Вечерняя звезда - Макмуртри (Макмертри) Лэрри Джефф. Страница 45

К несчастью, в день торгов он проспал, и когда приехал туда, книги уже не было. В сущности, уже почти ничего не было, хотя вокруг дома и толпилось довольно много людей. На стенах еще оставались несколько дешевых гравюр, и груда какого-то фарфора возвышалась на карточных столах в жилой комнате. По большому счету аукцион выполнил задачу: семейства Рау больше не существовало, как не существовало и их имущества. Поразило Джерри то, какими старыми были люди в толпе, и то, что это были в основном немцы. Эта толпа словно вышла из тридцатых годов или уж самое позднее — из сороковых. Многие женщины курили вставленные в мундштуки сигареты, а у одного пожилого толстяка даже был моноколь. И они были неплохо одеты, большинство — в колониальной манере, как десятилетия назад. Это были не те люди, кого обычно встречаешь на аукционах в Лос-Анджелесе. Джерри не удивился бы, если бы из опустевших пыльных спален появились бы фон Строхайм, фон Штернберг, Томас Манн или Алма Малер, если уж не сама Марлен Дитрих.

Он почти совсем опоздал на торги, но не пожалел, что все-таки приехал. Ему не досталась великая книга, зато он увидел кое-что еще более редкое: картину того Лос-Анджелеса, каким город был когда-то давным-давно — хитрым, цепким, решительным и элегантным. Люди, толпившиеся возле разрозненных вещей семейства Рау, могли казаться сгорбленными, их лица были покрыты морщинами, они могли быть чуть-чуть излишне накрашенными, но они не выглядели побежденными. Похоже, они еще собирались пожить, а тем хорошеньким семнадцатилетним американочкам, что станут у них на пути, лучше поостеречься. Возможно, они и были стариками, но не сдавались.

Оказавшись на небольшом заднем крыльце, Джерри увидел кушетку, накрытую старым покрывалом с аппликациями, изображавшими фазанов. Покрывало могло ему пригодиться, и он взял его, чтобы получше рассмотреть. Лоле понравились бы фазаны. Но покрывало было старое и пыльное, и он решил его не брать. Потом, снова расстилая его на кушетку, он поймал себя на том, что ни на один другой предмет мебели даже не смотрит. Он смотрел только на кушетку психиатра.

Тут же он купил эту кушетку и затолкал ее в свой фургон. Машина не новая, но очень полезная, решил Джерри.

После этой покупки он почувствовал гордость и даже какое-то возбуждение. Правда, после того как он поставил ее у себя, единственное, чего он никогда не делал — это не сидел на ней. Однажды Диди, его подружка, ненадолго присела на нее, но когда Джерри увидел это, ему сделалось настолько не по себе, что он предложил ей пойти прогуляться. Кушетка была чем-то необычным среди его мебели и не предназначалась для того, чтобы на ней спали, сидели и истрепали бы ее, а потом выставили бы на дешевую распродажу или поднесли бы в качестве пожертвования какой-нибудь благотворительной организации. Это была кушетка психоаналитика, по убеждению Джерри — реликвия, напоминание о более строгой, лучше отделанной и значительно более сильной в интеллектуальном отношении эпохе. Она не предназначалась для того, чтобы на ней сидели его любовницы, глядя в телевизор или делая себе маникюр.

Купленная совершенно случайно и буквально в последнюю минуту, кушетка психоаналитика Рау перевернула жизнь Джерри. На это обстоятельство он однажды указал и Авроре Гринуей, когда та лежала на ней.

А лежала она на ней лицом к нему, что было не совсем так, как полагалось лежать пациентам во время сеансов психотерапии. То обстоятельство, что она лежала лицом к нему, являлось, в сущности, первой из многочисленных побед, одержанных Авророй в борьбе за надлежащее применение к ней психотерапевтических процедур.

— Дело в том, что когда заглядываешь в собственную память, а не смотришь на врача, чувствуешь себя свободней в общении, — сказал Джерри, пока они обсуждали вопрос о том, в какую сторону ей смотреть, лежа на кушетке.

— Вам, как врачу, может быть, и виднее, но вы ведь не настолько близко знакомы со мной, — улыбнулась Аврора. Это был один из тех редких мужчин, глядя на которого тебя так и тянет улыбнуться. Она не могла понять, почему она должна лежать на неудобной кушетке и смотреть в стенку, а не на мужчину, слегка мрачноватое выражение лица которого почти неизменно придавало ей новые силы.

