал он, — в жилах мертвого Ленина течет кровь альвара.

Пока Вильерс показывал полковнику фотографии нескольких трупов на разной стадии разложения и удачные результаты применения кровяного препарата, в лабораторию спешными шагами вошел геолог Волтон Пэлем.

— Пошли со мной, — с каменным выражением лица произнёс он.

Полковник понял, что что-то случилось, и не заставил себя уговаривать. В коридоре Пэлем сказал:

— Пока тебя не было сэр Майлз отдал распоряжение об отправки послов в под-Альпийскую конфедерацию.

— Пресвятая Дева Мария… — только и прошептал в ответ полковник.

— Вот именно. На собрании никто не возражал. Твой адъютант уже приготовил список кандидатов.

— Подождём немного, — как заклинание шептал полковник, — сэр Майлз перебесится и забудет.

— Нет, он уже не перебесится и не забудет, — качал головой Волтон Пэлем. — Сначала старик Харрис оттягивал этот момент четыре года, потом четыре года оттягивала, как могла, Джоан. Но, видимо, лекарства перестали действовать. Или сэр Майлз научился распознавать еду, куда их подмешивают. В общем, на этот раз не обойдется. Придётся что-то делать. Придётся туда идти. С декларацией требований Фортвудса, с посольством. Как это будет выглядеть, я не знаю.

— Пойду я — тут же произнёс полковник, все ещё пытаясь отойти от шока. — Пойдут несколько лучших и хорошо вооруженных из моих парней. Остальным там делать нечего.

— Тебя не было на совещании, — ещё раз напомнил Пэлем, — международный и прочие отделы согласились, что пускать вниз только оперативников нельзя.

— Вот как? — усмехнулся полковник, чувствуя, что начинает закипать. — А международный отдел, что собирается там делать?

— Видимо, хотят проконтролировать ход переговоров.

— Замечательно, — словно сплюнул, произнёс полковник.

— Ты пойми главное, — доверчиво глядя ему в глаза, произнёс Пэлем, — под тебя копают яму. Что-то происходит в отделах. Зачем и кто это делает, я не знаю. Но это очень серьезно. Тебе не доверяют. Вернее сэр Майлз не хочет доверить тебе, как альвару, говорить с гипогеянцами наедине.

— 113 лет все главы до него доверяли, а он нет.

— Мне кажется, — опасливо произнёс Пэлем, — международный отдел собирается потеснить твой.

— Каким образом?

— Хотя бы тем, что сыграют важную роль в переговорах и получат от сэра Майлза расширенные полномочия. Может даже в ущерб твоему отделу.