Добыча. Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть - Ергин Дэниел. Страница 53

С самого начала Д'Арси сознательно исключил из предполагавшейся концессии пять северных, ближайших к России, провинций, чтобы „не давать России повода для обиды“. Но соперничество Великобритании и России едва ли можно было считать законченным. Русские теперь стремились построить трубопровод от Баку до Персидского залива, который не только увеличил бы объемы экспорта российского керосина на рынки Индии и Азии в целом, но, что более важно, способствовал бы усилению стратегического влияния и мощи России в Персии, в регионе Персидского залива вплоть до берегов Индийского океана. Британцы резко возражали против этого проекта, причем как в Тегеране, так и в Петербурге. Посол в Тегеране Хардинг предупреждал, что „нелепая“, по его словам, концессия на строительство трубопровода, даже если он так и не будет никогда построен, „даст предлог для того, чтобы наводнить всю южную Персию изыскателями, инженерами и охранными подразделениями казаков, готовящими завуалированную оккупацию“. Британское противодействие сыграло свою роль – трубопровод не был построен3.

Представитель Д'Арси на переговорах с шахским правительством описал заключенную им сделку в цветистых выражениях. Эта сделка не только принесет прибыль самому Д'Арси, но и будет иметь „далеко идущие последствия, как коммерческие, так и политические, для Великобритании и не сможет не увеличить в значительной степени ее влияние в Персии“. Министерство иностранных дел хотя и отказалось принять на себя прямую ответственность, тем не менее выражало желание оказать политическую поддержку усилиям, предпринятым Д'Арси. Но Хардинг, находясь в центре событий, был настроен более скептически. Он знал Персию – ее политическую систему, ее народ, ее географическое положение и кошмарное состояние, в котором находилось снабжение, а в особенности не подававшую никаких надежд историю недавних концессий в стране. Он советовал проявить осторожность: „Земля Персии, содержит она нефть или нет, усыпана с давних пор обломками такого количества многообещающих планов и проектов коммерческого и политического переустройства, что было бы преждевременным пытаться предсказать будущее нашего предприятия“. Что же подвигло Д'Арси на это крайне рискованное предприятие – „колоссальную авантюру в далекой необжитой стране“, как называл его один историк? Ответ, разумеется, прост – непреодолимый соблазн безмерного обогащения, шанс стать новым Рокфеллером. Кроме того, Д'Арси уже однажды затевал рискованную игру (в случае с австралийским золотым рудником), и это принесло ему огромный успех. Несомненно, если бы Д'Арси мог точно предугадать, что ждет его впереди, он бы воздержался от этой новой авантюры. Это была очень крупная игра, гораздо большего масштаба, чем его австралийский рудник, с числом игроков, во много раз превосходившим то, на которое он мог рассчитывать, а также сложными политическими и социальными проблемами, которых в Австралии просто не было. Короче говоря, это деловое предложение не было разумным. Даже смета расходов была сильно занижена. В самом начале Д'Арси сообщали, что стоимость бурения двух скважин составит 10 тысяч фунтов. В течение четырех лет ему предстояло потратить свыше 200 тысяч фунтов.

У Д'Арси не было ни организации, ни компании как таковой, лишь секретарь для ведения деловой переписки. Для организации и ведения дел он пригласил выпускника Королевского Индийского инженерного колледжа Джорджа Рейнолдса, имевшего опыт работы на буровых на Суматре. Первая площадка, выбранная для разведки, находилась в районе Чиа-Сурх, на недоступном плато в горах на северо-востоке Персии, рядом с будущей ирано-иракской границей, ближе к Багдаду, чем к Тегерану, в трехстах милях от побережья Персидского залива. Местность была недружелюбной, дорожная сеть всей страны едва ли превышала восемьсот миль, значительные площади региона контролировались воинственными племенами, едва признававшими власть Тегерана, не говоря уже о каких-то концессиях, которые тегеранские власти могли кому-то выдать. Командиры персидской армии отдавали своих солдат в качестве садовников или работников местным землевладельцам, а заработанные ими деньги клали себе в карман.

