Аальхарнская трилогия. Трилогия (СИ) - Петровичева Лариса. Страница 102

— Славно, государь, — согласился Шани и с искренней горечью признался: — Не буду отрицать, что сердце зовет меня туда. Но нарушить ваш запрет я не могу.

— Хвалю за честность, — сказал Луш. — Я могу снять этот запрет, и ты поедешь в Шаавхази. Могу также восстановить тебя в инквизиции в прежней должности. Это уже сам выбери — что больше по нраву?

Шани откинулся на спинку кресла и погрузился в молчание. Государь не торопил его — отломив краюху хлеба, он стал кушать. Арбалетчик в нише сидел тихо-тихо.

— Пока не очень-то важно, государь, что мне по нраву, — произнес Шани, взяв себя в руки и ничем не выдавая своего смятения. — Мне по нраву пить да портить девок — вошел во вкус, как говорится. Но это тоже не важно. Сейчас имеет значение то, чего хотите вы в обмен на столь лестные предложения.

Луш отложил краюху и смахнул крошку с губы.

— Мне нужен процесс инквизиции против этого Андрея, который именует себя Заступником. И проведешь его ты — с обвинительным, разумеется, приговором и казнью.

Чего-то в этом роде Шани ждал давно, но все равно оказался не готовым к такому повороту событий. Впрочем, зная Луша, было ясно, что он не долго вытерпит рядом с собой человека, снискавшего всенародную любовь, которого молва нарекла вернувшимся на землю Заступником — что тоже было естественно после прекращения мора.

— Он спас нас, государь, — сказал Шани. Смотреть на Луша ему не хотелось.

— Спас, — согласно кивнул Луш. — Я и не отрицаю. Но ты посмотри, какая при этом получается занимательная картина. Пришел человек с лекарством из каких-то дремучих болот. Откуда там взяться лекарникам? И средствам, которые смогли остановить такой мор, перед которым Аланзонская чума — это так: тьфу, и растереть под столом незаметно. А я тебе скажу, откуда. Сам он их и приготовил: и лекарство, и заразу. Спросишь, отчего он вдруг пошел на попятный и так кинулся спасать нас, грешных? Это я тебе тоже объясню. Испугался дела рук своих. Кем будет править, если все вымрут? То-то и оно…

— Боитесь конкуренции, государь? — тускло осведомился Шани. Андрей пользовался огромной популярностью в столице — люди шли к нему со своими заботами, и он пытался помочь каждому, не делом, так советом. В дворянской среде ходили вольнодумные разговоры о том, не сделать ли Небесного Владыку еще и земным — сам Андрей, конечно же, не примерял аальхарнскую корону, однако тех, кто хотел бы ее видеть у него на голове, было уже довольно много, и, кроме желаний, они имели еще возможности и ресурсы для их выполнения, и человеческие, и финансовые.

— Ладно тебе, — отмахнулся Луш, извлек из ящика стола маленький нож и принялся чистить ядреную золотистую луковицу. — Моя забота первоочередной важности — следить за тем, чтобы в государстве не было бед. С мором этим — да, не уследил. Но сажать колдуна и еретика на трон Заступника — вот этого уже не будет точно. Поэтому я предлагаю тебе пост шеф-инквизитора — с возвращением всех привилегий и честного имени, либо Шаавхази, как выберешь. А мне за это нужен Андрей на костре.

Ощущение иголки в виске пришло несколько минут назад и теперь становилось все сильнее. Шани подумал, что сейчас у него начнется припадок. Видимо, он и правда окончательно опустился на жизненное дно, если ему делают такие предложения, да еще и не сомневаются в его согласии: вон как смотрит Луш… Шани потер висок и произнес:

— Значит, предательство мне предлагаете?

Луш посмотрел на него так, как умудренный опытом отец смотрел бы на сына с очень неторопливым развитием.

— Тебя что-то не устраивает? — спросил государь.

— Как обыватель я скажу вам, что грешно предавать того, кто спас тебе жизнь, — произнес Шани. — А как юрист я добавлю, что обвинения против Андрея попросту шиты белыми нитками. Он никогда, ни на людях, ни частно, не говорил о намерениях стать владыкой Аальхарна, более того — он их и не имеет. Он никогда не говорил о себе «Я — Заступник», то есть ереси и богохульства от него тоже не слышали. Как бывший инквизитор и как нынешний гражданский я отказываюсь вам помогать, государь.

