Иллюстрированная история нравов: Эпоха Ренессанса - Фукс Эдуард. Страница 26

С этим культом груди может сравниться еще только восторженное прославление интимных красот женщины. Наиболее характерным примером может служить древняя повесть о «Белом шиповнике», существующая в немецких, французских, испанских и итальянских версиях и неоднократно переработанная вплоть до XIX в.: достаточно указать на известную переделку этой повести автором «Les bijoux indiscrets» [25] Дидро… Пластические искусства также отдали дань этому культу. Вспомним многочисленные гравюры на эту тему Бехама и Альдегревера, плакаты Петра Флетнера, «Флору» Донателло, чтобы ограничиться хотя бы этими немногими примерами.

Выше мы уже сказали и обосновали документами, что и представления о мужской красоте в эпоху Ренессанса носили чисто чувственный характер. От мужчины требовали, чтобы он был заодно и Аполлоном, и Геркулесом, причем ударение лежало на последнем слове. Число предъявляемых к красавцу мужчине требований было поэтому гораздо скромнее. От женщины требовали 36 достоинств. Когда речь шла о мужчине, то в крайнем случае пренебрегали всеми, за исключением одного, но зато это одно ценили в особенности высоко. Это достоинство давало мужчине право предъявлять к желанной женщине самые высокие требования, и оно же часто уничтожало даже классовые различия, делало слугу достойным любви княгини, казалось богатой невесте лучшим богатством мужа. Быть от природы созданным для любви — таково это достоинство. Не то чтобы остальные черты мужской красоты не ценились и игнорировались. Но если последние свойства были соединены с упомянутым, они получали высшую премию. Без этого достоинства мужчина не считался красавцем, но он был им, если, обладая им, вместе с тем не обладал никакими другими.

Нам возразят, что с этой точки зрения всегда испокон века оценивался мужчина, что ее можно найти во все эпохи, вплоть до нашего времени. До известной степени это так, и, однако, между отдельными эпохами в этом отношении царит глубокое различие. Эпоха Ренессанса провозгласила это качество, так сказать, высшим требованием, предъявляемым к мужчине, она возвела индивидуальное желание женщины на степень всеобщего закона. Она сделала это притом как нельзя более ясно и отчетливо. Как мы увидим ниже, она подчеркнула это требование даже в моде.

Отчетливое указание на это свойство не было ни в положительном, ни в отрицательном смысле, так сказать, мимоходом брошенной остротой. Даже если мы скажем, что люди Ренессанса редко упускали случай упомянуть об этом свойстве, так как это было во вкусе их грубых шуток, то и этого будет недостаточно. Нет, это была, так сказать, главная тема, центральный пункт, из которого исходили и к которому постоянно вновь возвращались. Эта тема является специальным предметом многочисленных бесед, стихотворений, афоризмов, поговорок, загадок, объемистых шванков, сотни новелл, фацеций и т. д. И притом во всех странах. Мы встречаемся с этой темой также часто у немцев Бебеля и Лиднера, у итальянцев Поджо и Корнацано, у французов Брантома и Рабле. Можно назвать еще сотни других авторов. Ввиду откровенности обработки этой темы невозможно привести здесь примеры. Бесцельно было бы также перечислять заглавия, так как любое собрание памятников эпохи полно таких тем. Если мы вспомним нюрнбергские масленичные пьесы XV в. «Die Fastnacht der Mullerin»* или «Ein hubsch Fastnachtspiel»*, то с таким же основанием могли бы мы процитировать еще десяток других заглавий или привести масленичные пьесы, возникшие в других городах и местностях.

