Научная фантастика. Возрождение - Иган Грег. Страница 1

Научная фантастика Возрождение

Грег Иган. Ковры Вана

Грег Иган (р. в 1961 г.) — известнейший австралийский писатель-фантаст. Математик по образованию, он работал программистом, специализируясь в области медицинских исследований. Этот автор мало вращается в кругах профессиональных фантастов, — собственно говоря, практически никто из собратьев по перу не знаком с ним лично. Иган считает, что страна проживания не имеет значения для писателя, и предпочитает называть себя англоязычным автором, который по стечению обстоятельств живет в Австралии. Иган, один из интереснейших современных фантастов, утверждает: «Я воспринимаю Вселенную как нечто, что мы можем постепенно постичь с помощью науки; чтобы сделать это, нам одновременно нужно понять, кто мы, откуда взялись, куда идем и почему поступаем так, а не иначе. Мною движет желание разобраться во всем этом, потому что я нахожу квантовую механику и космологию увлекательными и чарующими, но ничуть не меньше меня волнует вопрос о том, как человечество приспосабливается к собственным открытиям, и о том, насколько конструктивно мы используем все, что открыли. Научная фантастика всегда будет востребована, поскольку это лучший способ изучать новые технологии за десятилетия до того, как их начнут обсуждать и испытывать на практике».

Иган дебютировал в 1983 году романом, не относившимся к фантастике, а проявил себя в этом жанре в 1990 году. Среди научно-фантастических романов писателя можно назвать «Карантин» («Quarantine», 1992), «Диаспора» («Diaspora», 1997), «Теранезия» («Teranesia», 1999), «Лестница Шильда» («Schild's Ladder», 2001) — космический роман-катастрофа. Рассказы Игана представлены в сборниках: «Богоматерь Чернобыльская» («Our Lady of Chernobyl», 1995), «Аксиоматика» («Axiomatic», 1995), «Сияющий» («Luminous», 1999).

Рассказ «Ковры Вана» впервые был опубликован в антологии Грега Бира «Новые легенды» («New Legends», 1995), одном из важнейших сборников десятилетия. Это произведение по праву принадлежит к жемчужинам творчества Игана. Хотя более всего рассказ примечателен описанием виртуальной жизни и мира, где личность, внешность и пол можно изменить по собственному желанию, одной из основных его тем является солипсизм: герои настолько утрачивают индивидуальность, что для доказательства собственного существования им нужно отыскать, кому себя противопоставить.

Произведения, подобные этому, далеки от политики, хотя сам автор отнюдь не считает себя аполитичным писателем. Иган утверждает: «Когда я пишу о будущем, я даже не пытаюсь забыть о насущных проблемам современности, в частности нищете, войнах, болезнях, расизме, и не пытаюсь притвориться, будто в ближайшие 10 ООО лет они человечеству уже не угрожают. Хотя в отдельных своих произведениях, например в «Диаспоре», я и заглядывал, в далекое будущее, меня гораздо больше заботит будущее ближайшее».

Паоло Венетти готовился пройти тысячекратное клонирование, а затем его клонам предстояло отправиться в путешествие на расстояние десять миллионов кубических световых лет. Пока же он расслаблялся в своей любимой церемониальной ванне, шестиугольной и ступенчатой, она стояла во дворике, выложенном черным мрамором с золотыми прожилками. Паоло облекся в традиционное тело; поначалу это одеяние казалось крайне неудобным, но постепенно теплые струи воды, стекающие по спине и плечам, погрузили его в приятное оцепенение. Он и сам мог бы в один момент достичь такого состояния, отдав простую команду, но в данном случае требовалось полное соответствие ритуалу — имитация физических явлений причины и следствия, подобная старинному затейливому письму.