Луш довольно улыбнулся. Он словно ждал именно такого поворота событий, потому что полез в ящик стола и начал деловито возиться с бумагами. Наконец на свет божий появился желтоватый лист, исписанный корявыми государевыми буквицами.

— Вот, ознакомься.

Это оказалась полная амнистия для Дины.

Некоторое время Шани перечитывал кривые строчки и удивлялся тому, отчего в душе у него так пусто и холодно. Его даже знобить начало, хотя он списал это на привычный холод во дворце, а не на душевное потрясение. Наконец он закончил чтение и вернул указ на стол государя.

— Скорее, этот документ понадобится родственникам покойной, — с максимальным равнодушием промолвил Шани. — Мне-то какое дело?

Луш недовольно крякнул. Шани понял, что подобный ответ был для государя весьма и весьма неожиданным.

Интересно, на что он рассчитывал? Что бывший шеф-инквизитор падет ему в ноги?

— Ох ты жук! — воскликнул государь. — Я уж и не думал, что ты меня удивишь. Разве не жалко бабу-то свою?

Шани цинично усмехнулся.

— У меня таких баб, государь… На монетку пучок.

Луш набычился, помолчал какое-то время, пристально разглядывая своего визави. Шани сидел с совершенно спокойным и невинным видом.

— Значит, в Шаавхази не хочешь? — спросил, наконец, государь.

— Хочу, сир, — произнес Шани, — но не такой ценой. Если вам так нужен этот процесс, то подключайте его бдительность Вальчика — уж он-то не будет настолько щепетильным.

Луш хмыкнул.

— Он мне не нужен. Для этого процесса мне нужен ты.

Шани встал. Взял небрежно брошенный на спинку кресла плащ.

— Примите мой категорический отказ, государь, — произнес он, — и позвольте откланяться. Не имею права отрывать вас от дел государственной важности.

— Сволочь ты, — в устах государя ругательство прозвучало как похвала. — Подумай еще, я не тороплю. Шаавхази. Или возглавишь инквизицию снова. Ну и амнистия твоей девке, само собой.

Гвоздь в виске словно вбили глубже. Шани чуть поморщился.

— Благодарю вас, государь, но — нет.

На улице шел мелкий снег. Несколько минут Шани постоял на ступенях дворца, а затем поправил шляпу и неспешно побрел по главной улице вдоль замерзшего канала. Праздничным утром улицы были полупусты: народ только просыпался, женщины растапливали печи и готовили праздничный завтрак: запеченного гуся и пышный мясной пирог. По льду канала вовсю катались дети на самодельных коньках; их веселый смех и крики разлетались далеко по городу. Дикие утки, прикормившиеся в городе, топали по снегу и вопросительно поглядывали на Шани, рассчитывая на подаяние.

Все это время — серое, заснеженное, тоскливое — он будто бы бежал куда-то, и сейчас, застыв на мосту темным изваянием, Шани вдруг понял, что его бег в никуда от самого себя прекращен, и пустота, от которой он пытался спастись в отчаянном загуле, наконец-то догнала его и заполнила.

Шани опустил руку в карман плаща и извлек передатчик. Маленький, тонкий, он был совершенно чужим в этом мире; Шани на миг задумался о том, не снится ли ему этот предмет — с трудом верилось, что где-то есть Земля, город Ленинград и единственный родной человек, когда-то давно отвернувшийся от него. Шани посмотрел по сторонам — владелец небольшого, но вполне приличного кафе «Двойная корона» уже открывал ставни своего заведения. А «Двойная корона» славилась еще и тем, что в ней, помимо общего зала, были еще и отдельные кабинеты для гостей — именно поэтому Шани подошел к заведению и для затравки протянул владельцу серебряную монету с гордым государевым профилем:

— Бокал бодрящего, — приказал Шани. — И не соваться ко мне.

— Разумеется, господин Торн, — хозяин с достоинством кивнул и проводил Шани внутрь.

Потом, устроившись за столом в небольшом, но уютном кабинете и попивая горькую марву, которая обжигала рот, но проясняла разум, Шани внимательно рассматривал передатчик и думал о том, что прежде недостижимая Земля лежит сейчас прямо перед ним, на деревянном столе, а потом резко выдохнул и активировал передатчик, осторожно надавив мизинцем на единственную овальную кнопку.