Имперская гвардия: Омнибус (ЛП) - Лайонс Стив. Страница 40

— Я не делал этого… Прошу, вы должны…

— Меня зовут Себастьян Яррик, — перебил его я. — Я — комиссар Милитарум Темпестус, и обращаться ко мне ты должен стоя.

Он тяжело сглотнул, поднялся на ноги и даже попытался отсалютовать сломанной рукой. И всё это, что примечательно, сделал с рвением человека, стыдящегося, что он ненадолго забыл своё место.

— Простите, комиссар, — сказал он, щурясь. — Я не хотел проявить неуважения.

— Зачем ты убил губернатора Шрота?

— Но я не убивал, комиссар, — он всхлипнул, затем сделал тяжёлый судорожный вдох и страстно заговорил. — Видит Император, я всегда, словами и делами, был верным служителем Империума.

— Высшее благо.

— Простите…? — нахмурился он.

— Люди слышали, как ты проповедовал высшее благо.

— Ах. Да. Говорил, — он выглядел сбитым с толку и продолжал щуриться. — Но я думал… Я всегда верил, что жертва человека ради высшего блага Империума это догмат нашей веры.

— Так и есть, — я моргнул.

Я изучил его лицо, отметив затуманенный взгляд. В комнатушке было узкое зарешёченное окно чуть выше уровня глаз. Глядя через него, я мог разглядеть лишь крыши дома напротив участка. Этого было достаточно.

— Скажи мне, писец, — сказал я, показывая пальцем, — геральдический герб какой семьи на том флаге?

Я говорил так, словно проверял, кем он является.

Подойдя к окну, он казался одновременно напуганным и сбитым с толку. Он прищурился так, что виднелись лишь щёлки глаз. По лбу потёк пот.

— Комиссар, я уверен, что это знамя Шротов.

Он ответил наугад, выбрав наиболее вероятное имя. Писец был настолько близорук, что даже не видел, что там нет никакого флага.

Из него был такой же снайпер, как из меня тау.

Тогда я вышел, больше не сказав ему ничего, и немного переговорил с Монденом перед уходом, но не стал рассказывать ему о своих наблюдениях. Я знал, что здесь действует заговор, но не знал, насколько глубоко он пустил корни. Очевидное беспокойство надзирателя, вызванное некоторыми деталями дела, наводило на мысль об его честности, но Мистраль показал, как опасно чрезмерное доверие.

Я перешёл через дорогу до жилого дома напротив участка и поднялся на крышу, где нашёл хорошее место для наблюдения. Так я просидел несколько часов, следя за входом, но, так и не увидев желаемого, направился обратно на базу шестой роты на окраинах города, намереваясь вернуться.

— Зачем? — спросила меня Бренкен, когда я ей всё рассказал. — Твоя власть как политического офицера не распространяется на местные планетарные вопросы.

— Знаю. Но местные беспорядки могут оказать прямое внимание на подразделение, в котором мы служим, а, следовательно, и на Империум.

— И ты думаешь, что они будут?

— Не знаю. Но думаю, что мне стоит всё узнать.

— Нам ещё предстоит заниматься здесь усмирением во время чисток, — задумчиво кивнула она.

— И потому предотвращение политических потрясений оказывается нашим делом.

— Я переговорю с полковником Месстером.

И таким образом запрос пойдёт по всей вертикали власти.

— А тем временем наша задача — поддерживать порядок в Риуме, — указал я.

— Чем ты явно и занимаешься, — она потёрла подбородок. — Нам не понравится то, что ты обнаружишь, не так ли?

— Возможно, — нам обоим предстояло многое узнать о природе наших обязанностей, но мы знали достаточно, чтобы ожидать худшего. — Есть кое-что ещё. Поскольку снайперская винтовка была оружием круутов, то мы не можем быть уверенными, что убийца или его заказчик являются людьми.

— Думаешь, что здесь задержались тау?

— Я бы этого не исключал.

На следующий день я вернулся на крышу жилого дома, а затем приходил туда вновь и вновь. Тем временем в Абидосе установился хрупкий порядок. Принятие полномочий Валентином Шротом оказало успокаивающее влияние, поскольку это было ожидаемо, хотя и случилось раньше. Быстрый арест и будущая казнь Хольтена также сыграли свою роль, которую я бы одобрил, если бы не факт, что настоящий убийца на свободе. Я видел маску порядка. Я не доверял ей.

