Passe Decompose, Futur Simple - Савицкий Дмитрий Петрович. Страница 44

- Безработный-самоубийца... Что им еще остается? - бубнила какая-то тётка в просторном цветастом платье и домашних тапочках, направляясь на выход к эскалатору.

Он пошел вверх по Бульмишу, оглядываясь, ища глазами такси. Машин почти не было, лишь огромные, на солнце окнами пылающие, автобусы развозили туристов. Нужно было по крайней мере принять душ и переодеться. Небо было чистое, без облачка, воздух наполнен золотым свечением, пахло свежеполитым асфальтом, пригородом, подсыхающей краской. В августе весь город подкрашивали, подмалевывали, меняли вывески, латали крыши.

Он поймал такси - белый "мерседес", черный водитель - на углу Валь-де-Грас. В салоне царил арктический хлад.

- У меня раньше голова на молекулы распадалась. На атомы! - говорил шофер и уши его заметно шевелились. - Когда подумаешь, чем мы дышим... Чистым свинцом, господин. Из этого воздуха можно пули отливать... Теперь ca va, теперь это и не работа. Если бы не все эти охламоны, которые не умеют водить, господин... И пешеходы... Где-нибудь в мире еще есть такие пешеходы..? Если бы не эти пустяки, рулить по городу - это же праздник!

-И... не холодно,- спросил Борис. - Всё таки вы, наверное...

- Господин имеет в виду мое происхождение? - уши растопырились. - Я вам скажу. Я три года прожил в Москве. Знаете какая-там температура в январе?

- Знаю,- сказал Борис,- сам себе улыбаясь. - Иногда минус 25. Когда мне было лет десять и до тридцати доходило.

Такси стояло на перекрестке. Шофер, повернувшись, смотрел на Бориса.

- Ви усский? - сказал он неподдельно радуясь. Я там учился. - У меня жена усская.

- В "Лумумбе"?

- На медисинском. Машина тронулась и шофер перешел на французский. Не закончил. Надоело черножопым быть. Как в автобус садишься, обязательно кто-нибудь обзовет. Я никогда столько в жизни не дрался. Особенно их раздражало, что у меня, у черного, валюта была, и что я мог в "Березке" продукты покупать...

- Жена москвичка? - спросил Борис, незаметно зевая.

- Москвичка. Она и сейчас там. Месяц здесь пожила и назад. - Не могу,говорит, - не для меня это. На Новый год может быть приедет. А не то придется разводиться. Жаль, хорошая женщина. Душевная и, знаете, не как эти маленькие француженки, выносливая... С ней в десять вечера не заснешь...

Они ехали через Новый мост. По Сене, в сторону Сюлли, ползла баржа, груженая рыжим песком.

- Можно налево, по Риволи,- сказал Борис. - Но лучше в туннель под "Самаром". Выезд на Лувр.

- Без проблем! - сказал шофер и закончил по-русски: - Всё в порядке, товарищи...

* *

В почтовом ящике был толстый конверт с грифом бюро социального страхования. Лучше не вскрывать.

- Не будем себе портить день, киса..., - прошептал Борис всё той же лестничной кошке, тершейся боком о дверной косяк Консьержки не было. Он постучал еще раз. Ши-На-Ти. Ти-Ши-На.

Je sonne - personne; je resonne - repersonne! Мадам, меня интересует ваша родственница, Ханита-Хуанита, Роза-Мария-Карлос... Собирается ли она вообще рожать? Ей так идет эта надувная подушка под кофтой. Пусть сбреет усы и приходит. Пусть приходит усатая... Мадам, ей был выдан аванс на месяц вперед, и я вправе ожидать, что... В конце-концов, паркет приемной залы покрыт слоем пыли, а окна, выходящие на Большой канал...

Он достал ключ и в этот момент свет на лестнице погас. Природа осчастливила нас даром ночного виденья. Танки и бронетранспортеры, ракеты на гусеничном ходу, ключ не попадал, а также рядовой состав, отливающий под колеса газиков, не ускользнет от нашего взгля... Дверь открылась. Пахнуло чем--то, действующим на чувство вины. Что бы это могло быть? Заскорузлое холостятство. Окурки в кофейных чашках. Непросохшее полотенце на полу в ванной. Дверь вырвалась из рук и с пушечным выстрелом захлопнулась. Бах ! Ага, Иоганн Себастиан...

На ходу освобождаясь от пиджака и рубахи, расстегивая ремень, он добрался до кровати. Поднял трубку телефона. Последний звонок был в Нью-Йорк. Он нажал redial. Пластмассовая пулеметная очередь улетела в окно, зашипело, щелкнуло, затрещало, послышались гудки. Он подождал с минуту, бросил трубку. Главное, что теперь есть, что отправить. Пшеничка...

Он стянул брюки, с трудом бросил в кресло, носки, трусы, часы..., свалился на кровать. Право на отдых гарантировано Конституцией. Откуда это пятно? Кофе?

Не глядя, протянул руку к автоответчику, нажал.

- Ты придешь ужинать? - спросила Жюли.

- Приду...- тихо сказал он.

- Позвони... - голос её был беспредельно нежен. Щелкнуло.

- Месье Буланже говорит. Дарти. Безмерно счастлив вам сообщить, что ваш пылесос марки "Филиппс" отремонтирован. С удовольствием мы вам, трынк-трынк, подтверждаем. В любое время. Можете. Хм. Получить. Щелк.

- Ты дома? Алле? Это Сандра. Я в городе. Если у тебя будет время, заскочи в "Ростан", на Медичи. Я там буду с семи до восьми. Чао, ненаглядный...

Под захлопнутыми веками защекотало глаза. Он почувствовал, тепло в паху. Все правильно, Сандра говорила не со мной, а с тобой, сказал он, чувствуя, как мерзавец поднимает сонную голову. Сандра! По телу пробежала дрожь. Вжаться в неё и изойти горючими потоками. Совместный плач больше, чем... Чем что? Не помню. Память дырява, что твой дуршлаг

* *

Он проснулся без пяти три. Потное лицо прилипло к подушке. Болела голова. Небо за вздувшейся шторой было цвета жидкого жемчуга. С улицы доносилась глухая дробь африканских барабанов. Он долго стоял под горячим душем, потом под холодным. Вытершись грязным полотенцем, он натянул джинсы на голое тело, нашел под кроватью белые теннисные полукеды, мимоходом включил кофеварку, радио. В Бретани, в заливе Морбиьон ожидался шторм. В Германии восточные немцы предлагали западным махнуться банковскими счетами. В Шанхае самолет местной линии приземлился вверх ногами. Все пассажиры живы, но нездоровы. Он напялил черную тишотку с голубым орлом "Харлея", еще раз нажал на redial, подождал и набрал номер Жюли.

- Я буду после девяти,- сказал он после писклявого бипа.

Бросив взгляд на грязные чашки, он выключил кофеварку, прихватил бумажник и солнечные очки, открыл холодильник, пахнуло затхлым, достал бутыль апельсинового, отвинтил крышку и завинтил обратно. Fuck you. Без адреса. Мировому злу. Переворачивающему самолеты, посылающему письма налогового управления и социального страхования, приказывающему кукарачам селиться под кофеварками и превращающему кровь яффовских апельсинов в крысиную мочу...

- А ты пробовал? - спросил кто-то. - Крысиную мочу?

Закрывая дверь он услышал короткий звонок и собственный голос на авто-ответчике. Затем щелкнуло и глубоким грудным голосом дочь генерала Шумилова сказала. - Борис Степанович, не могли бы позвонить мне в контору. Это Софья Ивановна. Я была бы вам очень признательна. Спасибо.

Он захлопнул дверь.

* *

Алан Дюбье когда-то был спецкором в Москве, потом в Пекине, затем в Вашингтоне. Так что Дюбье мог бы быть теперь главным. Но он был заместителем. То ли ему не прощали пламенную троцкистскую молодость, то ли - жену-миллионершу. В холле, возле лифта и в коридорах везде стояли картонные ящики доверху набитые документами. Редакция должна была переехать в новое здание в конце сентября.

Дюбье в кабинете не было и Борис, усевшись в большое вращающееся кресло, начал перелистовать "Ньюсуик". Алан, с очками на носу, в рубашке расстегнутой до пупа, вошел бесшумно, как большой лис. В руке у него была пачка телексов.

- Я звонил Пьеру в Москву,- сказал он, мягко опускаясь в кресло напротив. Красные его глаза смотрели поверх очков устало, но внимательно. Он говорит, что всё тихо и никаких передвижений войск или усиленных патрулей не видно. Корреспондент Ройтера...

Борис протянул бумагу. - Перевести?

- О, если это не в стихах... Я еще не забыл великий и могучий... Он говорил с сильным акцентом, но без ошибок. Прочитав, Алан крякнул, костяшками руки почесал щетину.