Красный Лондон - Хоум Стюарт. Страница 34

— Господи! — загудел ублюдок. — Ничего не вижу!

Адольф треснул его по яйцам, и в следующее мгновение засранец валялся на полу. Девушка, причина драки, не понимала, почему вокруг нее поднялся такой шухер. Она прижимала ребенка к груди, лицо застыло от ужаса.

— Не волнуйтесь, — мягко сказал Крамер, — все в порядке. Если вы не против, давайте выйдем на «Уайтчэпел», я там знаю приятное местечко, где можно выпить чаю.

Женщина что-то пробормотала, Адольф ее не понял. И только через несколько секунд его озарило, что она не говорит по-английски. Неудивительно, почему она так перепугалась! Не поняла, что Крамер защитил ее от оскорблений расистов. Зато обосралась от страха, уверенная, что станет следующей жертвой! Бикса уставилась на кнопку срочного вызова. Адольфу пришлось следить, чтобы она не вскочила с места.

Едва двери открылись на «Уайтчэпел», Адольф метнулся из вагона и бегом пересек платформу. Пробежал по переходу и запрыгнул в поезд другой линии. Крамер с облегчением вздохнул, когда черед полминуты двери со свистом захлопнулись, и состав отъехал от станции. С его стороны неразумно нарываться на неприятности. Безрассудство совершенно неуместно, особенно накануне победы революции.

Остаток пути прошел без приключений. На «Кингз-Кросс» Адольф пересел на северную линию и вскоре очутился в Хэмпстеде. Брайт жила в нескольких минутах ходьбы от станции, Крамер легко отыскал ее дом. Квартира находилась на первом этаже, что существенно облегчило задачу анархиста.

Адольф изучил здание с трех сторон. Оно разделялось на четыре отдельные квартиры, и такая планировка, несомненно, очень выгодна. В ближайшей комнате Брайт смотрела по телевизору прямой эфир мужа. Адольф подкрался к выходившей на двор спальне и раздвинул шторы на окне. Подождал, пока мимо проедет машина. Ее шум заглушил звон стекла, когда Адольф проник в квартиру.

В изголовье постели Брайт выстроились шесть плюшевых медвежат. Непонятно зачем, Крамер достал нож и обезглавил игрушки. Довольно ухмыльнулся при виде рассыпавшейся по цветастому покрывалу набивки.

— Вкуси сладость судьбы, буржуазное отродье, — прошептал Адольф себе под нос.

Затем над кроватью Крамер заметил абстрактную картину. Он не узнал работу Фрэнка Стеллы и раскромсал ее на куски, поскольку посчитал полотно дорогостоящим. Господи, как он ненавидел буржуев! Адольф пришел в состояние крайнего негодования. Теперь он был готов разобраться с Брайт.

Петли на ведущей в гостиную двери были отлично смазаны. Она бесшумно отворилась, едва Крамер посильнее нажал ручку. Гудение мужа убаюкало Брайт. Адольф приблизился к журналистке и хлопнул ладонью по ее губам, отчего Брайт вздрогнула и проснулась. Крамер злорадно отметил перекосивший ее лицо ужас. Брайт хотела бы снова заснуть и притвориться, что никакой псих ей не угрожает, но ей пришлось смотреть в недобрые глаза Адольфа.

— Слушай, сука, — зашипел Адольф, — сейчас ты умрешь. Очень медленно и мучительно, но прежде чем я начну резать тебя на куски, ты узнаешь, почему я это делаю. Ты понаписала обо мне всякую херню, а я не такой человек, чтобы терпеть, когда газеты поливают меня говном, я этого так не оставлю. Я здорово повеселился, прочитав, что «Хроника» обеспечила тебе круглосуточную охрану, потому что знаю, это очередной пиздеж. Думала, просто так отделаться? Черта с два. Ты умрешь за то, что написала, как я захотел узнать цвет твоих трусов. Люди сочтут меня извращенцем. Я терпеть не могу твой тип, и с удовольствием прикончил бы тебя, даже не имея личных мотивов…

На этой фразе Крамер заметил, что Брайт вырубилась. Не везет ему сегодня. Перерезая ей горло, Адольф придумал замечательную вещь. Брайт избежала пыток, потеряв сознание, и это отличный повод причинить максимум страданий ее мужу. Крамер распорол журналистке живот. Слухи, гулявшие в тусовках журналистов подтвердились. Куча газетчиков метила на теплое местечко Брайт, когда она на полгода уйдет в декретный отпуск. Они слишком сильно мечтали залезть на навозные вершины журналистики, чтобы ставить под сомнение правдивость тех, кто сообщил им о беременности Брайт. Даже поговаривали, что ребенка ей заделал мальчик на побегушках из «Хроники», а не муж.

