Следы на воде (СИ) - Петровичева Лариса. Страница 50

      Как всякий работающий в прессе я был человеком без предрассудков и ровно в шесть вошел в Парадиз, не кривясь и не плюясь, как это делал бы любой ревнитель морали. Джибрил уже сидел за столиком в углу, крутил в ладонях пузатый бокал с коньяком и лениво поглядывал по сторонам. Сменой костюма он так и не озаботился, и официанты разглядывали его окровавленный пиджачок и жилетку с очень выразительными лицами.

       Добрый вечер, сказал я, усаживаясь напротив. Чем-то смахивавший на Сергея Зверева гарсон подал мне белоснежную книжку меню и покосился на Джибрила с комичным ужасом.

       Здравствуйте, Кирилл Александрович. Как себя чувствуете?

      Я задумчиво потер челюсть и сказал:

       Благодаря вам почти хорошо.

       Вот и отлично, улыбнувшись, проронил Джибрил. Не понравилась мне его улыбка: ну как, в самом деле, может улыбаться статуя. Кстати, здесь неплохой Полиньяк.

       Ну да, кивнул я, рассматривая темно-бурую полосу на его пиджаке. Хотя попы и журналисты пьют водку.

      Джабрил понимающе качнул головой.

       По-моему, вас нельзя отнести ни к тем, ни к другим, заметил он. Почему, кстати, отличный журналист, свободолюбивая личность и абсолютный атеист последнее, кстати, в наше время небезопасно вдруг начинает работать при епархии, хотя известен крайне резкими критическими замечаниями на счет официальной церкви?

      Я пожал плечами.

       Иногда человеку свойственно совершать необъяснимые поступки.

       Но зачем? изумился Джибрил. К чему лезть в чан с тем, что вы лично считаете дерьмом, да к тому же и лить последнее себе на голову?

      Я промолчал. Мой собеседник сделал знак официанту, и передо мной возник бокал коньяку. Должно быть, вышеупомянутый великолепный Полиньяк; я автоматически отпил и не почувствовал вкуса.

       Вам было тогда настолько плохо? И вы так не видели выхода? Или настолько возненавидели себя, что решили: самоубийство в рассрочку подходит как нельзя лучше?

       Джибрил, я постарался, чтобы мой голос прозвучал максимально спокойно и небрежно. Ну к чему все эти вопросы?

      Он сразу же вскинул руки ладонями вверх, словно сдавался в плен или что-то от себя отталкивал.

       Простите, Кирилл Александрович, я зарвался. Но еще один вопрос я все-таки задам. Почему вы совершенно сознательно избрали отказ от веры?

      Я задумался, вспоминая: теплые огоньки свечей, удивительно поющий хор и собственное чувство умиротворения и спокойствия, чувство дома.

       Наверно, потому, начал я, старательно подбирая слова, что я увидел: слова Бога расходятся с Его делами. Я думал думаю, что Он забыл наш мир. Следовательно, я не могу рассчитывать на Него. Я не отрицаю существование Бога; просто не хочу верить такому Богу.

      Джибрил сложил пальцы пирамидкой и с искренним интересом воззрился на меня.

       А почему вы думаете, что Он несет ответственность за этот мир? Он и так дал слишком много.

       А отец не тот, кто один раз молодец, довольно резко парировал я. Джибрил довольно хлопнул ладонью по столу и воскликнул:

       Черт побери, вы нравитесь мне все больше! За знакомство?

      Мы чокнулись бокалами и, выпив, решили перейти на ты. В это время музыканты а Парадиз славился живой музыкой наконец расселись по местам, и на небольшую сцену вышла певица в бордовом платье. Джибрил многозначительно подмигнул:

       Ради нее я тебя сюда и позвал.

      Присмотревшись, я едва не вскочил. У микрофона стояла Анна! И посетители Парадиза уже усаживались за столиками так, чтобы получше видеть ее. Джибрил без обиняков ткнул пальцем в направлении соседей и сказал:

       Видишь вон того шатена в жутком галстуке? Валентин Трубников, ходит сюда только ради Анны.

      Трубникова, телеведущего с канала Новый Эфир, я шапочно знал. Галстук у него действительно был жуткий. Валентин откинулся на стуле с бокалом вина в руке и, глядя на Анну, облизывался чуть ли не в открытую. Не знал, что его потянуло на молоденьких.

