У кромки океана - Робинсон Ким Стэнли. Страница 63

Во время еды Кевин задумался о поездке Тома. Мексика, Центральная Америка, через Тихий океан до Манилы, потом Гонконг и Токио. По ветру и течению, как бесчисленное множество кораблей в прошлом… Да, звучит грандиозно. Хорошо Тому. А Джилл – в Азии, а родители – в космосе…

Кто же остается рядом? Хэнк – пока что. Габриэла. Ребята из команды. Йоши, Синди, ребятишки, остальные домочадцы. Дорис – тоже пока. Дорис…

Двумя днями позже Кевин провожал Тома и Надежду в Ньюпорт. Все остальные были заняты и попрощались утром, кто зайдя в дом, кто по телефону. «Как будто полгорода уезжает, – жалобным тоном сказал Джерри Гейнер. – Возвращайтесь, не сидите за морем слишком долго».

На машине добрались до Бальбоа, и Кевин помог поднять багаж на борт. Корабль показался Кевину гигантским. Густая сеть оснастки над головой выглядела хитросплетением нитей из детской игры «колыбель для кошки». Гигантская эта колыбель была подвешена между мачтами. В небе крикливой стаей носились чайки, приняв корабль за рыболовное судно. Павильон на пристани был запружен толпой.

Наконец на «Ганеше» закончили приготовления. Кевин обнялся с Томом и Надеждой, полились обычные в таких случаях прощальные слова, но в сумятице криков и гудков Кевин мало что расслышал. Потом он стоял на пристани, махал рукой. Вокруг толпились другие провожающие и тоже махали, а сверху, с нависшего над площадкой борта, Кевину отвечали Том и Надежда.

«Ганеш» отвалил от пристани; одновременно развернулись верхние паруса на трех мачтах – фоке, гроте и бизани, – и, величественно покачнувшись, корабль двинулся вниз по каналу.

Чувствуя себя расстроенным из-за этого отъезда, Кевин шел берегом полуострова ко входу в гавань. Он шагал по камням мола, все время поглядывая назад – виден ли корабль.

И вот он появился; мачты мелькали среди пальм, растущих по извилистым берегам канала. Ветер дул с севера, так что можно было выплыть, пользуясь лишь течением. С развернутыми только верхними парусами – топселями, без основных, корабль двигался медленно и величаво. У Кевина хватило времени дойти до конца мола и усесться на плоской скале. Он печально вспомнил, как в последний раз был здесь с Рамоной – они ездили смотреть регату. Не думай об этом. Не надо думать…

Косо поставленные паруса с подчеркнутой элегантностью толкали судно под углом к напору воздуха. Замечательно выглядит парусный корабль, идущий навстречу ветру… На том и другом моле стояли люди, глядя, как проплывает мимо «Ганеш».

Затем корабль оказался совсем рядом, и Кевин даже мог разглядеть надписи на рубке. Неожиданно он заметил своих путешественников; они стояли у бушприта. Кевин вскочил и сложил рупором ладони:

– Том! То-о-ом!!

Кевин не знал, услышали они или нет; басовитый рокот океана поглощал все звуки. Однако Надежда увидела Кевина и показала Тому. Они снова помахали друг другу.

«Ганеш» скользил на юг; расстояние превращается во время – таков закон движения. Паруса корабля стали точно под ветер, и тут вдруг развернулись все остальные паруса на мачтах – основной ходовой, брамсель и бом-брам-стеньговый, кливер… Словно какое-то странное создание распустило огромные крылья. И в тот же момент корабль, слегка клюнув носом, рванулся вперед, круша набегающие волны, выстреливающие веерами брызг из-под правого борта.

Кевин махал и махал рукой. Корабль удалялся, становясь все меньше. От него расходились усы поразительно белого кильватерного следа. Может быть, Том и Надежда стоят на корме и тоже машут Кевину. А может, и нет. Кевин не опускал руку до тех пор, пока не перестал различать фигурки людей на корме корабля.

