Имперская гвардия: Омнибус (ЛП) - Лайонс Стив. Страница 21

— Да, комиссар.

— Поддерживайте эту фикцию так долго, как только сможете. Я сожалею, Теодор, — я приказывал соврать честному человеку. И на этом бедолаге повиснет обязанность поддерживать мою жизнь человека-легенды дольше, чем просуществую я сам. — Император защищает.

— Император…

Раздался мощный всплеск статических помех, переросший в нескончаемую бурю. С базой Адрон больше связи не будет. Мне было слышно, как за бортом "Оплота Горделивости" набирает неистовство буря другого толка.

Теодор Хельм швырнул вниз вокс-модуль и выбежал из центра связи гарнизона Адрон. Он не знал, означала ли статика, что Яррик был мёртв. Ему не удалось восстановить связь ни с одной из ретрансляторных станций. Не работала вся сеть. Благодаря совместным усилиям электрических бурь Голгофы и её пыли вокс-связь была ограничена ближайшими окрестностями. Плато Адрон было отрезано от остальной армии.

Хельм взобрался по лестнице внешней стены форта. Он посмотрел на север, в направлении Ишаворских гор. Их гряду было бы не разглядеть с такого расстояния, даже если бы на дворе стоял день, но Хельм мог видеть более чем достаточно свидетельств разворачивающейся катастрофы. Перед ним, у основания плато, уже скопилось целое полчище. Это были не ишаворские орки. Они накапливались здесь несколько часов. Транспортники, прибывавшие с космического скитальца, сыпались чёрным градом. Они падали вниз за горизонтом, сразу же за границами досягаемости, чтобы выпустить свой груз, охваченный военной лихорадкой. Таким образом, в войну вступило третье орочье войско, при этом тоже подчиняющееся воле одного-единственного предводителя. Такая сплочённость ужасала. И в этом заключался парадокс: чем катастрофичнее всё шло, тем сильнее становились доказательства правоты Яррика.

Вечный облачный покров бушевал и сверкал, но не вся эта ярость принадлежала природе. В ней присутствовало сияние и грохот приближающихся транспортников, когда они пронзали сплошной слой туч на конечном отрезке своего пути. И ещё огонь: полосы пламени просверкивали наверху, как раны в небе. Бомбардировка пока что щадила плато, но в том направлении, где Титаны сражались со своими орочьими аналогами, изливался мощный смертоносный дождь. Земля едва заметно тряслась от ударов, наносимых в сотнях километров отсюда. Оркам, сеющим смерть с небес, было плевать, если их соплеменников разносило в пыль. Имело значение лишь уничтожение врага.

Затем ещё были отголоски другой войны — той, которая велась в небесах. Временами это был всего лишь свет. Иногда же обломки оказывались достаточно крупными и не сгорали, а врезались в землю с такой силой, что образовывались кратеры. Хельм мог следить за этой войной лишь посредством случайных обрывочных передач. Он надеялся, что часть этих обломков принадлежала орочьим судам.

Но прямо на его глазах там, на расстоянии, настолько далеко, что его было видно только как одинокий изломанный силуэт, да и то лишь потому, что оно было объято пламенем своей смерти, появилось падающее тело, при взгляде на которое у Хельма кольнуло сердце. Несмотря на всю его разрушенность, полковник всё же узнал очертания корабля, на котором пропутешествовал настолько долго, что он был ему домом не в меньшей мере, чем сам Армагеддон. Не с этого дня. Фрегат "Боронильщик" типа «Огненный Ураган» падал на планету, не увиденный и не оплаканный никем, кроме Хельма. Он исчез в загрязнённой ночи. Гром удара был приглушённым, но он раскатился с зычностью одного-единственного могучего удара похоронного барабана.

Хельм вернул взгляд на орков внизу. Базу Адрон строили с расчётом на выдерживание осад, но ни одна крепость не может заниматься этим вечно, и у них не было причин её отстаивать. Комиссар приказал отбыть всем находящимся здесь. Если они не уйдут в ближайшее время, то уже не сделают этого никогда, и разгром на Голгофе станет полным.

Хельм выругался, отворачиваясь от картины поражения. Спустившись по лестнице, он взвалил на плечи полномочия командующего, которому предстояло надзирать за одним из самых унизительных отступлений этого тысячелетия.