Приближался момент перемещения, и через дворик, цепляясь коготками за мрамор, пробежала небольшая серая ящерка. Она остановилась у дальнего конца ванны, и Паоло залюбовался нежно трепещущим горлышком. Ящерка какое-то время смотрела на него, но затем снова метнулась и исчезла в окружавшем внутренний двор винограднике. Вокруг было полно птиц и насекомых, грызунов и маленьких рептилий. Необычайно красивые внешне, они, кроме того, удовлетворяли и более абстрактные эстетические чувства — смягчали резкую радиальную симметрию одинокого наблюдателя; они словно узаконивали имитацию посредством восприятия ее через множество точек. Этакие онтологические растяжки. Однако никто никогда не спрашивал ящериц, желают ли они клонироваться. Хотят они того или нет, их просто клонировали, и все тут.

Небо над двориком было теплым и голубым, без единого облачка, но и без солнца, — изотропное небо. Паоло спокойно ждал, он был готов принять любую из полудюжины возможных судеб.

Тихо пробил невидимый колокол — три раза. Паоло радостно рассмеялся.

Один удар означал бы, что он все еще на Земле; это, конечно, нельзя было назвать успехом, но имелись и определенные преимущества в качестве компенсации. Все, кто действительно был дорог ему, проживали в полисе Картер-Циммерман, но далеко не все решили в одинаковой степени участвовать в миграции. Земное «я» Паоло никого не лишилось бы. Еще было бы приятно способствовать благополучной отправке тысячи космических кораблей. Притягательно было бы также остаться членом еще более широкого сообщества с центром на Земле, которое являлось частью целостной глобальной культуры реального времени.

Два удара колокола означали бы, что данный клон из Картер-Циммермана достиг планетарной системы с отсутствием признаков жизни. Паоло, прежде чем дать согласие на подобные условия, запустил очень сложную (хотя и не обладающую разумом), самопредсказывающую модель. Исследование неизвестных миров, пусть и бесплодных, представлялось ему интересным и полезным. Основным преимуществом Паоло считал то, что весь его труд не омрачался бы замысловатыми мерами предосторожности, которые необходимо принимать в присутствии жизни на других планетах. Население К-Ц снизилось бы более чем наполовину, исчезли бы многие из его самых близких друзей, но он не сомневался, что смог бы завести новых.

Четыре удара колокола служили бы сигналом того, что найдены разумные инопланетные существа. Пять — технологическая цивилизация. Шесть — космические странники.

Наконец, три удара означали, что разведывательные зонды обнаружили точно выраженные признаки жизни, и это само по себе служило поводом для радости. Земля не получила ни одного отчета о наличии жизни на планетах до начала клонирования перед запуском ракеты (субъективного момента перед самым сигналом колокольчика). И не было никаких гарантий, что какая-либо часть диаспоры найдет жизнь на других планетах.

Паоло велел библиотеке полиса предоставить ему всю информацию по данному вопросу, и тут же в декларативную память его имитированного традиционного мозга поступили все необходимые данные, и он смог полностью удовлетворить свое любопытство. Клон К-Ц прибыл на Бегу, вторую по приближенности звезду из той тысячи, куда направлялись клоны; расстояние от Земли до Беги составляло двадцать семь световых лет. Паоло прикрыл глаза и представил карту звездного неба — от Солнца во все стороны расходилась тысяча линий; затем он вывел крупным планом траекторию собственного полета. Для того чтобы достичь Беги, понадобилось три века, но преобладающее большинство обитателей полиса запрограммировали свои экзотела на отключение. Проснуться они должны были только в случае прибытия на подходящую планету. Девяносто два гражданина выбрали альтернативный путь — они решили наблюдать за всеми перемещениями диаспоры от начала и до конца, хотя и рисковали при этом остаться разочарованными, а может даже, и погибнуть. Теперь Паоло знал, что корабль, направлявшийся к Фомальгауту, самой близкой от Земли цели, на пути попал в сгусток обломков и был аннигилирован. Он быстро оплакал девяносто двух погибших сограждан. До клонирования он никогда ни с кем из них близко не общался, и потому граждане, погибшие два века тому назад в межзвездном пространстве, казались ему столь же далекими, что и жертвы какой-либо древней войны эпохи физических тел.