На пятый день сразу после заката я наконец-то заметил Люду Коваль, покидающую участок после смены. Я видел её и раньше, но всегда в отделении, всегда на службе. В этот вечер она была одна.

Коваль быстро оказалась у цели, чтобы арестовать Хольтена. Из неё также получился бы гораздо лучший снайпер. Хольтен, неспособный даже увидеть цель, был слабым и болезненным. Ему повезло, что он пережил службу в Бастионах. А вот неестественная неподвижность Коваль и способность пропадать из виду были бы очень полезными качествами для снайпера.

Я покинул свой пост и направился за ней, держась достаточно далеко, чтобы не быть замеченным и не потерять её из виду. Я знал, что рискую. Если я был прав в своих подозрениях, то выслеживал добычу, гораздо более привычную к таким делам. Я не был убийцей. Я не привык прятаться в тенях. Напротив, моё место было у всех на виду. Чтобы вдохновлять или наказывать я должен был быть заметным. Чтобы быть комиссаром, я должен был быть не просто Себастьяном Ярриком.

Если Коваль поймёт, что за ней идут, то она заметит меня, даже на расстоянии нескольких домов. Я надеялся, что у неё нет поводов для подозрений.

Идя в собирающихся вечерних сумерках, я спрашивал себя: "Если ты прав, и она убийца, то почему?" Я не мог представить её фанатиком, сражающимся в безнадёжной битве ради возвращения тау. Для этого она была слишком собранной, профессиональной. Какую выгоду ей могла принести смерть губернатора? Я мог представить только одно: богатство. Если она наёмная убийца, то кто платит?

Кому выгодно?

Очевидно, что новому лорду Шроту. Но он бы всё получил и так, даже не пришлось бы ждать слишком долго. Антонин Шрот выглядел измождённым, болезненным. Зачем было рисковать всем ради награды, которую можно получить без риска спустя лишь месяцы?

И если не сын, то кто?

Мои мысли вернулись к тау. Если у них до сих пор оставались планы на Абидос, то долгая политическая нестабильность свяжет наши руки, мешая всем усилиям по усмирению. Мы окажемся уязвимыми к контрудару. Чтобы работать на них, не нужно было быть фанатиком — если Коваль беспокоила лишь личная выгода, то было бы достаточно достойной цены.

Несколько раз я едва не терял её из виду, так как путь Коваль петлял туда-сюда. К счастью, дороги в Риуме были широкими и прямыми, рассчитанными для ускорения движения огромных продуктовых транспортов. Во время войны грузоперевозки остановились и, хотя жизнь на Абидосе постепенно налаживалась, на дорогах пока было свободно. И, благодаря широким и свободным открытым участкам, мне удавалось вновь найти Коваль.

Её целью оказалась статуя святого Каррина. Когда она подходила к памятнику, я понял, что она приняла меры против отслеживания. Разумеется, чисто предварительные. Коваль не ожидала хвоста.

Огромная статуя была пустой. Горожане могли подняться до самой головы, а оттуда смотреть глазами великого человека на город, чью душу он спас. Так, во всяком случае, было до ракетного удара. Восстановление статуи обещали оба лорда Шрота.

Дверь внутрь находилась на краю огромного постамента. Я проследил, как Коваль входит внутрь, подождал пять минут, затем вошёл.

Я почти пропустил царапины на скалобетоне рядом с дверью. Рисунок был маленький, сантиметровой ширины, и находился очень низко. Я увидел его лишь потому, что искал: два круга, один меньший и находящийся внутри периметра большего. Символ тау. Знак для тех, кто знает, куда смотреть.

Внутри было темно. Тусклые люмосферы освещали железную лестницу, по спирали поднимавшуюся от платформы по правой ноге статуи. Пока мои глаза приспосабливались, я прислушался. Хотя Коваль не могла так быстро подняться наверх, я не слышал шагов. Она была тихой. Это было зловещим предупреждением. Мне стоило поступить так же.

Я шагнул вперёд и достал болт-пистолет, следя за тенями, ожидая засады. Возможно, она заметила меня и решила сюда заманить. Спустя десять минут подъёма я увидел движущуюся тень. Она была далеко впереди и поднималась всё дальше. Я ускорил шаг.