De Secreto / О Секрете - Фурсов Андрей Ильич. Страница 49

В 1920 г. не только Эрл Маклайнток пошёл навстречу немецким химикам. 1 июня этого года можно считать началом их более широкой реабилитации: Фриц Хабер получил в этот день в Стокгольме Нобелевскую премию, которую из-за печальной связи его имени с химическим оружием в целях политкорректности не вручал монарх Швеции. Мировая общественность тоже осудила выбор Нобелевского комитета, остановившего его на Хабере, зато его оправдывал сын Хабера Людвиг в мемуарах: «Он действовал в интересах своей страны…. Верхи действуют беспринципно, прикрываясь национальными интересами, а подданные помогают правителям, оправдываясь, в свою очередь. Сожаление и раскаяние могут смягчить осуждение истории, но Хабер был слишком уверен в своей правоте, чтобы встать на этот путь» [2]. Опасений относительно новых сомнительных «научных подвигов» Хабера не должно было возникать. Германии 171-я статья договора запрещала использование, производство или импорт химических составляющих, включая «удушающие, отравляющие или иные газы и все аналогичные вариации» [372]. Кроме того, в мае 1920 г. в Совете Лиги Наций появилась постоянная консультационная комиссия военных экспертов, переводившая производство «военных» газов под международный контроль путём разработки санкций к нарушителям запрета их использования [114], также наложенных на биологическое оружие. Аналогичный запрет приняли на себя все страны-участники Вашингтонского соглашения, заключённого во время конференции по ограничению вооружений, проходившей с ноября 1921 г. по февраль 1922 г. [372].

Тем не менее, после того как Хабер занял также должность директора Института кайзера Вильгельма [2], он в начале 20-х годов открыл новую страницу истории отравляющих веществ, разработав инсектицид «Циклон А» [69]. В 1922 г., управляя группой учёных в составе Вальтера Хёрдта (Walter Heerdt), Герхарда Петерса (Gerhard Peters) и Бруно Теша (Bruno Tesch) [374], он совместно с Карлом Вурстером разработал более знаменитый «Циклон-Б» [37; 61]. В этом-то и была особенность нового оружия — оно обладало двойным назначением и всегда могло развиваться в виде гражданского варианта. Лефебр описывал свои опасения относительно химического оружия: «Никакая инспекция или “секретный агент”, находясь за соседним лабораторным столом, никогда не определит подлинную цель исследования новой краски».

В британской лаборатории Портон Даун также проходили исследования на животных, о чём в 1922 г. доложил парламенту заместитель военного министра Уолтер Гиннесс (Walter Guinness). Эти эксперименты продолжились и впоследствии; к примеру, в 1924 г. таковых было произведено уже более тысячи. Женевский протокол 1925 г. несколько уменьшил их интенсивность, но с 1921 по 1937 г. всего было проведено 7 777 опытов на животных, не считая того, что с 1929 по 1930 г. участниками экспериментов химического оружия стали 520 добровольцев королевских ВВС и флота [372]. Иприт был применён Францией и Испанией в Рифской войне против берберских племён [389]. В 1918 г. в США произвели отравляющее вещество люизит, ранее исследовавшееся немецкими учёными; его отгрузили в американском порту, но война успела закончиться. Однако Япония будет использовать люизит в войне с Китаем с 1937 по 1944 г. [378]. Таким образом, применение химического оружия и военная наука в направлении его разработок не остановились.

Поэтому, если размышлять о реабилитации Хабера, несмотря на его действительные заслуги, признанные не только в мире, но и в СССР, где он в 1932 г. был избран почётным членом Академии наук [387], его возвращение к науке в сфере «двойного назначения» заставляет задуматься; не была ли реабилитация инспирированным извне «подкупом» учёного с намеренным возвратом к военным разработкам?

