Дьявольские миры (Сборник) - Брэкетт Ли Дуглас. Страница 98

— Тогда выйди со мной на минуту.

Голт повиновался. Он и Ганон вышли во двор, где хлестал сильнейший дождь. Сверкающие молнии играли в небе, призрачным светом озаряя морщинистое лицо старика.

Ганон подошел поближе к Голту.

— Я мог бы быть колдуном, — сказал он, — и возможно, если бы мне снова пришлось выбирать, я стал бы им и сделал бы для тебя что-нибудь еще. Я потом умер бы, как обычный человек. Но знание накладывает ответственность… Ладно, дело не в этом. Я хочу тебе сказать вот что. Я прожил восемнадцать циклов, и остальные дети, которые у меня были, все давно превратились в прах. Осталась только Тайна, самая ярчайшая драгоценность из всех. Я знаю все о жизни и смерти, о любви и горе. Моя любовь к Тайне лежит за пределами твоего воображения. Я прошу тебя, барон Голт, люби ее по-настоящему. Если ты будешь любить ее, ты будешь вознагражден, если, конечно, останешься жив, бесценным сокровищем. Не предавай ее никогда.

— Я не предам. Моя жизнь принадлежит ей, а ее жизнь — мне, если мы оба останемся живы.

— И даже если нет, я думаю — это правда, — старик посмотрел ему в глаза проникновенным взором. — Дай мне твою руку.

Голт протянул руку. Старик взял ее в свои сухие холодные руки. Он держал ее несколько мгновений, затем выпустил.

— Боги наблюдают за тобой, — сказал он, повернулся и пошел через дождь.

Дождь лил огромными потоками. Фигура старика еле угадывалась за ним. Голт стоял, как завороженный. Ганон все уменьшался, скрывался за вуалью дождя и затем он исчез.

Голт вздохнул, повернулся и вошел в кузню полную людей.

— Нам нужно вооружиться и поесть, — сказал он. — Затем под покровом дождя мы двинемся на Биркенхольм. Мы уничтожим Барта, Слитов и Биров. Если здесь есть тот, кто не жаждет мести и не хочет рисковать своей жизнью ради нее, пусть скажет.

Люди молчали.

— Значит так, — сказал Голт. В нем шевельнулось какое-то теплое чувство к этим измученным, но смелым людям. — У меня есть новость для вас, но сначала луки, мечи и пища…

Штормовые облака неслись низко над пустынной равниной. Яркие молнии пронизывали их, перескакивали от одного облака к другому, вонзаясь в землю. Голт, Гомон и полковник Штурм вели людей без остановки на отдых. Оживление, ярость людей сделали их мужественными. Люди шли без жалоб и даже с радостью. Двести человек, двести тюремных и подземных крыс, полуобнаженные, заросшие волосами, изможденные непосильной работой, но все вооруженные, решительные, воодушевленные словами Голта, что гарнизон Биркенхольма ослаблен.

Буря сделала свое дело. На горизонте не появлялся ни один Бир. Она шла впереди них, расчищая им путь. Им понадобилось два дня, чтобы дойти от Биркенхольма до шахты. На обратный путь они затратили полтора. Однако измотанные люди падали по дороге, и их товарищи поднимали их и помогали идти.

Сам Штурм, хоть был истощен не меньше других, совершенно не знал усталости. Он излучал мужество, и весь был как капля ртути. Он помогал ослабевшим, и те обожали его. Голту пришлось поучиться у него человеческому отношению к людям. Голт вспомнил, что король приказал ему повзрослеть. Он подумал о том, что ему уже пришлось перенести: отчаяние, спасение, любовь, наконец, которой он не знал раньше. Голт решил, что он выполнил приказ короля: он чувствовал себя повзрослевшим на десять лет после начала похода.

Все, что ему хотелось больше всего, это Барт, встреча с ним лицом к лицу.

Они пересекали пустыню, в которую превратил Барт некогда цветущую землю. Голт думал о Тайне, думал и о Невинных, этом мягком, нежном народе, который был полностью слит с природой. И, конечно, Барт вполне способен уничтожить их. В нем любой мог почувствовать то же, что и в его кузене Альбрехте. Некоторые люди вовсе не люди, а по природе или по воспитанию звери, и когда приходит время, они начинают действовать в соответствии со своими звериными инстинктами. Сигрит был так же грозен и тверд, как Барт и Альбрехт, а в битвах он был гораздо опаснее их, и много жизней забрал его меч в те времена, когда Сигрит участвовал в войнах. Разница была в том, что Сигрит никогда не убивал ради собственной выгоды. Каждый, кого он убивал, угрожал процветанию его народа. Голт любил войну, но сейчас он думал о ней не как об увлекательном спорте, где можно помериться силами с противником, поставив на карту свою жизнь. Нет, это не спорт. Успешное окончание нынешней войны сделает много добра: даст свободу закованным в цепи, защитит слабых от сильных и алчных. Да, сказал Голт себе, я вырос.

