Революционное самоубийство - Ньютон Хьюи Перси. Страница 93

31. Выживание

Почти сразу после того, как Дэвид Хиллиард отправился в тюрьму отбывать свой срок, начался набор присяжных для моего второго судебного процесса. Задавшись целью сформировать беспристрастное и честное жюри, Чарльз Гэрри столкнулся с теми же проблемами, что и прежде. Один из кандидатов в жюри только что исполнял обязанности присяжного на суде над Дэвидом. Он клялся под присягой, что ничего не знает о партии «Черных пантер» и ее лидерах. Ему указали на то, что он совсем недавно обвинил Дэвида Хиллиарда. Он ответил, что понятия не имел о том, что Дэвид — один из лидеров нашей партии. Было ясно, что обвинение изо всех сил старается сделать так, чтобы присяжные не пришли к единому решению.

Оказаться на скамье подсудимых во второй раз по тем же самым обвинениям — этот опыт иначе как странным не назовешь. Тебя мучает неизвестность, и одновременно возникает ощущение дежа вю. Большую часть времени я скучал, словно при просмотре давно знакомой и плохо сделанной драмы, которую показывают далеко не первый раз. Второе судебное разбирательство было просто очередной шарадой, оправдывающей их попытки вернуть меня обратно в тюрьму штата еще лет на тринадцать. Основная разница между двумя процессами заключалась в том, что на сей раз я был отпущен под залог. Это означало, что по вечерам я мог заниматься делами партии. Кроме того, меня не могли признать виновным по более серьезному обвинению, чем то, по которому я уже обвинялся в прежний раз, т. е. по обвинению в совершении преднамеренного убийства. Лоуэлл Дженсен, выступивший обвинителем на моем первом процессе, занял пост окружного прокурора, поэтому новым моим обвинителем стал помощник Дженсена — Дональд Уайт. Он был не чета Чарльзу Гэрри, впрочем, это было и не важно, потому что все, что от него требовалось, — это следовать сценарию первого процесса.

Суд начался и продолжился по большей части теми же показаниями свидетелей, что и в прошлый раз. Снова обвинение сделало упор на показания офицера Хинса. Когда Чарльз Гэрри проводил перекрестный допрос этого свидетеля, случился первый большой сюрприз, который много сказал о наших оппонентах. Во время допроса Хинса Гэрри особенно подчеркивал тот факт, что, когда офицер Фрей приказал мне выйти из машины, я вышел лишь с одной книжкой в руках (это был сборник законов, связанных с доказательствами по уголовному делу). На книге моей собственной рукой было написано мое имя, все ее страницы были заляпаны моей кровью. Эта книга была очень важной уликой на первом процессе, поскольку ее присутствие противоречило версии обвинения, согласно которой у меня той ночью был пистолет. Гэрри повернулся к судебному секретарю и попросил у него книгу. Между прочим, книга была занесена в список улик, фигурировавших на первом процессе. Секретарь ответил, что книга была «утеряна». В первый момент я ушам своим не поверил, но очень быстро понял, что они говорят серьезно. У них действительно не было книги. Как могла исчезнуть такая важная улика? Как они объяснили, при пересмотре дела Апелляционный суд забрал все, что к делу относилось. И где-то между Апелляционным судом и Аламедским окружным судом книгу потеряли, хотя все другие вещественные доказательства были на месте. Мой второй процесс, который поначалу казался шарадой, теперь превращался в цирк.

Несмотря на то, что обвинитель клялся и божился, что он «расстроен» «потерей» книги, его слова звучали не слишком убедительно. Он предложил, чтобы в качестве вещественного доказательства была рассмотрена фотография книги. При этом он много говорил о том, что фотография представляла собой точную копию книги и была использована защитой в качестве улики на первом процессе. Но фотография — это все-таки не книга. Обвинение нашло свидетеля, утверждавшего, что 28 октября я начал палить по двум полицейским, а вот улика, которая опровергала это утверждение, единственный предмет, который я держал в руках той ночью, пропала. И теперь они хотели заменить ее точной копией. Присяжные не могли видеть следов моей засохшей крови на страницах книги, не могли прочесть моего имени на форзаце, не могли видеть те подчеркнутые мною отрывки в уголовном кодексе, касающиеся достаточных оснований для ареста, отрывки, которые я всегда читал при встрече с полицейскими и гражданами. Чарльз Гэрри выразил протест в связи с утратой существенной улики со стороны защиты и заявил о нарушении закона в ходе судебного разбирательства. Протест и заявление были отклонены.

