Разрыв (ЛП) - Де Стефано Лорен. Страница 44

Роуэн чувствует это и закрывает тетрадь.

- Нет смысла пытаться понять каждое слово – говорит он – доктор Эшби прошел через это и даже пытался дублировать некоторые свои работы. Он говорит что для того времени это было прорывом. Он думает, что они были на верном пути, чтобы стать лучшими в своей профессии.

Мой голос тих, когда я говорю:

- Они уже были лучшими…

- Я не это имел в виду, – говорит он – Рейн, ты же знаешь, я любил наших родителей.

Я знаю, что это так, но мне нужно было услышать это от него.

Я валюсь обратно на подушки и закрываю глаза рукой, чтобы не видеть свет.

- Господи – бормочу я – Неужели все это действительно происходит?

Под ним прогибается матрас, когда он ложится рядом со мной, некоторое время он молчит, но потом говорит:

- Я не переставал ощущать, что ты была жива. Я думал, что должно быть схожу с ума.

Я приподнимаюсь на локтях, чтобы видеть его.

- Но теперь я здесь - говорю я – Ты не должен больше уничтожать эти лаборатории. Ты можешь больше не заставлять людей думать, что нет надежды. Ты больше не должен делать то что хочет Вон.

Он пытается улыбнуться, но его улыбка исчезает, когда он осматривает меня с ног до головы:

- Давай не будем говорить об этом сейчас – говорит он – Давай вернемся к той части, где мы оба живы.

Я снова падаю на подушки.

- Мы такие, не правда ли? – говорю я.

Я не знаю почему, но это заставляет меня смеяться. И он смеется тоже. За окном светофор поменял цвет, люди открывают окна, застегивают кнопки и зашнуровывают обувь. Часы и календари. Леска уходит в воду. За этот мир стоит бороться. Сжечь осколки и начать все заново.

***

- Остается вопрос с моим сыном и внуком – шепчет мне Вон, когда я сажусь на самолет – имей это ввиду.

На этот раз, когда мы взлетаем, я смотрю на то, как под нами тонет мир. Я смотрю, как города исчезают в песке, который уходит в океан.

- Это как на открытке у отца – говорит Роуэн.

Да, это так. Будто открытки моего отца вдруг ожили. И странно видеть этот чужой мир, как он становится меньше и меньше, и мы устремляемся к облакам. Странно думать, что в этом чужом мире нет ничего, кроме незнакомых людей.

Через час после начала полета, Вон погружается в свои записи. Он вставил затычки в уши и отвернулся от нас. Он попросил его не беспокоить.

- Так ему легче – говорит Роуэн – Я могу только представить, каково это, быть таким умным.

Я слишком много сил потратила в прошлом году пытаясь узнать, что у Вона на уме.

- Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я.

Он протягивает руки поверх спинки сидения:

- Отлично – говорит он – И, слушай, есть причина, по которой другие не пошли с нами. То, что здесь произошло никому другому не известно. Остальные не знают про самолет или о Гавайях или о чем тебе было рассказано еще вчера.

- Разве они ни о чем не подозревают? – спрашиваю я.

- Людям нужно ощущение, что кто-то другой в ответе – говорит Роуэн – Тем двоим нужно знать, что они часть большого плана. Они знают, что я работаю с доктором Эшби. Они думают, что это просто потому, что я помогаю избавить его от конкуренции.

- Кажется, ты нравишься этой девушке – говорю я.

- Би? Она прилипчива.

Он следит за моей левой рукой, когда я беру стакан с водой.

- Ты задаешься вопросом, где мое обручальное кольцо, верно – говорю я.

- Это приходило мне на ум. Но я тебе уже говорил, ты можешь не отвечать, если не готова.

- Брак был аннулирован – говорю я. Я делаю глоток воды, он не помогает мне от сухости во рту. Как рассказать историю моего брака с Линденом? Про Дженну и Роуз? Про то, какие ужасные были роды Сесилии? Или он уже знает про это? То что все сестры по мужу, объекты А и Б и В и С были экспериментом Вона? Я не знаю, имею ли я право на это. И не знаю, смогу ли я быть рассудительной.

- Я сбежала – вместо этого говорю я – Не то чтобы он делал меня несчастной, я просто хотела вернуться домой.

