Гон спозаранку - Фолкнер Уильям Катберт. Страница 10

Я очень надеюсь, что этот мой отчет опровергнет глупые толки, которые ходят в нашем околотке.

Джек Керуак

ПО ГОРАМ И ДОЛАМ ВСЕЛЕННОЙ

Итак, теперь мы смотрели на Мексику. Мы смотрели на нее с робостью и изумлением, а эти бездельники мексиканцы продолжали наблюдать за нами из темноты, таинственно выглядывая из-под полей своих шляп. Дальше была музыка и ночные рестораны, из растворенных дверей которых плыл на улицу табачный дым. Дин тихонечко свистнул.

— Готово! — осклабился чиновник-мексиканец. — Молодые люди, с вами всё! Поезжайте дальше! Заезжайте в Мехико! Веселитесь! Не зевайте с деньгами! Не зевайте, когда правите! Меня отыскать просто: я рыжий.

Меня все зовут Рыжий. Если что, спрашивайте Рыжего! Ешьте побольше! Выбросьте из головы все заботы! Все будет хорошо. В Мехико вы найдете, чем развлечься!

— Да! — передернул плечами Дин, и мы, осторожно ступая, пошли через улицу — в Мексику. Машину мы оставили у тротуара и пошли все трое в ряд вдоль Испанской улицы между тусклыми бурыми фонарями. Старики сидели среди ночи на стульях прямо на улице, похожие на восточных божков и оракулов. Никто, казалось, не смотрел на нас, но никто не пропускал ни одного нашего движения. Мы резко свернули налево, прямо в закопченное кафе, и окунулись в заунывные напевы гитар, несшиеся из американского автомата-проигрывателя тридцатых годов. Мексиканские шоферы без пиджаков и мексиканские хипстеры в соломенных шляпах, сидя на табуретах, поглощали tacos и еще что-то в этом роде. Мы взяли три бутылки холодного пива — называлось оно cerbeza, — каждая стоила что-то около тридцати мексиканских центов или десять американских центов. Мы накупили мексиканских сигарет по шести центов за пачку. Мы не могли налюбоваться на наши изумительные мексиканские деньги, которые так чудесно умножились. Мы осматривались по сторонам и улыбались всем. Позади оставалась вся Америка, все, что мы с Дином успели узнать о жизни, все, что мы знали о жизни на дороге. В конце концов дорога все-таки привела нас в волшебную страну, да еще такую, о какой мы и не мечтали.

— Подумать только, ведь эти бездельники не ложатся спать всю ночь напролет, — шептал Дин, — и подумать только, перед нами огромный континент и высоченные горы Сьерра-Мадре, которые мы столько раз видели в кино, и бесконечные джунгли, и пустынное плоскогорье, не меньше нашего по площади, простирающееся до самой Гватемалы или еще черт знает докуда! Ух! Что же нам делать? Что же нам делать? Покатили дальше!..

Мы вышли и вернулись к автомобилю. Последний взгляд на Америку поверх ярко освещенного моста через Рио-Гранде, и мы повернулись к ней спиной и багажником нашей машины и с ревом умчались.

Через мгновение мы уже были в пустыне. Миль пятьдесят по плоской равнине — и ни огонька, ни встречной машины! И тут вдруг забрезжил рассвет над Мексиканским заливом, и со всех сторон выступили призрачные очертания кактусов, стрельчатой юкки и цереусов, похожих на гигантские канделябры.

— Ну и дикое место! — воскликнул я.

У нас с Дином сна не было ни в одном глазу. А до этого, уже в Ларедо, мы совершенно погибали от усталости. Стэн, который и прежде бывал за границей, мирно спал на заднем сиденье. Вся Мексика лежала у наших с Дином ног.

— Слушай, Сол, мы оставляем позади все. Перед нами неизвестность, новый этап жизни. Когда я подумаю о прошедших годах, обо всех неприятностях, обо всех пинках судьбы… А теперь вдруг это! Все как будто складывается так, чтобы мы могли нестись вперед, подставив лицо ветру; ничто тебя не отвлекает, и ты постигаешь мир. Ведь если уж на то пошло, сделать это не удавалось еще никому из американцев. А они тут побывали. Вспомни мексиканскую войну! Ворвались сюда с пушками.

— Кроме того, — сказал я ему, — в прежние времена это была излюбленная дорога американцев, нарушивших закон. Здесь они тайком пересекали границу и бежали в Монтеррей… И если ты всмотришься в эту седую пустыню, может, и тебе явится призрак бывалого каторжанина, который одиноко бредет, уходя в неизвестность, и ты увидишь…

— Ведь это же вселенная, — перебил Дин. — Господи, — вскричал он, ударяя ладонью по рулю, — это действительно вселенная! Ведь мы можем уехать прямо в Южную Америку, если только дорога доходит туда. Только подумать! О, Чтоб его… Черт возьми!

Мы неслись вперед. Небо светлело с поразительной быстротой. Уже можно было различить песок пустыни и редкие хижины в отдалении. Дин замедлил ход, чтобы как следует рассмотреть их.

— Вот уж действительно жалкие лачуги. Такие разве что в Долине смерти встретишь, да и то вряд ли. Эти люди, по-видимому, вне мирской суеты.

Первый город, обозначенный на карте, назывался Сабинас Идальго. Нам ужасно хотелось поскорее до него добраться.

— А дорога ничем не отличается от американской, — кричал Дин, — вот только несуразица — ты заметил, что на верстовых столбах отмечаются километры и показывают они расстояние до Мехико! Выходит, будто у них на всю страну это единственный город. Все дороги к нему ведут.

А до столицы оставалось 767 миль, в километрах это было больше тысячи.

— Черт! Я не могу не ехать! — кричал Дин.

Я закрыл ненадолго глаза в совершенном изнеможении и только слышал, как Дин лупит кулаками по рулю и выкрикивает:

— Черт! Вот здорово! Ну и страна! Вот это да!

Мы пересекли пустыню и около семи утра очутились в Сабинас Идальго. Чтобы как следует рассмотреть этот городок, мы совсем замедлили ход. Вглядывались, — ничто от нас не должно ускользнуть. Главная улица была немощеная, вся в выбоинах. По обеим сторонам тянулись грязные, полуразрушенные жилища. Шли ослики с поклажей. Босые женщины наблюдали за нами из темных провалов дверей. Улица кишела пешеходами: новый день мексиканской земли начинался. Старики с огромными, закрученными кверху усами не отрываясь смотрели на нас. Появление троих обросших бородами, перепачканных американцев вместо обычных элегантных туристов страшно заинтересовало их. Подпрыгивая на ухабах, мы тащились по главной улице со скоростью десяти миль в чае, стараясь ничего не пропустить. Несколько девушек шли прямо перед нами. Когда мы протряслись мимо, одна из них спросила:

— Куда это вы?

Я, пораженный, повернулся к Дину.

— Ты слышал, что она сказала?

Дин просто обалдел. Продолжая медленно ехать вперед, он только приговаривал:

— Да, я слышал, что она сказала. Я прекрасно слышал, черт меня возьми! Вот те раз… вот те на… Не знаю, что же делать? Мне так чудно, так радостно в этом утреннем мире. Наконец-то мы добрались до рая. Там должно быть так же прохладно и чудесно, там не может быть по-другому.

— Ну что ж, давай вернемся за ними, — предложил я.

— Да, — сказал Дин, продолжая ехать вперед со скоростью пять миль в час. Сбитый с толку, он не знал, нужно ли поступать так, как он привык в Америке, или нет.

— Мы встретим еще очень много таких же на дороге…

Тем не менее он описал дугу и поехал навстречу девушкам. Они шли в поле работать, они улыбались нам. Дин уставился на них немигающими глазами.

— Черт! — бормотал он. — Просто невероятно, до чего хорошо! Девушки, девушки! И знаешь, Сол, это просто замечательно, что как раз сейчас, когда я в таком настроении, я могу заглядывать в дома, мимо которых мы проезжаем, и смотреть, смотреть… Дверей-то, по сути, здесь нет: видно, что делается внутри. Я вижу соломенные подстилки и смуглых ребятишек… Кто спит, а кто только начинает потягиваться, в сонном мозгу зарождаются мысли, и сознание возвращается, а матери тем временем готовят им завтрак в чугунных горшках. Я заглядываю за ставни и смотрю на стариков, а их старики так невозмутимы, так величественны, так бесстрастны. Им чужда подозрительность. Они невозмутимы, они смотрят на тебя честными карими глазами и не говорят ничего, только смотрят, и взгляд этот полон человечности, она затаена, но она тут. Вспомни идиотские рассказы о Мексике, об одураченных иностранцах, и прочую дребедень, вспомни глупости, которые рассказывают о мексиканцах… А на самом деле люди здесь честны и добры и никого пальцем не тронут. Поразительно просто!