То же самое нужно сказать и о фацециях. Новелла итальянца Корнацано «Он не он», основанная на итальянской пословице, может служить иллюстрацией, хотя мы ее и выбрали наугад среди десятка других, лежащих перед нами. Очень излюбленной формой трактовки этого сюжета является, если можно так выразиться, его отрицательное изображение: сатирическое описание разочарования и возмущения женщины, когда она удостоверяется в отсутствии этого достоинства у жениха, мужа или возлюбленного, — изображение девушки, которая в последний момент отказывает своему богатому ухаживателю, или молодой женщины, сознающей себя на другой день после свадьбы «проданной, а не отданной замуж», или неверной жены, оправдывающей этим его недостатком свою неверность. Обычной формой такой сатиры является словопрение перед фантастическим судилищем на тему о том, чего жена имеет право требовать от мужа. Таков, например, шванк «Unerhorte Zeitung eines Weibes, das an seinem Marine kein Genuge hatte» [26] или довольно объемистая тирольская масленичная пьеса «Eine Ehescheidung» [27]. В последней пьесе выступает не менее десяти лиц: истица, обвиненный, судья, эксперты, среди последних несколько женщин, так как они особенно в этом компетентны.

Мы едва ли преувеличим, если скажем, что как раз эта черта — один из наиболее характерных и важных документов в пользу чисто чувственного идеала эпохи Ренессанса. В ней — ее сущность. Надо помнить, что такое представление было не только логическим, но и неизбежным результатом творческих порывов эпохи и потому органически с ней связано. Оно неустранимо из рамок эпохи. И потому мы имеем право далее утверждать, что многочисленные историки Возрождения, или проходящие мимо этого и тому подобных явлений, или видевшие в них не более как невероятно извращенное проявление грубо эротической распущенности, этим только доказывают, что они не поняли и не уяснили себе сущности эпохи.

В связи с этим фактом находится то обстоятельство, что, как уже было выше указано, зрелость ценилась Ренессансом выше всего. Мужчина и женщина в зените жизни — таков идеал эпохи. Мужчина — в апогее своей физической силы и половой способности, женщина — не как расцветающая девушка, еще менее как несложившаяся девочка, а в том возрасте, когда ее формы достигают полного развития, когда все ее существо в последний раз отдается во власть чувственности и сулит наивысшее блаженство. Плод ценится бесконечно выше цветка. Лучшим возрастом женщины считается возраст от 35 до 40 лет.

«Ax, Филина, люблю я смеющуюся морщинку около твоего глаза, не сочной молодости, а опытности создание. Когда мои жадные руки охватывают твой пышный стан, грудь твоей дочки не прельщает меня. Мне люба зрелая осень, и для нее я забываю весну. Иди! Я укачаю тебя, пока зима не накроет белой пеленой виноград».

Подобные продукты античной музы теперь снова нравились, так как отвечали потребностям одинакового общественного уклада.

Предпочтение, которое давалось зрелой матери перед только что расцветающей дочерью, мысль, что зрелые прелести первой соблазнительнее, выражалась непосредственно в самых разнообразных формах. Грудь, уже ставшая источником жизни, более всего манит и интересует мужчин. Вот почему художники так охотно изображали Марию, кормящую младенца. Вот почему также в XV и XVI вв. колодцы и фонтаны так часто сооружались в виде женщины, из грудей которой брызжет вода. Она лучший символ брызжущей во все стороны жизни, символ питающих сил. Достаточно вспомнить знаменитый «колодезь добродетели» в Нюрнберге. Можно было бы привести сотню других примеров. Все они одинаково драгоценные и прекрасные доказательства творческого пыла эпохи. Из таких фонтанов часто текло вино, которым в праздничный день город или князь угощали народ.

Прекрасная женщина, достигшая зрелости, может, естественно, предъявлять к мужу самые высокие требования, о чем, впрочем, подробнее в главе о любви в эпоху Ренессанса.

Та же самая точка зрения объясняет нам, почему тогда, в противоположность другим эпохам, беременная женщина считалась эстетически прекрасной. И не только в переносном смысле, не только как символ материнства, нет, самое состояние беременности производило эстетическое впечатление. Доказательством служит, на наш взгляд, тот факт, что искусство очень часто изображало беременную женщину, и притом со всеми характерными признаками беременности. Наиболее известна в этом отношении картина «La Gravida» [28], приписываемая Рафаэлю. Другим доказательством служит то, что, изображая нагих женщин, им охотно придавали вид беременных. Достаточно вспомнить Еву ван Эйка и другие подобные женские изображения.