У населения почти полностью отсутствовали технические навыки, а враждебность местности дополнялась враждебным отношением местных культурой к западным идеям, технике и просто присутствию. В своих мемуарах Хардинг достаточно подробно останавливается на преобладающих шиитских верованиях с их религиозным фанатизмом, сопротивлением политическим властям и яростным неприятием всего, связанного с внешним миром – независимо от того, идет ли это от христиан или от мусульман-суннитов. „Ненависть шиитов к первым штырем халифам была – и все еще остается – настолько сильной, что некоторые наиболее горячие члены секты пытались, время от времени, ускорить свое попадание в рай, оскверняя гробницы этих узурпаторов, и в особенности гробницу Омара – главный объект их ненависти в Мекке. Эту ненависть можно обуздать лишь доктриной „Кетмана“ или благочестивого притворства… которая признает законным для доброго мусульманина лицемерие или даже ложь, если это необходимо для благочестивой цели“. Далее Хардинг поясняет, почему он уделил такого внимания столкновениям между шиитами и суннитами и тому влиянию, которое оказывает шиитская вера на политическую систему Персии: „Я уделил этому вопросу, пожалуй, чрезмерно много места, но он играл – и думаю, продол жает играть – важную роль в политике Персии и в развитии ее мысли“. И действительно, эта роль все еще велика.

Стоявшая перед Д'Арси задача была пугающей. Каждую деталь оборудования приходилось доставлять морем до Басры, что на побережье Персидского залива, затем триста миль вверх по реке Тигр до Багдада, а затем на мулах или вручную через Месопотамскую равнину и далее через горы. Как только оборудование наконец достигало нужного места, Рейнолдс со своей разношерстной командой, состоявшей из поляков, канадцев и азербайджанцев из Баку, с трудом собирал его и приводил в более или менее рабочее состояние. Для азербайджанцев даже использование более низкой тачки было удивительным новшеством.

Сам же Д'Арси негодовал в Лондоне, что дела идут недостаточно быстро. „Задержки серьезны, – телеграфировал он Джорджу Рейнолдсу в апреле 1902 года. – Умоляю ускорить“. Но задержки были в порядке вещей. Собственно бурение началось лишь полгода спустя, в конце 1902 года. Оборудование продолжало выходить из строя, насекомые были вездесущи, снабжение питанием и запасными частями было вечной проблемой, и в целом условия работы были губительны. Жара в жилых помещениях рабочих доходила до 120 градусов по Фаренгейту.

Кроме того, существовали проблемы политические. Компания вынуждена была содержать отдельную „магометанскую кухню“, вследствие частых появлений местных чиновников, которые, по словам Рейнолдса, „страстно желали получить от нас значительный подарок, особенно в виде какого-то числа акций нашей компании“. Помимо всего прочего, Рейнолдсу приходилось быть первоклассным дипломатом, чтобы улаживать мелкие споры и открытую войну между различными племенами. Небольшой военный отряд при буровом лагере был постоянно начеку из-за угрозы со стороны шиитских фанатиков. „Муллы с севера как могут возмущают население против иностранцев, – предупреждал Д'Арси заместитель Рейнолдса. – В настоящее время идет настоящая война между шахом и муллами за контроль над общественной жизнью“.

Даже в таких тяжелых условиях работы продолжались, и в октябре 1903 года, одиннадцать месяцев спустя после того, как начались буровые работы, были обнаружены первые признаки нефти. Но Д'Арси скоро пришел к выводу, что он ввязался во что-то значительно более трудное и гораздо более дорогое, чем он мог себе представить: в финансовую борьбу, которая угрожала его предприятию на каждом шагу. „Бездонных кошельков не бывает, – писал он озабоченно в 1903 году, – и я уже вижу дно моего собственного кошелька“. Расходы продолжали расти, и он понял, что в одиночку ему не справиться. Он нуждался в поручителе. В противном случае концессия будет потеряна.