Твоя навеки - Монтефиоре Санта. Страница 22

Она удалилась в дом со словами:

— Я оставлю вас наедине, поворкуйте.

Шон застенчиво поцеловал Анну в щеку, а потом взял за руку и повел вдоль улицы.

— Как тебе понравился Лондон?

— Прекрасно, там было прекрасно, — ответила она, приветствуя Пэдди Найхана, проехавшего мимо них на велосипеде.

После того как они раскланялись еще с несколькими знакомыми, Анна решила начать разговор, не в силах уже выдерживать напряжения.

— Шон, мне надо поговорить с тобой. Там, где мы можем побыть наедине, — добавила она, и на лбу у нее обозначилась горизонтальная складка, выдававшая ее волнение.

— Не надо так нервничать, Анна. Не может быть, чтобы тебя занимало что-то уж слишком серьезное, — рассмеялся Шон.

Они направились в сторону холмов и начали взбираться наверх, храня молчание. Шон попытался завести разговор, задавая Анне наводящие вопросы о Лондоне, но она отвечала односложно, и он оставил свои попытки. Когда они удалились подальше от любопытных глаз, Анна взглянула на его бледное угловатое лицо, его наивные зеленые глаза и испугалась, что у нее не хватит мужества сказать ему правду. Она знала, что сейчас причинит ему сильную боль.

— Шон, я не могу выйти за тебя замуж, — вымолвила она и заметила, как его лицо исказилось от шока.

— Не можешь выйти за меня замуж? — повторил он так, словно не поверил своим ушам. — Почему?!

— Не могу, и все.

Она отвернулась, а его лицо стало пунцовым, в глазах сверкнули молнии.

— Я не понимаю. Что произошло? — заикаясь, сказал он. — Ты просто нервничаешь, как и я. Но это пройдет, как только нас объявят мужем и женой. Все будет хорошо, — заверил он ее.

— Я не могу выйти за тебя замуж, потому что влюблена в другого мужчину.

Она начала рыдать. Шон остановился и, уперев руки в бока, яростно выкрикнул:

— Как это в другого?

Он сердито сплюнул.

— Кто он?

Анна подняла на него глаза:

— Я прошу у тебя прощения, Шон. Я не хотела причинить тебе боль.

— Кто он, Анна? Я имею право знать, — крикнул он, присаживаясь на скамейку и притягивая Анну к себе, чтобы увидеть ее лицо.

— Его зовут Пако Соланас, — ответила она, отстраняясь от его объятий.

— Что это за имя? — презрительно рассмеялся он.

— Он испанец. Из Аргентины. Я познакомилась с ним в Лондоне.

— Боже милостивый, Анна! Ты знаешь его два дня. Ты шутишь?

— Нет, не шучу. Я уезжаю в Лондон в конце недели, — сообщила она, утирая рукавом слезы.

— Но это не продлится долго.

— О Шон, мне очень жаль, но так должно было случиться.

— Я думал, что ты любишь меня, — сказал он, снова схватив ее за руку и глядя на нее так, словно не мог найти в ее лице следов той Анны, которая когда-то очаровала его.

— Я действительно люблю тебя, но только как брата.

— Брата....

— Да, я не люблю тебя, как должна любить мужа жена, — объясняла она, пытаясь сохранить достоинство.

— Это все? Ты хотела сказать мне на прощание эти слова?

Анна кивнула.

— Ты готова убежать с мужчиной, которого знаешь два дня, отказываясь от меня, человека, который знает тебя всю жизнь? Я не могу этого понять, Анна.

— Мне очень жаль.

— Прекрати извиняться. Если бы тебе и вправду было жаль, ты не стала бы так легко бросать меня.

Шон порывисто поднялся. Она заметила, что он едва сдерживает эмоции. Однако, взяв себя в руки, он сказал:

— Что ж, прощай. Надеюсь, что хотя бы у тебя будет счастливая жизнь, потому что мои самые заветные мечты ты только что втоптала в грязь.

Он последний раз заглянул в ее голубые глаза.

— Не уходи так, — умоляюще произнесла она.

Но он повернулся и направился в сторону городка.

