Святая тайна - Бирнс Майкл. Страница 19

– Ну хорошо… едем дальше. Руки или ноги? – спросил Берсеи.

– Сначала руки.

Они переместились вдоль стола и приступили к детальному анализу длинных костей, начав с плечевых и переходя к локтевым и лучевым костям.

Что-то привлекло взгляд Шарлотты, и она придвинулась чуть ближе. На внутренних поверхностях костей, соединяющихся над запястьем, виднелись отчетливые следы повреждений.

– Что это? Их словно пропустили через жернова.

– И с этой стороны тоже. Причем область повреждений расположена только над запястьем, – подтвердил Берсеи. – Видите окисление, похожее на длинные прожилки?

– Да. Вполне возможно, следы металла. Вероятно, железа. – Шарлотта заметила что-то еще. – Постойте. – Она подкрутила окуляры. – В кость въелись волокна. А с вашей стороны?

– Тоже. Надо взять образец на анализ. Очень напоминает дерево.

Шарлотта выдвинула ящик с инструментами, достала пинцет и маленький пластиковый пузырек и начала отделять волокна от кости.

В это время Берсеи уже переходил к ногам скелета и наклонился к столу, чтобы получше разглядеть.

– Что-то заметили? – спросила она, положив на стол пузырек и пинцет.

– Взгляните-ка. – Берсеи поманил ее рукой.

Наведя резкость окуляров на область под голенью, Шарлотта увидела, что парные наборы малых и больших берцовых костей выглядели здоровыми. Но на внешней поверхности каждой стопы имелись пятна глубоких зернистых участков, будто выскобленных из костей. Две косточки левой ступни были сломаны.

– Взгляните на повреждения между второй и третьей плюсневыми костями, – заметил Берсеи. – Они аналогичны тем, что на руках.

– Такие же прожилки ржавого цвета, – добавила Хеннеси. – Определенно следы колотой раны, нанесенной металлическим предметом.

– Судя по переломам второй плюсневой кости левой ступни, это был гвоздь. Смотрите, вот здесь острие вошло в кость и расщепило ее.

Рассматривая ромбовидную отметину в середине трещины, Хеннеси вновь заметила деревянные занозы.

– Глазам своим не верю. Похоже, когда вгоняли гвоздь, с первого раза промахнулись.

От мысли, что один человек может нанести другому такую рану, Шарлотту затошнило. Какой же изверг способен на подобную жестокость?

– И произошло это, по всей вероятности, оттого, что одну ступню прибивали поверх другой, – категорично заявил доктор Берсеи.

Он обнаружил нечто необычное в области колен и переместился вдоль стола, чтобы получше разглядеть.

– Что там?

– Взгляните.

Внимательно приглядевшись к коленному суставу, Шарлотта тут же заметила повреждение.

– Боже мой…

– Разбито вдребезги, – вздохнул Берсеи. – Вы только посмотрите на разрывы хрящей и нитевидные трещины под коленом.

– Ему перебили колени?

– Вне всяких сомнений.

– У вас есть какая-то версия?

Берсеи выпрямился и поднял на лоб окуляры. Лицо его было мертвенно-бледным.

– Мне абсолютно ясно, что с ним произошло. Этот человек был распят.

– Полагаю, вы не думаете, что я собираюсь осквернять останки. – Глубоко оскорбленный Разак скрестил на груди руки и хмуро глядел на Бартона. – Вы совсем совесть потеряли?

– Это крайне важно, Разак. – Бартон вновь протянул ему перчатки.

Разак оттолкнул их с негодованием.

– Я вам запрещаю! – Стены гулким эхом откликнулись на его голос. – Вы обязаны получить на это разрешение ВАКФ.

В проломе показалась голова обеспокоенного Акбара. Избегая взгляда охранника, Бартон спокойно сказал:

– Мы с вами оба знаем, что это бесполезно. Ради экономии времени мы должны действовать самостоятельно, если хотим найти ответы. Именно для этого мы с вами здесь.

Все еще кипя от возмущения, Разак повернулся к Акбару.

– Все в порядке. – Он махнул охраннику, чтобы тот скрылся. Затем потер виски и повернулся к археологу. – А смысл? В этих ковчегах всего лишь кости.

– Не уверен.

– А если нет, почему ж тогда воры не прихватили и эти? – Разак показал на оссуарий.