Было еще много того, что следовало обдумать. Биркенхольм — это большая крепость, сильная, как его родной Старкбург. И хотя Барт с большей частью своего гарнизона оставил замок, все же там оставались Биры и Слиты в количестве, превышавшем его армию. Нелегкая задача нападать на такую крепость, особенно без военных машин. Из слов Ганона Голт понял, что на помощь магии ему надеяться не приходится.

Он обдумывал план нападения. Голт автоматически отмечал особенности крепости, когда его вели туда и уводили в шахту. Эти толстые и укрепленные стены необходимо как-то преодолеть. Для этого бы пригодились лестницы, но их нет, а делать — нет времени.

«Буря защищает тебя от Биров, пока ты будешь вне крепости», — вспомнились ему слова Ганона. Старик не сказал «внутри». Значит, кроме Слитов будут и Биры. Это усложняет и без того трудную задачу. Но если он любит Тайну и хочет спасти ее, он должен взять эту крепость.

И вот на склоне холма, под дождем, решение пришло к нему. Засовывая в рот кусок черствого хлеба, он едва не расхохотался. Барт пошел жечь не те леса.

Они поднялись после небольшого отдыха и пошли дальше.

И затем под защитой бури они наконец увидели Биркенхольм.

Голт смотрел на него с каменистого хребта. Гигантская крепость, защищенная толстыми стенами и глубокими рвами, она далеко простиралась во всех направлениях. Грозовые облака окутали ее, извергая дождь и молнии. Но под облаками Голт увидел черные точки, это были дозоры Биров.

Он увидел также рощу огромных берез, которая окружала весь замок. Повернувшись к Гомону и Штурму, он улыбнулся им.

— Много ли у нас топоров?

— На всех не хватило мечей, поэтому человек тридцать вооружилось топорами. А что?

Таков был Штурм. Он все должен был знать. Голт широко улыбнулся.

— Нужно собрать тридцать человек с топорами. Гомон и я пойдем с ними. Свои луки и мечи отдадим тем, кто послабее.

Штурм нахмурился.

— Я не пойму.

— Ты что не видишь эти стены? Нам нужно преодолеть их и взять крепость. Времени делать лестницы у нас нет. Но тридцать сильных людей с топорами, если им повезет, могут свалить пятнадцать высоких деревьев, которые упадут через ров прямо на стены. Мы будем забираться по ним. Ветки будут служить нам некоторой защитой от Биров, если буря нам изменит. Во всяком случае это наш единственный шанс. Гомон — получи консультацию от тех, кто когда-либо работал на валке леса, и найди лучшего из них. Он пойдет с нами. Мне нужен лучший дровосек.

Темное лицо Гомона прояснилось. Он все понял.

— Хорошо, милорд. — Гомон соскочил с холма и побежал к отряду.

Часом позже, когда дождь и ветер еще бесновались над крепостью, Голт и Гомон вели отряд, вооруженный топорами. Остальные согласно приказу, провожали их молчанием. Буря загнала всех дозорных в помещения. Кроме нескольких несчастных, вынужденных стоять на стенах. Двести человек, приближающиеся к крепости, были не видны, пока они шли под покровом дождя, под защитой холмов и лесов. Голт вел свой отряд, которому предстояло выполнить очень опасную работу. На краю леса они имели мало шансов выполнить свою работу, так как они были очень легкой мишенью для лучников и арбалетчиков со стен крепости. С лихорадочной поспешностью Голт расположил людей по двое на одно дерево, и под покровом бушующей бури они начали свою работу.

Почти сразу же их присутствие было обнаружено. Голт услышал крик со стены, когда они с Гомоном изо всех сил вонзали топор в могучее дерево. Щепки летели во все стороны. И вдруг что-то воткнулось в ствол березы. Стрела арбалета. И тут же рядом воткнулась другая стрела. Это плохо — значит Барт научил Слитов искусству стрелять из дальнобойных луков. И когда обрушился град стрел, Голт и Гомон были вынуждены бросить топоры и укрыться за дерево, в которое втыкались стрела за стрелой.