Анна села на скамейку и расплакалась. Она причинила боль этому человеку. Но у нее не было другого выхода. Она любила Пако. Это не зависело от нее. Каждый день разбиваются чьи-то сердца, что же с этим поделаешь? И каждый день сердца вновь начинают биться от предвкушения счастья. Шон найдет свою половинку. Следующие несколько дней она провела, разговаривая с Пако по телефону, и стараясь избегать своих кузин, до которых уже дошли «горячие» вести. Все обвиняли Анну в том, что она разрушила счастье такого достойного парня, как Шон. Она не решалась выйти на улицу. Уезжая, Анна не стала оглядываться, иначе она заметила бы осунувшееся лицо своего бывшего жениха, который наблюдал за ней из окна спальни.

Анна оставалась в Лондоне в течение полугода. Она жила у Антони и Доминик в их просторной квартире в Кенсингтоне. Доминик была начинающей писательницей, а Антони был уже широко известен в Сити. Пако не допускал мысли о том, что его невеста должна работать, и настоял на том, чтобы она вместо этого посещала курсы испанского языка. Анна постеснялась сказать об этом родителям и соврала им, что работает в библиотеке.

Пако написал родителям о своих планах. Отец выразил свои сомнения в довольно пространном письме, что было совсем не характерно для него. Он советовал не торопиться, но если по окончании оговоренного ими срока сын все еще будет настаивать на женитьбе, то он готов согласиться с тем, чтобы познакомиться с этой девушкой. «Дома ты сразу увидишь, получится ли что-нибудь из вашего союза», — написал он. Мать Пако, Мария-Елена, высказалась в том духе, что полностью доверяет выбору сына. Она не сомневалась: Анна прекрасно впишется в их семью и все в Санта-Каталине полюбят ее так, как полюбил ее он.

Прошло шесть месяцев, и Анна сообщила своему отцу, что они все так же любят друг друга и намерены не медлить с браком. Отец предложил Пако приехать к ним в Ирландию, но Анна настояла на том, чтобы отец сам прибыл в Лондон для знакомства с ее женихом. Ее отец понял, что дочь стыдится своего происхождения, и подумал, что жизнь молодой пары, начинающаяся с обмана, не предвещает добра, но все же согласился приехать.

Дермот оставил свою жену с дочерью прогуляться в Гайд-парке, пока сам будет занят разговором с Пако в отеле «Дочестер». Эммер увидела, что за те полгода, которые Анна провела в столице, она очень изменилась. Новая самостоятельная жизнь пошла ей на пользу. Она просто расцвела и, судя по всему, была по-настоящему счастлива со своим будущим мужем.

Дермот задал Пако обычные вопросы, а потом сказал, что доверяет ему как честному и достойному молодому человеку. Он выразил уверенность в том, что его дочь будет за ним как за каменной стеной.

— Я надеюсь, что вы понимаете, на что идете, молодой человек, — с тяжелым сердцем произнес он. — Она очень своевольная и избалованная. Если родители могут быть виноваты в том, что чрезмерно опекали ребенка, то это наш случай. С ней очень нелегко, но зато не будет скучно. Я знаю, что за океаном ее жизнь будет сытней и лучше, чем в родной Ирландии. Но если она думает, что ей будет легко и просто, то она ошибается. Все, о чем я порошу, — заботиться о ней как следует, потому что она самая большая наша драгоценность.

Пако заметил, что глаза у отца Анны увлажнились. Он пожал Дермоту руку и сказал, что ждет их на свадьбе, которая состоится в родовом поместье Соланасов.

— Нас там не будет, — решительно вымолвил Дермот.

Пако был ошарашен.

— Вы не приедете на свадьбу единственной дочери?

Он не мог поверить этому.

— Вы нам напишете и расскажете обо всем, — упрямо повторил отец.

Как он мог объяснить этому искушенному молодому человеку, что боялся отправляться в чужую страну, боялся оказаться в компании незнакомых людей, говорящих на незнакомом ему языке. Он не мог этого объяснить, потому что был слишком горд.

Анна горячо обняла родителей. Держа за руку мать, она подумала, что та как будто стала меньше и тоньше, словно сжалась от горя. Эммер улыбалась, хотя сердце ее пылало огнем. Когда она сказала дочери, что любит ее, ее голос звучал сухо и готов был сорваться. Ей было трудно выдавить из себя лишнее слово, как будто ее разум отказывался ей подчиниться. Слезы бежали по ее щекам, оставляя следы-дорожки. Слезы капали с носа и подбородка. Она давала себе слово оставаться спокойной, однако, когда обняла дочь и поняла, что может больше не увидеть ее, не выдержала. Она закрыла раскрасневшееся лицо кружевным платком, который дрожал в ее нетвердой руке, словно голубь, готовый вспорхнуть ввысь.