- Ты проделала весь этот путь в одиночку?

Мои щеки горят, я прижимаю колени к груди и смотрю на облака.

- Слуга сбежал со мной. Я…

Я не знаю, жив он или мертв, вот что я собиралась сказать, но мои губы дрожат, и сухость во рту заменилась вкусом соли, и все начало размываться.

- Эй – шепчет Роуэн. Он трогает меня за плечо, я разворачиваюсь, и падаю на него, заливаясь слезами. Это не просто Габриэль. Это светлые волосы Роуз вывалились из простыни, которой накрыто ее тело, это последний вздох Дженны, и Сесилия, безжизненная, на руках Линдена и то утро когда я проснулась в сорочке смоченной слезами моего мужа. Все эти вещи произошли из-за одного человека, злого человека, который показал мне мир, о котором я не могла мечтать, даже маленькой девочкой. Мы летим прочь от этого мира, и я не знаю, что будет, когда мы приземлимся.

Роуэн говорит: «Эй, тише, все будет хорошо» с таким состраданием, что я еще сильнее начинаю плакать. И хотя мы оба взрослые люди и даже если он носит другую одежду не такую, когда я пропала, он уверен только в одном: есть что-то, чего я очень сильно боюсь, что-то ужасное надвигается на нас. Он никогда не разрешал мне плакать, но сейчас он не возражает. Он обнимает меня и кладет подбородок мне на макушку. Интересно, это потому что он тоже это чувствует.

***

Где-то ближе к концу полета, Роуэн засыпает. Я думаю, он солгал по поводу того, что он хорошо себя чувствовал после вчерашней процедуры. В проявлении боли он всегда видел слабость. Его голова лежит у меня на плече, он скрипит зубами, раньше я за ним никогда такого не замечала. Я сижу очень тихо, так чтобы не беспокоить его.

Я листаю страницы записной книжки моей мамы так тщательно, как могу. Роуэн и я, субъект «А» и субъект «Б», были результатом экстракорпорального оплодотворения. Это не было случайностью, что мы были близнецами. Нашим родителям нужны были, мужчина и женщина. Так много написано неразборчивым подчерком, да и за пределами моего понимания. Есть схема с заметками на полях об иридии. Все это сводится к тому, что мы были рождены для определенной цели. Мы родились по той же причине, по которой родился Линден, быть здоровыми. Линден заболел во время тестов своего отца, но потом все прошло. Если бы моих родителей не убили, их отчаянье усилилось бы с годами? Заслужили ли бы они внимание президента? Предприняли бы они меры, такие какие предпринял Вон? Или уже начали? У меня есть совершенно другие причины, почему Роуэну и мне было мудро похоронить все те вещи наших родителей на заднем дворе. Теперь слишком поздно жалеть, что они были обнаружены.

Самолет приземляется на незнакомую землю. На пустынном горизонте, где все покрыто задымленной, синей, ранней зарей. Роуэн просыпается и отодвигается от меня. Я закрываю записную книжку и кладу ее в задний карман рюкзака.

- Куда мы теперь? – спрашиваю я.

- Мы не очень далеко от дома – говорит Вон – Вот куда мы направляемся.

- Домой? – спрашиваю я.

Это слово может означать везде и нигде.

- Да конечно - говорит Вон, поднимаясь на ноги и направляясь к двери самолета – У тебя всегда будет дом, я же говорил тебе.

Глава 23

Роуэн моргает и сидит очень прямо, в попытке не заснуть в лимузине. И, несмотря на постоянное чувство страха, и незащищенности, мне тоже хочется уснуть.

- Это будет в первый раз, когда наш Роуэн увидит мои владения.

Наш Роуэн. Я не знаю, что мне делать с той злостью, которую он вызывает во мне.

- После того как вы оба отдохнете, ты должна показать ему окрестности. Батут все еще стоит там, с тех самых пор как ты сбежала.

Я смотрю в тонированные окна, когда ворота особняка попадают в поле моего зрения. Вокруг нас растут деревья, некоторые из них настоящие, а другие спроектированные голограммой, чтобы создать иллюзию, что выхода из особняка нет. Ворота открываются, и мы едим прямо через иллюзорные деревья.