Ведьма - королева Лохлэнна - Смит Джордж Генри. Страница 27

Тесный кружок из восьми стран – Британии, Канады, Австралии, Новой Зеландии, Южно-Африканского союза, Пакистана, Цейлона и Индии – разросся к началу XXI века до пятидесяти четырех стран, составляющих почти треть мирового населения. Большинство государств-участников стали республиками, однако в ряде стран (например, Бруней и Тонга) имелись собственные монархи. Кроме того, в Содружество входят все двадцать девять подвластных Елизавете II земель и территорий.

Объединив большие и маленькие страны “первого” и “третьего” мира из всех регионов, кроме Ближнего Востока, Содружество стремится наделить всех участников равным правом голоса и привить чувство родства. Пользуясь английским как общим языком, оно пропагандирует справедливое правление, образование, экономическое развитие и права человека – хотя (и это основная его слабость) закрывает глаза на вопиющие злоупотребления тиранов властью.

В ходе подготовки к первому турне по странам Содружества гардероб королевы пополнился (40) сотней новых нарядов, созданных модельером Норманом Хартнеллом под непосредственным наблюдением ее величества. Основные требования предъявлялись такие: удобство дневных костюмов (обычно утяжеленных грузиками по подолу на случай ветреной погоды); яркие цвета, выделяющие королеву в толпе на открытых мероприятиях; роскошные ткани для вечерних нарядов, в чьих узорах нередко встречалась символика принимающей страны. В гардероб входило и коронационное платье, которое предстояло надевать на открытие парламентов в ряде государств.

Ноэлю Кауарду, смотревшему телетрансляцию церемонии отбытия вечером 23 ноября 1953 года, королева показалась “очень юной, хрупкой, но целеустремленной” (41), и в целом, по его мнению, августейшей чете “хватало звездных качеств в избытке”. Елизавете II и Филиппу предстояли десять часов на борту “боинга стратокрузер” с приземлением для дозаправки в Гандере на острове Ньюфаундленд, а затем пяти с половиной часовой перелет до Бермуд. Весь путь отслеживался британскими и канадскими военными кораблями, находящимися на постоянной радиосвязи.

Посвятив день официальным визитам на территории старейшей британской колонии, королевская чета перебралась на Ямайку, где пересела на пароход “Готик”, чтобы совершить трехнедельный переход по Панамскому каналу к архипелагу Фиджи в южной части Тихого океана. В пути королева работала в своей гостиной с документами и писала письма (отправлявшиеся из каждого порта захода дипломатической авиапочтой). В одном из посланий Черчиллю Елизавета II отмечала его “направленные на благо мира” (42) попытки наметить на бермудской встрече с президентом Эйзенхауэром и французским премьером Жозефом Ланьелем стратегию борьбы с угрозой ядерного противостояния в холодной войне с Советским Союзом. В свободное время королева наблюдала (43) за игрой придворных сановников в шаффлборд, метание колец и палубный теннис, а также снимала на камеру традиционный обряд посвящения в моряки при пересечении экватора. Фрейлину Памелу Маунтбеттен макал в резервуар с водой наряженный демоном-брадобреем из свиты Нептуна принц Филипп, которого затем и самого без всяких церемоний столкнули в бассейн.

На Фиджи королеве пришлось выдержать нешуточную проверку на прочность и терпимость к экзотическим обычаям. Сперва на борт “Готика” поднялась группа племенных вождей и, усевшись по-турецки, приветствовала Елизавету II долгим танцем с прихлопами и утробными звуками, а затем торжественно вручила ей китовую челюсть. На берегу вожди приготовили уйму кавы – крепкого успокоительного напитка из толченых корней, обильно смоченных слюной. Королева, наблюдавшая за долгим обрядом приготовления, осторожно пригубила из торжественно поднесенной морской раковины с питьем. Вернувшись после торжественного ужина на “Готик”, Елизавета II не переставала восторгаться впечатлениями дня. “Ну не прелесть ли?” (44) – воскликнула она и уселась по-турецки на пол кают-компании прямо в вечернем платье. “Стюард, заставший ее в самый разгар хлопков и утробных звуков, застыл как вкопанный”, – вспоминает Памела Маунтбеттен.

Следующим пунктом маршрута стало островное королевство Тонга, где состоялась радостная встреча с полнотелой королевой Салоте, которая покатала свою британскую коллегу по острову в лондонском кебе, приобретенном во время коронации, и устроила пир на семьсот персон, где все сидели на земле и ели руками. “Королеве пришлось нелегко, – отмечала Памела Маунтбеттен. – Она обычно ест мало, но вынуждена подолгу возиться с каждым куском, чтобы не заставлять остальных прекращать трапезу, как только ее величество отложит приборы” (45).