Примеры внешнего влияния на политику «IG» были. Так, исследование сульфаниламида проходило под знаком секретности именно потому, что его запрещало картельное соглашение со швейцарской красильной фирмой «Chemische Fabrik vormals Sandoz», принадлежащей банковскому семейству Варбургов. Тогда, в 1920 г., у швейцарцев слиянием «Sandoz», «Ciba» и «Geigy» появился свой красильный концерн [12; 288; 311], который, как видно из примера, мог направлять работу немецких коллег, несмотря на их превосходящие активы. К 1924 г. в немецкий химический конгломерат входили уже 37 промышленных предприятий и 91 сбытовой филиал, где трудилось около 100 тыс. рабочих и служащих [61], и он стоял на пороге нового слияния.

25 декабря 1925 г. «Bayer», «BASF», «AGFA», «Hoechst», «Griesheim Elektron» и «Weiler-ter-Meer» подписали соглашение о полной кооперации. «Kalle & Cassella», формально оставшись независимой, примкнула по отельному соглашению [1] к «Interessen Gemeinschaft Farbenwerke der Deutschen Teerfarbenindustrie» или, по самому известному названию, «IG Farben», в котором 42,5 % акций всё же принадлежало главенствующей компании «Bayer» [57]. После слияния к 1926 г. уставный капитал составил около 1,1 млрд. рейхсмарок [80; 61]. Несмотря на инфляцию, обороты через три года увеличились лишь до отметки 1,4 млрд. [61]. При этом уже через год активы «IG» утроились [46], что, вероятно, объясняется тем, что в сейфы «IG Farben» хлынул многомиллионный поток иностранных займов [61] и новой стратегией развития концерна стало поглощение и взятие под контроль химических производств по всему миру.

Следует обратить внимание, что все три предприятия — присоединённые в 1926 г. «Dynamit AG», «Rheinische-Westfaelische Sprengstoff AG» [12] и «Koln-Rottweil AG», — с которых стартовала стратегия поглощения вновь образованного химического треста, являлись крупнейшими немецкими лидерами в области производства именно взрывчатых веществ. Все они сразу же были включены в новую вертикально-ориентированную структуру подчинения [46], как это было в предыдущей версии «IG», куда малые предприятия сгоняли силой. Теперь шёл тот же процесс, но уже масштабнее. То есть если немцы готовили себя к войне мировой, то теперь кто-то шёл к войне сверхмировой, собирая под свой контроль всё новых и новых производителей военно-стратегического назначения.

Тот, кто вливал свои капиталы в «IG Farben», помогал открывать концерну двери, которые раньше для него были закрыты. Изначально попытка приникнуть на рынок взрывчатых веществ США в 1925 г. натолкнулась с угрозу всесторонней войны на всех иностранных рынках со стороны «DuPont» и его «Hercules Powder Со.» [12]. Теперь же «DuPont» вошла в коалицию с «Dynamit-Nobel», а к 1929 г. посредством филиалов мегаконцерна — американского «Winthrop Chemical», английского «Imperial Chemical» и японского «Mitsui» — существенные пакеты акций в «DuPont» и «Eastman Kodak» также перешли к «IG Farben». По договоренности холдинг приступил к изготовлению целлофана по лицензии «DuPont», а последняя стал собственником половины акций американской «Bayer Semesan Со.» и 6 % обыкновенных акций «IG Farben» [70]. Появились картельные соглашения с швейцарской «Ciba» и французским гигантом «Kuhlmann» [1], приобретение которого было для сотрудников «IG Farben» чем-то вроде реванша за Версальский мир. Всё лето они скупали акции «Kuhlmann», за семь недель взвинтив их стоимость с 450 до 1000 франков. В ответ французы пошли на хитрость: при поддержке военного министра палатой депутатов в спешном порядке был принят закон, который разрешал выпуск восстанавливающих баланс дополнительных 100 000 акций; владеть ими имели право только французские граждане. В результате в 1927 г. между «IG» и «Kuhlmann» было подписано картельное соглашение, предусматривающее общие агентства продаж, обмен технической информацией и совместное ценообразование на продукцию.