Затем вместо шарады суд стал похож на фарс. На следующий день штат устроил еще один фокус, когда группа одетых в гражданскую одежду мужчин ввела в зал суда робкого и запуганного до смерти человека — Дела Росса. Нам и в голову не приходило, что его могут вызвать в качестве свидетеля на второй процесс, поскольку доверие к его показаниям было основательно подорвано на первом. Дел Росс появился словно из ниоткуда. Не совсем, конечно, из ниоткуда: он рассказал, что его разыскали в другом штате и привезли на суд. Точно так же обвинение поступило и с Генри Гриером. Подозреваю, что Росса запугивали и ему угрожали, он ведь из породы пугливых. По бумагам он проходил как «бывший автомобилист». Это, наверное, потому, что на первом суде он сказал, что он «путешествовал».

На этот раз Росс дал такие показания, каких от него ожидали. Он показал, что на первом суде говорил неправду, а потом повторил показания, с которыми выступал перед большим жюри. После признания в лжесвидетельстве суд, тем не менее, согласился принять показания Росса в качестве доказательства по делу. Но все же любой, кто видел, как эта запуганная душа покорно соглашалась с вопросами обвинения, с трудом принял бы такие показания всерьез. И хватило же у них наглости, удивился я, вызвать Росса в суд.

Сначала я опять почувствовал к нему жалость. Но вскоре я порядком разозлился на прокурора за то, что он устраивал такой постыдный фарс и называл это судебным разбирательством. Я с нетерпением ждал того момента, когда Чарльз Гэрри приступит к перекрестному допросу Росса. Однако окружной прокурор не соизволили предупредить нас о появлении Росса на суде. Поэтому Гэрри не подготовился к допросу. Он попросил сделать перерыв, чтобы он мог съездить в Сан-Франциско и привести оттуда пленку и письменную запись беседы, которую он имел с Россом перед первым процессом. Это доказательство было чрезвычайно важным. Оно демонстрировало ненадежность Росса как свидетеля и заставляло сомневаться в его показаниях. Но судья отказал моему адвокату в просьбе прервать слушание и велел ему приступать к допросу свидетеля.

Я не мог больше сдерживаться. Я чувствовал, что по отношению к нам совершается вопиющая несправедливость. Потребность высказаться по этому поводу была настолько сильна, что секретарь, ведущий протокол судебного заседания, ничего не смог сделать. Я встал и заявил, что слушание не может продолжаться, пока нам не дадут как следует подготовиться к перекрестному допросу Дела Росса. Защита имела право попросить время на подготовку, провозгласил я, особенно с учетом того факта, что накануне штат конфисковал важнейшее вещественное доказательство. Теперь они отказывают нам в отсрочке на час, чтобы привести важные сведения, хотя прокурору такие отсрочки обычно разрешают делать. В зале стало расти напряжение, когда я продолжил и сказал, что я стоял между «незнанием своего народа и насилием штата со сборником законов в руке, которую вы якобы «потеряли». Я сказал, пусть возвращают меня обратно в тюрьму. Я обернулся к рассерженной публике и попросил ее успокоиться. «Если они тронут меня, вы знаете, что делать, — сказал я, — но пока ведите себя как положено». Прекрасные люди, они оставались на местах, пока я не попросил их покинуть зал суда. Они вышли и собрались в коридоре, отказавшись покинуть здание. Я пошел за ними в коридор, куда уже начала подтягиваться полиция. Было очевидно, что они жаждут массовых арестов, чтобы поймать нас в сеть обвинений, залогов и судебных процессов. Понимая, что люди должны уйти, я сказал им это сделать, чтобы я мог разобраться с обвинением и использовать время в свою пользу. Они спокойно покинули здание.