Вернувшись в Эль-Модену, Кевин принялся за кампанию против освоения Рэттлснейк-Хилла в точности, как предлагал Том. Они с Дорис пошли на городскую телестудию и сделали передачу, в которой рассмотрели один за одним все аргументы Альфредо. Для передачи соорудили другой макет холма со всеми результатами разработки его угодий; там были показаны дороги, которые придется проложить, а ландшафт изменен так, что стали видны истинные размеры зданий. Вел передачу Оскар; он добавлял свои веские слова к речам Кевина и Дорис, а большой текст касательно водных ресурсов, которых потребует новая структура, был написан Оскаром собственноручно. Дорис продемонстрировала графики затрат и ожидаемой окупаемости, отметила возможный рост населения, увеличение цен на жилье в результате этого.

– Мы установили долгосрочную городскую политику. Определена она в результате общественного соглашения относительно характера нашего города, его природы. Если теперь одобрить предложенное освоение Рэттлснейк-Хилла, все это будет перечеркнуто.

Каждый плакат освещал новый аспект ситуации, и Дорис переключала внимание зрителей с одного графика на следующий, ведя к неизбежному выводу.

Потом Кевин показал видеозарисовки, которые он сделал на холме: «На рассвете», «Во время дождя», «Вид сверху на равнину в ясный день», «Роща на вершине», «Рассвет среди шалфея и кактусов», «Ящерица и муравей». Птичьи трели сопровождали эти картинки, служа фоном к лаконичным комментариям Кевина. Идиллия временами нарушалась врезками – фотографиями Саут-Кост Пласа и других моллов [20] с их толпами, бетоном и яркой восковой зеленью, выглядящей искусственной, независимо от того, произошла она из недр литейного автомата или выросла на газоне.

Передача получилась хорошая, и отклик на нее был положительным. Альфредо и Мэтт выступили с ответным шоу, где основной упор сделали на экономические аргументы, но все равно Кевину казалось, что он выиграл первый раунд телебаталии, безусловно, один из решающих. Том посмотрел запись, пересланную на корабль, и в одном из частых своих звонков сказал, радостно кивая:

– Ты заработал себе голоса.

Затем, дистанционно понукаемый дедом, Кевин ходил от двери к двери, останавливался у каждого большого дома и беседовал с жильцами, сколько позволяло их терпение. Четыре вечера в неделю он заставлял себя делать это по два часа кряду. Такая деятельность выматывала. Когда Кевин изнемогал, он представлял себе вид холма на рассвете или вызывал в памяти рожу Альфредо – ту, во время велосипедной встречи ночью на дороге к Ньюпорту. Одни люди были настроены дружелюбно и обещали всячески поддержать усилия Кевина; некоторые даже присоединялись к нему в обходах близлежащих кварталов. Других проблема холма просто не волновала. Некоторые говорили Кевину прямо в лицо, что он обыкновенный эгоист, защищает свое гнездышко, в то время как акции города падают. Раз кто-то обвинил его в ренегатстве, говоря, что Кевин отступил от курса своей партии. Кевин горячо отверг обвинение, но слова собеседника заставили его кое о чем задуматься. Партийная организация! Ведь она способна помочь, там много людей, которые наверняка и по домам пройдутся, и на телефоне посидят. Кевин решил повидаться по этому поводу с Джин.

– А, это ты, прекрасно, – сказала Джин, бросив с экрана видеофона на Кевина взгляд загруженного общественного деятеля. – Давай поднимайся ко мне.

Через несколько минут Кевин сидел в кресле напротив стола Джин Аурелиано. Та щелкнула выключателем микрофона:

– Извини, Хьянг, свяжусь с тобой позже. – Джин развернула кресло и села лицом к Кевину. – Послушай, мне кажется, тебе следует затихнуть по поводу предложения Альфредо. Он ведь хочет устроить в городе предприятие медицинской техники, а не оружейный завод. Мы потеряем лицо, если будем ему противодействовать.

– Неважно, что он там собрался производить, – отвечал Кевин, в душе изумившись. – Этот пустынный холм предполагается сделать частью заповедника у Седельной горы, ты ведь знаешь.

– Ну, сейчас холм – всего лишь зонированное открытое угодье. С предложением о заповеднике ничего не получилось.

– Это не моя вина, меня тогда не было в Совете.

– А я была. Ты это хочешь сказать? – Кевин промолчал. Джин крутнулась вместе с креслом, встала и подошла к окну. – Я думаю, надо прекратить кампанию против освоения холма. Вам обоим – тебе и Дорис.