По локоть перепачкавшись кровищей, Адольф, наконец, извлек эмбриона из матки. Крамер возложил тельце на телевизор, стекающей с ладоней кровью написал на стене одно-единственное слово и отступил на шаг полюбоваться своим творением. В условиях подавления обществом потребления творчества граждан надо быть гением, чтобы выдумать такой эффектный натюрморт. Одержимый революционным пылом Адольф набрел на идею, ускользнувшую от тех, кто проводит свою жизнь в рекламе. Слово было простое:

Мамочка.

Крамер прикинул, что это должно стошнить даже легавых, которые примчатся расследовать убийство. Разумеется, пресса обзовет анархистов психами, хотя Адольф просто стремился проиллюстрировать личное понимание революционного лозунга: «Никакой жалости».

Крамер собирался помыть руки, сделать себе чашку чая, а потом свалить, но неожиданно вспомнил, что забыл оставить фирменный лейбл. Не желая портить натюрморт в гостиной, Адольф отправился в прихожую. Он прокрутил в голове десятки вариантов послания, как вдруг понял, что его прошлые подвиги меркнут перед сегодняшним. Ярость утихала, он перестал быть одержимым певцом пролетарской борьбы. С отливом энергии он стал просто одним из неприметных людей большого города. Понимая, что он не подберет цитаты, сравнимой по остроумию с тем единственным словом над телевизором, Крамер решил выбрать пассаж наугад. Кровью на руках, уже начавшей запекаться, Адольф написал в прихожей:

Свобода есть невиданное проявление телесной сущности. Это возможность срать, ебаться и сосать по жизни, не испытывая на себе гнета властей.

Это была цитата из трактата прославленного К. Л. Каллана «Маркс, Христос и Сатана объединяются в общей борьбе».

Глава тринадцатая

СЕСТРА СЬЮЗИ ВЕЛЕЛА ВЭЙНУ КЕРРУ нагнуться. Почти три дня они провалялись в постели. За время этой затянувшейся ебли Вэйн посвятил лизанию пизды больше времени, чем среднестатистический мужчина за всю жизнь.

Вэйн простудился. Сестра Сьюзи настаивала, что он должен пропотеть и микробы отступят, а для этого следует с большей силой заняться любовью. Керр начал задыхаться и поднял голову от мочалки любимой. Вэйн откашлялся прямо на лобок Сьюзи. Отхаркнутая зеленая слизь приземлилась прямо на набухший клитор. Керр слизнул мерзотную соплю, надеясь, что этот небольшой инцидент сестру Сьюзи особо не огорчит.

— Будда, — стонала Сьюзи, — так здорово!

Вэйну казалось, он вот-вот сдохнет. Воздух с трудом проникал в легкие. Каждый вдох сопровождался сопением, подозрительно напоминавшим предсмертный хрип. Грудь как огнем жгло. Он находился на грани обморока от изнеможения. Вэйн снова приподнялся. Новый приступ кашля опять помешал ему слюнявить пизду Сьюзи. На сей раз зеленая гадость шлепнулась девушке на пупок. Сьюзи достала салфетку и вытерла слизь.

— Вперед! — скомандовала монашка. — Прокашлялся и засовывай язык обратно в пизду.

— Последний раз в слизи была кровь, — запротестовал Вэйн.

— Одна капля, — отрезала Сьюзи.

— А вдруг у меня туберкулез! — заныл Керр.

— Не выдумывай! — ответила Сьюзи с заметной ноткой раздражения в голосе. — Опусти голову и лижи меня.

Вэйн предпочел не спорить и не ссориться с бабой, способной ускорить его посвящение в Тевтонский Орден Буддийской Молодежи. Керр провел языком по клитору Сьюзи и углубился в щель.

— Резче! Быстрее! — орала Сьюзи.

Непонятным образом Вэйн сумел выполнить ее пожелания, невзирая на твердое убеждение, что его легкие сейчас лопнут. Язык Керра скользил вверх и вниз по пизде Сьюзи с ритмичностью поршня. Судя по крикам, она была на грани оргазма. И в такой ответственный момент до слуха Вэйна донеслось постукивание. Кто-то отбивал мотив «Raw Power» группы Iggy and the Stooges. Керр поднял голову.