СверхНОВАЯ правда Виктора Суворова - Хмельницкий Дмитрий Сергеевич. Страница 18

2 сентября 1939 г. в Берлин прибыли советская военная миссия в составе 5 офицеров во главе с военным атташе СССР в Германии генералом Максимом Пуркаевым и новый советский полпред в Берлине А. Шкварцев. В аэропорту их встречали ответственный сотрудник МИД Германии Э. Верман и офицеры во главе с военным комендантом Берлина генералом Зейфертом. Была выстроена рота почетного караула. [162] Подобная огласка военного сотрудничества обеих стран была крайне неприятной для советского руководства, которое еще накануне просило германского посла фон Шуленбурга, чтобы «из-за соображений безопасности» германская печать не сообщала о прибытии советской миссии и чтобы не называла ее «миссией», а лишь группой офицеров, прибывшей в Берлин в связи с назначением нового советского военного атташе. При этом сообщалось, что советская пресса уже получила соответствующее указание. [163]

По распоряжению советского руководства во всех средствах массовой информации проводилась мысль о том, что главными врагами нашей страны являются Англия и Франция. Подобная позиция советской печати не осталась не замеченной в германском посольстве. Так, 6 сентября Шуленбург доносил в Берлин, что, по его наблюдениям, в СССР делается «все возможное», чтобы изменить недоброжелательное отношение населения к Германии. «Прессу как подменили. Не только прекратились все выпады против Германии, но и преподносимые теперь события внешней политики основаны в подавляющем большинстве на германских сообщениях, а антигерманская литература изымается из книжной продажи и т. п.». [164]

Как утверждает И. Фляйшхауэр, германский посол в беседах с Молотовым настаивал на объявлении Советским Союзом — в форме письменного заявления правительства СССР — о вступлении в войну. [165] Однако указания Шуленбургу относительно этих переговоров были исчерпывающе определены телеграммой Риббентропа от 3 сентября 1939 г., где Шуленбургу советовалось всего лишь выяснить, «не посчитает ли Советский Союз желательным, чтобы русская армия выступила в подходящий момент против польских сил в русской сфере влияния и, со своей стороны, оккупировала эту территорию». По мнению Риббентропа, это не только помогло бы Германии, но также, «в соответствии с московскими соглашениями, было бы и в советских интересах». В связи с этим Шуленбургу предписывалось выяснить у Молотова, может ли германская сторона обсуждать этот вопрос с офицерами советской военной миссии генерала Пуркаева и «какой предположительно будет позиция советского правительства». [166] (Как видим, телеграмму Риббентропа Шуленбургу можно рассматривать лишь как настойчивый призыв немецкой стороны ввести советские войска в Восточную Польшу и не более того.)

В ответ на это 5 сентября 1939 г. Молотов дал Шуленбургу ответ, в котором говорилось, что «мы согласны с вами, что в подходящее время нам будет совершенно необходимо начать конкретные действия. Мы считаем, однако, что это время еще не наступило…Нам кажется, что чрезмерная поспешность может нанести нам ущерб и способствовать объединению наших врагов». [167]

8 сентября Молотов послал Шуленбургу телефонограмму следующего содержания: «Я получил ваше сообщение о том, что германские войска вошли в Варшаву. Пожалуйста, передайте мои поздравления и приветствия правительству Германской империи». [168]

Сообщая, что немецкие войска уже «вошли в Варшаву», гитлеровцы тем самым хотели ускорить начало вступления советских войск на оговоренную в протоколе польскую территорию (не случайно в телеграмме Шуленбургу от 8 сентября Риббентроп подчеркнул, что «считал бы неотложным» возобновление бесед германского посла с Молотовым «относительно советской военной интервенции» в Польшу [169]). Они при этом не обманывали, но окончательно Варшава пала только 27 сентября. [170] Получив 8 сентября сообщение о «падении Варшавы», Молотов на встрече с Шуленбургом, состоявшейся 10 сентября, заявил, что советское правительство намеревается «воспользоваться дальнейшим продвижением германских войск и заявить, что Польша разваливается на куски и что вследствие этого Советский Союз должен прийти на помощь украинцам и белорусам, которым «угрожает» (эти кавычки взаимно подразумевали и Сталин, и Гитлер. — А. П.) Германия. [171] Этот предлог представит интервенцию Советского Союза благовидной в глазах масс и даст Советскому Союзу возможность не выглядеть агрессором». [172] Учитывая политическую мотивировку советской акции (крах Польского государства и защита национальных меньшинств), СССР было крайне важно не начинать действовать до того, как падет административный центр Польши — Варшава. Поэтому 14 сентября 1939 г. Молотов — через шесть дней после поздравления по поводу вступления германских войск в Варшаву — просил Шуленбурга, чтобы ему «как можно более точно сообщили, когда можно рассчитывать на захват Варшавы». [173]

Таким образом, Сталин выполнит предложения сковать польские силы на востоке, чтобы облегчить действия вермахта на западе Польши (для этого уже в самом начале сентября были созданы Украинский фронт под командованием С. К. Тимошенко в составе трех армий и Белорусский под командованием М. П. Ковалева, в него вошли четыре армии, конно-механизированная группа, отдельный стрелковый корпус и Днепропетровская военная флотилия. 11 сентября по приказу наркома обороны СССР К. Е. Ворошилова эти войска изготовились для наступления [174]). Но пока он затягивал оговоренный в принципе срок по крайней мере по трем следующим причинам.

Во-первых, надо было психологически подготовить советский народ к восприятию такого неожиданного факта, ввести его в заблуждение по поводу своих намерений в отношении Польши, для чего руководство нашей страны прибегало к различным манипуляциям наподобие заявления о вводе войск в Польшу не с военным, а с политическим основанием. Этому заявлению предшествовала спешно развернутая пропагандистская кампания, в качестве примера которой можно привести публикацию в «Правде» от 14 сентября 1939 г., [175] которая — если заменить белорусов и украинцев на «фольксдойче» (этнические немцы) — повторяла уже знакомые обвинения немцев, что поляки плохо обращаются с меньшинствами.

Во-вторых, существовала реальная опасность вмешательства в события западных держав. Когда Советский Союз и Германия договорились о разделе Польши (хотя в тот день этого еще никто не знал), премьер-министр Великобритании Н. Чемберлен и ее министр иностранных дел Э. Галифакс 24 августа 1939 г. публично заявили, что Англия будет воевать за Польшу. Советскому правительству позиция Англии стала известна уже на следующий день, когда министр иностранных дел этой страны и польский посол в Лондоне подписали пакт, устанавливающий, что стороны будут оказывать друг другу помощь в случае нападения третьей державы. Сталин и Молотов не могли не предвидеть последствий вмешательства Советского Союза на стороне Германии в германо-польский конфликт на его раннем этапе. Риск, связанный с тем, что западные державы после объявления ими войны Германии 3 сентября 1939 г. все-таки перешли бы к стратегии эффективной поддержки Польши на ее территории и сочли бы неприемлемым советское военное присутствие в этой стране, вызывал опасение советского руководства, что «то или иное его неаккуратное действие, — высказывает свое мнение В. М. Фалин, — может быть расценено как casus belli, и следствием станет объявление Советскому Союзу войны со стороны Польши, а затем Англии и Франции». [176]