De Secreto / О Секрете - Фурсов Андрей Ильич. Страница 48

Показателен пример того, как немцев отодвинули и от рынка оборота наркотиков. Если в 1915 г. фирма «Bayer AG» поставляла героин в 22 страны, то после Версаля, к 1922 г., наряду с Германией производство героина освоили в Италии, Франции, Нидерландах, Швейцарии, Японии, Советской России и Турции [294]. Первая мировая переделила рынок наркотиков, что указывает на реальные причины её начала. Стоит обратить внимание на то, что передел европейских территорий происходил так, что империи, как правило, разукрупнялись. Тем не менее, на Парижской конференции, проходившей как раз не в интересах Германии, был реализован и обратный процесс: появилось объединённое Королевство сербов, хорватов и словенцев. Когда журналист «Киевской мысли» Лев Троцкий писал: «Сербию тщательно готовили для очень специальной роли» [32], он, конечно, вряд ли предполагал (хотя специальность роли предвидел правильно), что объединённое королевство станет основным европейским поставщиком опиума.

Медицински обоснованное количество потребляемого героина в то время не должно было бы превосходить 10 тонн, однако между 1925 и 1930 г. его мировое производство достигло 34 тонн, выбрасываемые на рынок 23 компаниями, несмотря даже на то, что уже с 1924 г. федеральный закон США сделал любое использование героина незаконным [22; 23]. Попробую предположить, что с этого момента его цена выросла.

По совпадению в этом же году французская «Comptoir Central des Alcaloides» (Центральная компания по торговле алкалоидами), руководимая бельгийцем Полем Мошером, стала приобретать в Сербии земли под посевы мака. Его урожай в том году дал компании 38 400 килограммов продукта, а в 1925 г. почти удвоился. Себестоимость его из-за сокращения транспортных издержек была, естественно, ниже азиатского, и, кроме того, содержание морфина составляло не 9, а 13 %. Неудивительно, что Югославии позволили не подписывать Ограничительную конвенцию 1931 г., по которой производство любых, в том числе и синтетических опиатов или кодеина согласовывалось четырьмя правительственными экспертами по оценке потребности для медицинских и научных целей [34]. Таким образом, послевоенное устройство мира, устроившее на Балканах аналог современного Афганистана, и Ограничительная конвенция скорее устраняли для «Comptoir Central des Alcaloides» конкурентов, а не решали вопросы регулирования оборота опиумных препаратов.

Так была устранена конкуренция со стороны «Bayer». Не лучше шли дела и у других немецких химических производителей. 21 сентября 1921 г. на одном из предприятий «BASF» в пригороде Людвигсхафена Оппау сдетонировали 8 тонн некондиционных отходов нитратов и сульфатов аммония, что привело к гибели 560 человек и разрушило сам городок [33; 12]. Восстановление завода легло на плечи потомственного химика Карла Крауха, с 1912 г. являвшегося по сути правой рукой Боша и сумевшего защитить 60 патентов [33]. Краух проявил недюжинные организаторские способности, запустив завод менее чем через четыре месяца, но в октябре следующего года в результате крупнейшего пожара сгорели склады у фирмы «Kalle AG» [84].

После Рождества 1922 года немецкая сторона дважды просрочила выплаты по репарациям, нарушив график поставки телеграфных столбов и угля во Францию и Бельгию. В январе французские и бельгийские войска в составе 17 000 солдат пересекли границу в районе Рура — формально для того, чтобы забрать недополученные по репарациям товары, на самом же деле для установления полного контроля над немецкой промышленной зоной с целью не дать немецкой стороне умышленно обесценивать платежи по репарациям с помощью задержек или иным способом, и установления полного экономического контроля, который они намеревались получить по Версальскому договору. Отрезав регион от остальной Германии при слабом сопротивлении немецких жителей, Франция захватила и депортировала около 4 тыс. гражданских служащих, железнодорожных рабочих и полицейских в качестве заложников. Французские войска отгружали найденные готовые химикаты: повторялась ситуация декабря 1918 г. [1].