В Новую Зеландию королева со свитой прибыла под Рождество. Праздники встретили в оклендской резиденции генерал-губернатора, сэра Уиллоуби Норри, и оттуда Елизавета II обратилась к подданным с рождественской речью, заявив о своем намерении продемонстрировать народам Содружества, что “корона не просто абстрактный символ нашего единства, а живая, личная связь между вами и мной” (46). Кроме того, она затронула тему надежд, возлагаемых на “Елизаветинскую эпоху”, признаваясь, что “искренне говоря, совсем не ощущает в себе сходства со своей великой предшественницей из рода Тюдор, не благословленной ни супружеством, ни детьми, деспотичной и ни разу за всю жизнь не покидавшей берега родины”. Королева подчеркнула, что Содружество “не имеет ничего общего с империями прошлого”, поскольку зиждется на “дружбе, верности и стремлении к свободе и миру”, а также повторила слова из присяги, принесенной в свой двадцать первый день рождения, обещая “до конца дней своих душой и телом служить этому равноправному союзу стран и народов”.

Внимательнее всех это обращение слушали (47) пятилетний принц Чарльз и трехлетняя принцесса Анна, которые проводили Рождество в Сандрингеме с бабушкой. Королева и принц Филипп общались с ними по радиотелефону, но в основном узнавали о жизни детей из регулярных писем королевы-матери, которая забирала внуков на выходные в Ройял-Лодж, бледно-розовый дом в глубине Большого Виндзорского парка. Как Елизавета и Маргарет в свое время, принц Чарльз отмечал маршрут родителей флажками на глобусе в детской. “Он очень ласковый, нежно любит тебя и Филиппа” (48), – уверяла королева-мать в письме к дочери.

Повсюду королевскую экспедицию встречали огромные ликующие толпы. Лодки встречающих заполонили сиднейскую гавань – лицезреть королеву прибыло около трех четвертей населения (49) Австралии. Двадцатисемилетнюю Елизавету II называли “любимицей всего мира” (50), но королевская чета не позволяла себе заразиться звездной болезнью. “Вы не представляете, как нас превозносили, – вспоминает принц Филипп. – Мы легко могли бы возгордиться. Так просто было бы играть на публику, но я принял сознательное решение этого не делать. Лучше не возноситься слишком высоко, оттуда больнее падать” (51). Это инстинктивное стремление отделять публичный образ от домашнего поддерживала и королева-мать. “Как трогательно и скромно, – писала она дочери в начале марта 1954 года, – выступать проводником такой любви к стране. Ты ее чувствуешь?” (52)

Герцог Эдинбургский, кроме всего прочего, помогал супруге не сломаться после бесконечных многочасовых светских бесед. “Я помню, как она жаловалась в Австралии: “Все эти мэры такие зануды. Почему они такие скучные?” – свидетельствует Памела Маунтбеттен. – Принц Филипп объяснил ей: “Просто в Англии тебе не приходится каждый день сидеть с ними бок о бок. А в Австралии мы всего два месяца, поэтому с ними сталкиваешься чаще”. Филиппу, который сам берет быка за рога и выруливает куда хочет, было проще. Королева же поначалу тяжело заводила разговоры и сходилась с людьми, поэтому ей общение давалось сложнее. И потом, перед ней все робели. Протокол запрещает заговаривать с ней первым, поэтому беседа не клеилась” (53).

Королева держалась скованно – “ни одного лишнего движения”(54), как подметил однажды фотограф Сесил Битон, – улыбаясь лишь в моменты искреннего восторга или удивления, а не дежурной улыбкой, характерной для политиков. От обмена приветствиями с тысячами людей на приемах и званых вечерах у нее развивался временный тик. Однако смотря представление или парад с расслабленным лицом, она выглядела угрюмой, даже хмурой. Портретист Майкл Ноукс подметил, что “у нее нет промежуточного выражения – либо лучезарная улыбка, либо суровая замкнутость” (55). Королева и сама признавала с грустью: “Беда в том, что, в отличие от матери, я совершенно неулыбчивая” (56). Филипп старался время от времени развеселить жену, шепча на мероприятии в Сиднее: “Не грусти, колбаска” (57), вызвать улыбку, цитируя Библию в самые неподходящие моменты или вполголоса вопрошая: “А что это за блеяние овец в ушах моих?” [15] (58)