       И ведь он наркоман, заметил Джибрил. Перед эфиром ему всегда нужно принять дозу.

       Не верю, довольно резко оборвал я его. Трубников недавно выпустил свою программу о наркомании. Скажешь, с натуры писал?

      Джибрил пожал плечами.

       Поверь, я знаю о нем намного больше.

      Я собрался было что-то добавить, но тут Анна запела, и я натурально онемел. Вот просто-напросто язык проглотил: понял, зачем все эти люди, которые сидят сейчас с одинаковым выражением лиц (у меня такое же), таскаются в недешевый ресторан: этот голос почему-то в голове мелькнуло прилагательное яркий поднимает тебя из той канавы обыденности, в которой ты возишься, до той высоты, на которой должен быть по замыслу Творца. И пока звучит песня, можно поверить действительно поверить, всем сердцем! что мир, в котором мы живем, хороший и добрый, а люди в нем существуют отнюдь не по закону человек человеку волк. Примерно об этом я думал в тот момент, но, конечно, не словами просто ощущал исходящую от Анны теплую, лучистую волну, нежился в ней, а в голове крутилось: как хорошо, что я здесь, как хорошо.

      Слов песни я не разобрал. Ангелы не поют человеческими словами.

      Из сладостного оцепенения меня вывели аплодисменты. Трубников кричал браво!, прочие зрители (я увидел среди них и очень серьезного человека из Управы города) радостно его поддерживали, а Анна стояла у микрофона с таким милым, трогательно наивным лицом, словно говорила: неужели это меня так чудесно принимают?

       Она раньше в парке пела, сказал Джибрил, подзывая официанта. Шашалык-башлык, все такое. Это потом ее Самсонов к себе переманил Бутылку лучшего шампанского, любезнейший, госпоже певице!

      Официант поскакал выполнять заказ двойным аллюром, переходящим в галоп. Анна запела снова: глупейшая песня рисованной попсовой дурочки в ее исполнении казалась образцом, эталоном, классикой песенного искусства. Какой голос Я тайком ущипнул себя за ногу: хотел убедиться, что вижу и слышу это наяву. И она поет по кабакам, эта худенькая девочка с угольно-черными волосами и рыжими бровями, когда за нее должны бы драться лучшие оперные театры мира.

      Джибрил совершенно по-свойски толкнул меня ногой под столом.

       Смотри!

      Среди столиков откуда ни возьмись появился колоссальный букет темно-бордовых роз. Он плыл над посетителями, словно красавец-лайнер по волнам океана. Я с удивлением узнал во вручавшем это диво Анне своего давешнего кучерявого истязателя. На Анну тот смотрел с таким выражением, что у меня засвербило в животе, а Трубников с недовольной физиономией заерзал на стуле.

       Вот подхалим, проронил Джибрил. И так каждый день. Я уж говорил ему, - тут он осекся, потому что кучерявый подсел за наш столик. Я испытал очень острое, болезненное желание плюхнуться на пол и на пузе добраться до двери. Но колотивший меня агрессии не проявлял, будучи полностью занятым Анной, которая начала новую песню. На свою недавнюю жертву он даже не взглянул.

      Музыка и дивный голос для меня померкли. В самом деле, до музыки ли будет, когда встречаешь того, кто твоей головой разбил все бутылки в баре? Однако кучерявый сидел спокойно, аккуратно сложив руки перед собой, палец к пальцу ни дать ни взять ученик начальной школы, причем очень примерный ученик. Несколько минут Джибрил молчал с весьма выразительным лицом, а потом промолвил:

       Варахиил. Она не дура.

      Я не удержал хмыканья. Джибрил и Варахиил, надо же. Чудесные клички; интересно, как их зовут на самом деле. А кучерявый Варахиил вскинул на рыжего глазенки с самым невинным видом и проронил:

       Служить и защищать, не так ли?

       Как ты служишь, я вижу, нахмурился Джибрил, и я укрепился во мнении, что эти двое начальник и подчиненный, хотя неизвестно почему копчик уверял меня в обратном: они равны. А защищать от кого?

      Варахиил сурово сдвинул брови и зыркнул глазами в мою сторону. Мне сразу же захотелось пробежаться в сортир, а челюсть и локоть заныли по новой. Но кучерявый отвел взгляд (я облегченно вздохнул) и ткнул пальцем в сторону Трубникова, который в этот момент фотографировал поющую Анну мобильником: