Passe Decompose, Futur Simple - Савицкий Дмитрий Петрович. Страница 42

Бред уплотнился до кошмара именно в этот момент.

С одной стороны Ким боялся, что из Дэзирэ, как из зеркала, выйдет та прежняя злая Дэз, кусачая, сволочившаяся, отправившаяся на никогда не состоявшуюся стажировку в Тулузу... С другой стороны, нужно было быть идиотом, чтобы не понимать, что Крис, который платил не сам, не из своего кармана, и для которого протолкнуть очередную cover-girl было делом минутным, хотел увидеть именно Дэз - а poil.

Конечно, страх Кима, что Дэз, на этот раз мелких денег ради найдет фотографа и будет позировать ему голышом, как в кресле гинеколога, был неоправдан. Она была не просто на его стороне, она была отныне частью его самого. В этом невозможно было сомневаться. Но обидный призрак нелюбви начал разгуливать в сумерках по лофту на Перри-стрит. Крис не требовал вывернутых наизнанку подробностей. Но в его журнальчиках не участвовали известные фотографы. Он хотел Щуйского. Щуйского и его fiancee. В случае же Дэз, уверял мерзавец, ему нужны были мягкие, не агрессивные ню, тема "Парижаночка в Нью-Йорке". - А ля Хэмильтон, а? Жидкая радуга, стекающая по голым плечам ...

- Мне абсолютно наплевать на то, сколько датчан увидят меня в своем дрочильном журнальчике,- сказала Дэз.

Ага, - подумал Ким, а как насчет тех французов, что натерли себе кое-где мозоль, в процессе рассматривания твоей, высунувшей язык, кисы в "Kama''..?

Хитрый Крис заплатил вперед.

- Я знаю, что ты сделаешь из меня богиню, ревнучка ты моя, - уверяла его Дэз.

- Ты и так богиня, нимфа моя гудзоновская, - отвечал он ей в тон. Что ж, сделаем пробу, О'кей... Ванна, пена, твои всхолмия... И всё в черно-белом. На этом мы дядю Криса и наколем. Мне вот лишь нужно прикупить пару рабынь...

- Рабынь? Для гарема?

- Две вспышки "Моррис"...

Они стояли в дверях киношки киношки на Лексе, пережидая ливень. Потоки теплой воды падали отвесно, словно это был небольшой водопад, оплаченный городской мэрией или же - чудаком филантропом.

- У нас такой же дома,- сказал он ей. - Только солнечный.

Жара была чудовищной.

* *

После двух чашек кофе он заснул и наверное храпел, судя по взгляду, которым его наградила после пробуждения розовая бабуся. Голова всё ещё побаливала, но больше не тошнило. Он достал сумку, порылся в боковом кармане, ухмыльнувшись, нащупал пачку корейского женьшеня. Упаковка смахивала на презервативную. Он попросил кипятку, стюард вернулся с термосом, высыпал три пакетика в стакан и размешал. Он ждал знакомого прилива сил, женьшень действовал на него безотказно, но вместо этого опять заснул и проснулся уже в аэропорту Руасси.

- Господин, не сильно тряс его стюард, - ваша декларация.

- Благодарю, - щурился Ким, стараясь дышать в сторону. - Мне не надо. У меня французский паспорт...

В баре аэропорта он выпил чашку крепкого экспрессо с коньяком. В такси радио играло что-то арабское. - Alla Akbar! - сказал он сам себе. - Parigi!

Он чувствовал себя почти счастливым. Хотелось двигаться, плавать, бегать, принять ванну, завалиться спать на три дня, сменить белье, засесть с Борисом в каком-нибудь крошечном ресторанчике и просидеть до самого закрытия, и всё сразу, именно в таком беспорядке. Он вспомнил любимую фразу Дэз из её суфистского периода и словно щелкнул где-то переключатель, стало жарко и душно, и он почувствовал прилипшую к спине рубаху, и металлический привкус во рту, грязно-серый пригород поплыл перед глазами.

Свобода - это отсутствие выбора.

* *

Бориса дома не было. Он зашел в угловую кафешку на Мотёргёй и позвонил в бюро. Автоответчик. Он оставил сумку у консьержки, спустился в метро. Завад наверняка сидел где-нибудь в одном из бистро на бульваре Монапарнасс, или же в "Маленьком Швейцарце", возле сада. Он решил сойти на Люко, заглянуть в "Швейцарца", а если там его нет, пройти через Люксембург и Ваван и начать с "Ля Куполь".