В безысходности было что-то освобождающее. Я знал, что нам не дожить до рассвета. Как и экипаж "Оплота Горделивости". Нам вдруг не к чему стало рваться, мы лишились цели, которая ускользала бы из наших рук. Нам ничего не оставалось, кроме как умереть с честью. Когда непреложность этого факта впиталась в людские сознания, я увидел улыбки на лицах экипажа танка. Я верю, что у них и в самом деле посветлело на душе.

С того момента я говорил себе это множество раз. Для моей собственной души важно, чтобы это и вправду было так.

Я никогда не чувствовал себя так легко, как в тот момент, когда выбрался наверх из люка "Горделивости" и занял позицию за её ораторской трибуной. У меня не вышло остановить Траку, и это означало, что я не познаю покоя, сходя во тьму могилы. Но несмотря на это, я обрёл новую энергию. По моим жилам растекалось что-то очень сильно смахивавшее на эйфорию. Если смерть уже была рядом, я собирался встретить её со всей яростью, что только дарует мне моя вера, и ликовать от убийства каждого орка, которое я совершу начиная с этой минуты и до моего последнего мига.

— Воины Империума! — воззвал я. Я говорил по воксу, но вместе с приливом энергии мне начинало казаться, что и сам мой голос разносится над полем боя. — Завтра будет днём всех наших дней, поскольку мы, покрытые славой, воссоединимся с Императором у Золотого Трона. Сегодня же — ночь всех наших ночей, ибо сейчас, в эти самые моменты, мы добудем себе ту славу, которая приведёт нас к Трону, — я сделал паузу, когда выстрелы из орочьего стаббера срикошетили от моих когтей. В ответ я встал ещё выше. — Зеленокожие превосходят нас числом. Они смеются оттого, что нам некуда деваться. Они думают, что добились триумфа, — слева от меня раздался мощный взрыв: «Леман Русс» вскрыло множественными ракетными попаданиями. За него отомстила «Адская Гончая», испепелив его убийц. — Покажите им, что они заблуждаются! Покажите им, что им нечего праздновать! Покажите им, что они попали в ловушку на этой планете вместе с врагом, который не уйдёт никогда! Научите их, что такое настоящий триумф! Станьте истинным гневом Голгофы!

Я не мог услышать отклик — по правде говоря, я был не в состоянии расслышать даже собственные выкрики. Но как я мог ощущать призыв в хрипении моей глотки, точно это был рёв первобытного зверя, так я мог чувствовать воодушевление, вспыхнувшее в легионах Императора в ответ на мой клич. Сцепившиеся в схватке, умирающие и убивающие, все они услышали мои слова, и они откликнулись. Несмотря на то, что дно долины очень быстро превращалось в сплошную беспощадную рукопашную монументального масштаба, где полковая сплочённость летела ко всем чертям в столкновении двух громадных военных сил, мы действовали как один человек, атакуя с обновлённым пылом, с сердцами, наполненными песнью, которая была одновременно и прославляющим гимном, и воплем неугасимой ярости.

"Горделивость" скакнула вперёд, и я вздел свои когти, бросая вызов орочьим машинам, чьи туши разрастались впереди в ночи. Нам навстречу на всех парах спешила топталка вместе с ещё одной боевой крепостью. Высверки их и наших орудий выжгли мрак. В тот же самый миг я ощутил рывок: Ланнер резко скорректировал курс "Горделивости". С точки зрения любых обычных стандартов этот манёвр выглядел неспешным, но по меркам «Гибельного Клинка» он был совершён со сверхъестественным проворством, и его как раз хватило, чтобы сбить оркам линию прицела. Их машины развернулись, гораздо более медленно. Отвлёкшись на заманчивую мишень, которую мы собой представляли, они пренебрегли прочими орудиями, нацеленными в их сторону, и были выведены из строя слаженным артиллерийским обстрелом. Я осознал, что, куда ни посмотри, везде происходило согласованное, организованное движение. Наши полки вели перестроение, взяв "Горделивость" за фокусную точку. Наши потери ужасали. Ландшафт был усеян останками людей и машин, но вместе с тем он кишмя кишел армией, которая переформировывалась, выковывая из себя бронированный кулак.