Развернувшееся революционное движение не решало экономических проблем Германии. На пике инфляции рабочий «Hoechst» успевал зарабатывать 10 млрд. марок в час при стоимости обеда в столовой 4,5 млрд. марок. Летом 1920 г. и осенью 1921 г. на заводе прошли демонстрации, вылившиеся в беспорядки [139]. Финансовая катастрофа привела к тому, что в 1923 г. «BASF» начал выпускать свою валюту — «анилиновый доллар»; реальный к тому времени стоил уже 4,2 триллиона марок. Это были отголоски общей финансовой катастрофы того времени. Вводились жесткие нормы труда, весной 1921 г. попытка сделать фотографию рабочего привела к столкновениям, потребовавшим применения артиллерии; в результате погибли 30 рабочих и 1 полицейский [33; 12].

В 1920 г. предприимчивый заместитель начальника отдела контроля над конфискованными немецкими предприятиями в «Управлении по охране секвестрованной иностранной собственности» Эрл Маклайнток совершил поездку в Баден-Баден, где познакомился с Карлом Бошем и Германом Шмицем, будущим архитектором финансово-юридической схемы «IG Farben».

Его давний друг, способный химик, в прошлом владелец аптеки Уильям Уэйсс (William Weiss) в декабре 1918 г. приобрёл на подставные фирмы на аукционах, к которым Маклайнток имел отношение, завод в Ренсселере. Собственность «Bayer» стала собственностью «Sterling Products, Inc.», а Маклайнток стал в новой компании младшим партнёром. В работе нового предприятия первооткрыватель обезболивающего «neuralgine» Уэйсс столкнулся с проблемой управления немецкоговорящим персоналом и с тем, что ключевые менеджеры предприятия были депортированы из США как иностранные агенты. Если производство красок было им быстро перепродано, то необходимость разбираться с фармакологическим производством привела его в 1919 г. в небольшой отель в Баден-Бадене, где он встретился с Дуйсбергом, начав сложные переговоры о сотрудничестве.

9 апреля 1923 г. они наконец договорились о разделе рынков сбыта. Фирма «Sterling», в качестве филиала получившая название «Winthrop Chemical Со.», имела право производить продукцию «Bayer» в Северной Америке, обладая эксклюзивными правами на продажу фармпрепаратов на территории США, Канады, Великобритании, Австралии и Южной Африки с условием, что половина прибыли возвращается в Леверкузен. Прибыль от продаж в Южной Америке делилась плавающей ставкой от 25 до 75 % [1; 12; 37; 52].

«Winthrop Chemical Со.» получила право на распространение того самого стрептоцона, который не смогли самостоятельно освоить исследователи Рокфеллеровского института и который в то же время являлся красителем на основе сульфаниламида. Новый патент в 1932 г. оформили сотрудники «IG» доктора Митч и Кларер. Через год доктор Ферстер в Дюссельдорфе спас с помощью стрептоцона, или, как его ещё стали называть, пронтозила, ребёнка от заражения крови, дав препарату дорогу к широкому применению. С этого момента препаратами этого направления в «IG» занимался доктор Герхард Домагк, но состав их по-прежнему тщательно скрывался [12]. Деловая переписка «IG» и «Winthrop» в 1934 г. содержит такие строки: «Война цен выгодна только потребителю, а поддержание определённого уровня цен было бы выгодно для всех конкурирующих фирм» [54]. Конкретно для этих компаний разделение труда сложилось следующим образом: немецкие химики работали непосредственно над технологиями, т. е. в этом симбиозе «Bayer» решал вопросы технического департамента, а компания «Winthrop» сконцентрировалась на фармакологическом бизнесе «Farbenfabriken Bayer» и приложила все усилия для создания лояльности потребителя к марке и продвижения продукции всех 63 филиалов [53]. Лишь к 1936 г. французский бактериолог Левадиди наконец установил, что стрептоцон являлся лишь тем самым сульфаниламидом, который Герлейн запатентовал ещё в 1909 г. и к открытию которого вплотную подошли специалисты Рокфеллеровского института ещё 17 лет назад [12]. После этого его формула наконец стала доступна миру.