Он стоял на платформе в оцепенении, когда из туннеля, дребезжа, выкатился самый настоящий облезший желтый "Sprague". Наверняка последний экземпляр. Поезд весь трясся и скрежетал, его тормоза годились, пожалуй, для озвучивания фильмов ужаса. Ким откинул блокирующую ручку, раздвинул двери, пропустил вперед толстую тетку с полосатым баулом из Тати, вошел и сел. Вагон был полупуст.

На Нотр-Дам ввалилась шумная компания итальянских подростков-туристов. Поезд тронулся, вагон трясся и визжал, дверные ручки подпрыгивали, где-то звенел на дачный, на телефонный похожий звонок. Тяжело, словно он двигался под водой, Ким встал, подошел к двери. Платформа должна была быть слева. Такой случай нельзя было упустить. Медленно, он откинул блокирующую ручку, незаметно надавил - двери готовы были разлететься в стороны без малейшего сопротивления.

Через грязное стекло он наблюдал молодых итальянцев, их полные здоровые лица. Девицы передавали друг дружке открытую банку кока-колы. Парни переговаривались, бросая быстрые взгляды на длинноногую в миниюбке негритянку, сидевшую на откидном месте.

Ким потянулся на носках, разогревая лодыжки. Привычка: чтобы не подвернуть ногу, не зацепить ногой дверь. Внезапно опять, снизу-вверх, по позвоночнику пошла горячая волна и в глазах потемнело. В ушах, словно прибавили громкости, стучали колеса старого поезда. Сквозь вращающиеся перед глазами пятна кровавой мути он увидел свою босую ногу, зацепившую провод вспышки "Моррис", накрененный, быстро падающий в ванну штатив, улыбающуюся, в мыльной пене, Дэз и короткую синюю вспышку, словно кто-то выстрелил перед глазами из ненастоящего револьвера... Клочья тьмы...

Он тряхнул головой. Платформа приближалась. Он почувствовал на спине любопытные взгляды итальянцев. Одним рывком он распахнул двери, они легко разошлись в стороны и привычно шагнул в пустоту.

За несколько метров до начала платформы станции Люксембург находится освещенная тусклой неоновой трубкой довольно большая и грязная ниша. Клошары, коротающие в метро время, часто прячут там свои литровые бутыли красного и пластиковые пакеты со снедью. Эту-то нишу Ким и принял за начало платформы. Его швырнуло об грязную, с тройным рядом толстого черного кабеля стену и отбросило назад под оглушительно стучащие колеса поезда.

Когда высоко, оседая целыми октавами, завопили тормоза, четверо итальянских тинэйджеров повалились как подкошенные. Двое из них, уцепившись за поручни, кое-как удержались на ногах, один уехал на спине по проходу, а четвертый, с разбитым лицом рухнул в колени, благим матом вопившей сенегалки.

* *

Люк высадил Бориса возле "Клозери де Лила". Реми спал на заднем сидении "рэнджровера". Было около девяти: солнечно и пусто. Август астры... Он так и не добрался вчера до "Американского Экспресса". Группа перехватчиков увезла его в Довиль: Люк, Пьер, Реми.

Приземистый и неожиданно застенчивый Люк был компьютерщиком-надомником, вечно кому-то что-то настраивал, покупал и продавал принтеры, сканеры, модемы и изъяснялся на dosовской фене: - После рюмки водки я чувствую себя на 4 мега богаче...

Про милягу Пьера, кроме того, что он был отличным теннисистом и у него можно было отовариться травой, ничего не было известно. Пьер был улыбчив, хорош собой и иногда опасен. Есть такие складные ножи - лучше не открывать.

Реми... Реми покупал картинную галерею и превращал её в склад невостребованного хлама, который, в свою очередь превращался в забегаловку, потом в бюро путешествий, потом в цветочный магазин. Реми отыскивал замок в Бретани, который он намеревался превратить в пятизвездный отель, спортивный клуб и шикарный ресторан. В итоге замок отходил под японский клуб гольфа. Реми собирался ставить пьесу, которую он сам собирался написать... Реми был мечтателем, у которого были деньги...

Они всласть наплавались на закате Европы, пришлось купить плавки первая разменянная пятисотка из татьяниных - отужинали в непомерно дорогом кабаке возле казино и отправились играть в рулетку. Народу было много, все - пляжные, надушенные, загорелые. Мужички с золотыми цепями на бычьих шеях, с "картье" на крепких запястьях, дамы - у каждой в мочке уха по трехкомнатной квартире, на безымянном пальце по шале... Попадались и персонажи, словно вырезанные из целлулоида черно-белых фильмов. Так под стеклянным колпаком, колоннами отгороженного, бара величаво накачивался фрачный Кери Грант, а в холле гуляла молодая и прелестная сумасшедшая в развевающихся лиловых шелках.