– Мы должны удостовериться, использовать все шансы, – стоял на своем Бартон. – В создавшихся условиях единственные ниточки к разгадке мы можем отыскать только здесь. А отказ от осмотра этих оссуариев станет нашим главным упущением.

Несколько секунд в усыпальнице царила мертвая тишина.

– Ну хорошо, – сдался наконец Разак. – Только по одному. И делать это будете вы сами.

– Понял.

– Храни нас Аллах, – пробормотал Разак. – Приступайте. Делайте, что считаете нужным. – Он отвернулся.

Облегченно вздохнув, Бартон опустился на колени перед первым оссуарием, надпись на котором в переводе с древнееврейского гласила: «Ребекка».

– Только это может занять какое-то время, – предупредил он.

– Ничего, я подожду.

Протянув руки, Бартон крепко ухватился за оба края каменной крышки. Затем поднял глаза на Разака. Мусульманин по-прежнему стоял к нему спиной. Археолог задержал дыхание и осторожно сдвинул крышку.

Спустя два часа после того, как он открыл первый оссуарий, Грэм Бартон складывал на место кости, вынутые из седьмого. Подобно образцам, найденным в шести предыдущих погребальных ковчегах, эти тоже необычайно хорошо сохранились.

Хотя он не обучался судебной антропологии, на своем веку Бартон исследовал достаточное количество костей, чтобы разбираться в основах. Разумеется, имена на каждом оссуарии практически исключали сомнения в половой принадлежности, однако подсказки, которые он углядел на швах черепов, суставах и тазовых костях, привели его к определенным заключениям по поводу возраста скелетов. Четыре женщины помоложе (дочери, как он думал) умерли очень молодыми, в диапазоне от позднего подросткового возраста до чуть старше двадцати. Трое самых молодых мужчин (по той же логике – сыновей) умерли примерно тогда же. Типично для семей первого столетия: детей много, рожали их одного за другим, дабы обеспечить выживание и преемственность рода.

Пока что Бартон не нашел у их скелетов никаких явных аномалий. И никаких следов травм.

Если допустить, что это родные братья и сестры, рожденные от отца и матери, останки которых находились в восьмом и девятом оссуариях, почему все они ушли из жизни такими молодыми? Даже в первом столетии, когда средняя продолжительность жизни людей, в детстве и юности терпевших тяжелые лишения, была не более тридцати пяти лет, это казалось статистически невероятным. По сути же выходило так, будто все они умерли в один день.

Странно. Бартон встал и потянулся.

– Еще немного потерпите? – Он глянул в другой конец крипты, где лицом к стене в задумчивости сидел мусульманин.

Бартон припомнил, что в какой-то момент он слышал, как Разак монотонно бормотал молитвы.

– Потерплю. Сколько вам еще понадобится?

– Осталось два. Полчасика, не больше, хорошо?

Мусульманин кивнул.

Археолог отвернулся и присел на корточки перед восьмым оссуарием с останками жены Иосифа Сары. Уже набив руку, он ловко сдвинул крышку, перевернул ее и положил на каменный пол так, чтобы использовать в качестве подноса, куда можно будет выкладывать кости.

Из ковчега на него черными провалами глазниц уставился череп, похожий на отвратительный лакированный муляж.

Не вполне сознавая, что конкретно он ищет, Бартон уже начал терять надежду обнаружить что-то особенное в оставшихся ковчегах. Неужели похитители что-то знали и не зря оставили эти оссуарии, как предположил Разак? Нет, содержимое десятого оссуария явно было не таким прозаичным. Мысль о том, что именно знали похитители о содержимом исчезнувшей реликвии и каким образом им удалось заполучить эту информацию заранее, ставила его в тупик.

Взяв в руки череп, Бартон повернул его, затем направил внутрь луч света, и череп засиял, словно жуткий Джек-с-фонарем. ^[21] Сращения костных пластин позволяли предположить, что Сара умерла, когда ей было под сорок. Бартон опустил череп на крышку. Затем одну задругой вытащил кости покрупнее и аккуратно уложил их рядом с ним. Мелкие косточки, ссыпавшиеся на дно оссуария, он доставал пригоршнями. Посветив в опустевший ковчег, археолог внимательно исследовал каждую поверхность в поисках гравировок и убедился, что ничего не проглядел на дне ларца.