— Я понимаю, что не настолько хорошо еще знаю вас, — согласился Джерри. — Мне хочется узнать вас получше, и, надеюсь, мне это удастся. Но если вы будете рассказывать о своем прошлом, глядя на меня, то вы будете стараться отгадать, что думаю я о ваших рассказах. Это только замедлит лечение.

— Еще бы я не старалась угадать, о чем вы думаете. Как же я тогда могу рассказывать вам что-нибудь серьезное! — парировала Аврора. — Если вы — мой терапевт, почему же я не имею права знать, что вы думаете? Если же вы хотите скрыть это от меня, то с какой целью?

— Хорошо бы положить на эту кушетку несколько подушек. Я, наверное, привезу вам в следующий раз несколько подушек. Может быть, я даже куплю вам новые занавески, а то эти у вас довольно потрепанные. Думаю, что не смогу сосредоточиться ни на каких своих застарелых травмах, если мне будет неуютно, да еще и придется смотреть на потрепанные занавески. Свежие травмы не дадут мне вспомнить о прежних.

По большей части внешний вид пациентов Джерри вполне соответствовал их настроению. Чаще всего у них бывало подавленное и мрачное настроение, поэтому они являлись к нему в одежде тусклых и мрачных цветов и с соответствующим скучным и мрачным выражением лица.

Уже в первый визит генерала с Авророй Джерри сообщил им, что лечить сразу двоих членов семьи не принято.

— Я говорил ей об этом, — сказал генерал Скотт. — Я не думал, что вы захотите лечить нас одновременно, но она даже слушать не захотела. Она просто заставляет меня ездить к вам. Это вообще ее идея.

— Мне и самой начинает казаться, что на этот раз я ошиблась, — согласилась Аврора.

— У меня ведь всего одна кушетка, — продолжил Джерри, которого развеселило все происходящее. Он решил, что ему нравится эта женщина.

— Ну, хорошо, я буду лежать на ней, а Гектор, если захочет остаться, может сидеть на стуле. Со стула ему будет гораздо проще встать на костыли.

— Если захочу остаться? А что, есть другой вариант? — спросил генерал. — Ты думаешь, что в таком состоянии я потащусь домой пешком?

— Да нет, конечно. В Хьюстоне полным-полно такси. — Теперь, когда они познакомились с доктором Брукнером, она и сама не понимала, зачем ей настаивать на том, чтобы и Гектор ездил с ней.

— А что такого страшного в такси? Тебе все равно не нравится, как я вожу машину.

Джерри воспользовался возможностью, и объяснил им, что у него нет диплома. Он всегда говорил об этом своим пациентам в их первый визит, честно сообщая, что никогда в медицинском колледже не учился и никаких медицинских званий не имеет. Пока что все первичные пациенты без исключения приезжали к нему настолько подавленными, что им не было никакого дела до формальных свидетельств и документов. Они приезжали, потому что им было больно и они хотели говорить именно об этом. Если Джерри просто постарался бы помочь им, этого было бы вполне достаточно.

Сначала такая реакция удивляла Джерри. Мысль о том, чтобы стать психотерапевтом, даже и без официального образования и разрешения, как Марти Мортимер, пришла ему в голову очень давно, но ему слабо верилось, что такое было возможно. Что-то говорило ему, что Лос-Анджелес — не тот город, где такое возможно. Он затолкал кушетку психоаналитика в свой старенький фургон и отправился в родной Хьюстон. Правда, особенной надежды на то, что там ему удастся приобрести себе пациентов и заиметь процветающую практику, не было. Хьюстон ему нравился: он был распахнут для всех, как все большие города, и так приветлив! Но он мог быть и развратным, легкомысленным городом, где и без лицензии или диплома можно было попытать счастья. Если из всего этого ничего не выйдет, решил Джерри, всегда можно вернуться в швейцары.

Так и получилось — он опять стал швейцаром и проработал с год, все размышляя о том, этично ли заниматься психоанализом без диплома и годится ли он для этого. Может быть, все же выкинуть эту мысль из головы? — думал Джерри. Но он все-таки купил домик с кабинетом, который был просто идеальным местом для приема пациентов. В кабинете поставил кушетку, расставил свои книги по психиатрии, которых собралось около трех тысяч, заказал визитки и даже табличку. Но он не стал печатать объявления в телефонной книге и не установил у забора табличку со своей фамилией. Он просто оставил ее на крыльце и продолжал работать швейцаром, хотя попыток решиться на что-нибудь не прекращал. Ему было уже сорок, и половину своей жизни он изучал психологию и психоанализ. Так почему бы и в самом деле не попытаться?