Поворот к лучшему - Аткинсон Кейт. Страница 73

Мартин, которому, по-честному, нужно бы лежать в темной комнате и расслабляться под музыку, с пеной у рта доказывал, что сегодня ему непременно надо явиться на книжную ярмарку, хотя Джексон никакой необходимости в этом не видел. Ему уже пришлось перекинуться словом с журналистом, который хотел взять у Мартина интервью. «Судебная процедура запрещает», — заявил он, и степень угрозы у него в голосе зашкалила за разумную отметку. Сегодня у него точно не было настроения шутки шутить.

Было понятно, что со вторника у Мартина в жизни много чего случилось. У Джексона — тоже, но Мартин выиграл у него по очкам.

— Я потерял ноутбук, когда швырнул им в водителя «хонды», — выдохнул он, когда Джексон встретился с ним у книжной ярмарки на Шарлотт-сквер.

Он показался Джексону немного сумасшедшим. Конечно, бывают сумасшедшие и сумасшедшие, и Джексон затруднялся с выбором, но опять же Мартин выражал свои мысли четко и ясно. Может быть, даже слишком четко и ясно.

— Я провел ту ночь в отеле с парнем из «пежо», потому что в больнице волновались, что у него может быть сотрясение мозга. Его звали Пол Брэдли, но оказалось, что это не его имя, что человека с таким именем вообще нет. Его не существует. Но ведь он же был, вы его видели, правда? У него был пистолет. «Велрод». Но потом я потерял сознание, потому что он наверняка что-то мне подмешал, и он украл у меня бумажник. Все можно зачеркнуть, но я же спас ему жизнь.

— «Велрод»?

Джексон удивился. Откуда Мартин разбирается в пистолетах? Тем более в «велродах».

— И кто-то проник ко мне в офис по-тихому, никаких следов взлома не было, но на полу валялся конфетный фантик…

— Фантик?

— Я не ем конфет! И это после того, как выяснилось, что Пола Брэдли не существует! А ведь он был моим алиби.

— Алиби?

— В убийстве.

— В убийстве? — Джексон начинал склоняться к тому, что перед ним действительно сумасшедший.

— У меня в доме убили человека! Ричарда Моута, комика, а потом он мне звонил.

— Ничего себе. Так Ричард Моут был убит в вашем доме?

— Да. А потом он мне звонил.

— Вы это уже говорили.

Может ли Мартин разграничивать факты и вымысел? Он же писатель, в конце концов.

— Не он, знаю, это был не он. Убийца забрал его телефон — телефона с ним не нашли — и позвонил мне с него.

— Зачем?

— Я не знаю!

— О’кей, о’кей, спокойно.

Джексон вздохнул. Ты говоришь кому-то простую фразу из пяти слов: «Чем я могу вам помочь?» — и этим словно отдаешь в залог свою душу.

Несмотря на то что все, сказанное Мартином, казалось дикостью, в его рассказе были проблески правды. Да и кто такой он, Джексон, чтобы его критиковать? Он пытался спасти от утопления мертвую девушку, он убил собаку силой мысли. Интересно, Мартин все еще живет со своей матерью? Вообще в этом ничего такого нет, Джексон сам был бы не прочь жить с матерью, ведь у них оказалось так мало времени на совместное проживание. Нет, Мартин не жил с матерью, он жил с Ричардом Моутом, верно?

— Я не жил с ним, — поправил Мартин. — Он остановился у меня, когда приехал на Фестиваль. Мы были едва знакомы. Он мне даже не нравился. Что, если теперь его убийца вернется за мной?

— Мартин, вам нужно пойти в полицию.

— Нет!

— Дайте им свой номер, чтобы они могли отследить звонок.

— Нет!

Склочная оказалась троица. Он никогда раньше не слышал ни о Дугале Тарвите, ни о Э. М. Уотсон. Да что там, он и об Алексе Блейке узнал только вчера вечером. По пути на книжную ярмарку он заскочил в книжный магазин и пролистал одну из книжек «Алекса Блейка» в магазинной кофейне. Совершенно пресная писанина, изображающая ретроутопическую Британию, кишащую аристократами и лесниками, где никто никогда не занимался сексом (Мартин, с его бесполой манерой себя держать, сошел бы там за своего). На фоне этих нелепых декораций убийства совершались чуть ли не в белых перчатках, а трупы выглядели безобиднее некуда — такое хорошо смотреть по телевизору в воскресенье вечером, все равно что наслаждаться горячей ванной или кружкой какао. Крепостные и не думали бунтовать, они были вполне счастливы в своих цепях, а зловонному духу смерти было не под силу испортить изысканно благоухавший вереском воздух над головой Нины Райли. «Не ходите туда, мисс Райли, — сказал проводник, — юной девушке такое видеть не подобает».

У Нины Райли был закадычный дружок-помощник. Как у всех. Этакий Робин для бэтменши. «Берти, я нашла что-то важное. Ты мне нужен». Ему вспомнился тот парень, Берт, лучший друг его брата Фрэнсиса. Оба были сварщиками, оба играли в регби. На похоронах Фрэнсиса Берт сломался — и это было единственное, что запомнилось Джексону с похорон брата, — плачущий у могилы Берт, безобразные мужские рыдания, вырвавшиеся у настоящего мачо, последний раз плакавшего еще в младенчестве. Фрэнсис покончил с собой, грубо и походя, — Джексон понял потом, что такая манера была присуща его брату во всем. «Глупый ублюдок, вот ты кто, Фрэнсис!» — гневно прокричал Берт гробу, когда тот опускали вниз, пока двое парней не оттащили его от разверстой могильной утробы. Фрэнсис никогда не был «Фрэнком» или «Фрэном», к нему всегда обращались полным именем, это придавало ему достоинство, которого он, вероятно, так и не успел по-настоящему заслужить.

Похорон сестры Джексон не помнил, потому что не пошел на них, оставшись с соседкой. Миссис Джадд. Он уже сто лет не вспоминал миссис Джадд, закопченный запах ее гостиной с обитым плюшем диваном, ее золотой зуб, придававший ей ухарско-цыганский вид, хотя ее жизнь ничуть не отличалась оригинальностью, — дочь шахтера, жена шахтера, мать шахтера.

Джексон был полностью одет для похорон Нив, он помнил тот черный костюм из дешевого сукна, которого не видел ни до того дня, ни после, но, когда пришло время выходить, он просто не смог, молча замотав головой в ответ на отцовское: «Пора, сынок». Фрэнсис сказал грубо: «Брось, Джексон, потом будешь жалеть, что не пошел и не попрощался с ней как следует», но Джексон никогда не жалел о том, что не пошел на те ужасные похороны. Но Фрэнсис был в чем-то прав: Джексон так и не попрощался с Нив как следует.

Ему было двенадцать лет, и до того раза он еще ни разу не надевал костюм, и прошли годы, прежде чем он надел его снова, потому что похороны Фрэнсиса парадной одежды не удостоились. Из того дня он запомнил только тот неудобный костюм и то, как он сидел за миссис-Джаддовым кухонным столиком с потрепанной огнеупорной столешницей, истыканной сигаретами, и ел размороженный пирог с курицей. В памяти застревают странные вещи. «Берти, это не несчастный случай, это убийство!»

Сидя в кафетерии, он ждал, что кто-нибудь подойдет к нему и с саркастической ухмылкой спросит, собирается ли он покупать эту книгу или будет сидеть здесь весь день и читать ее даром, но потом понял, что никому нет до этого дела и, будь на то его воля, он может просидеть здесь целый день в компании тошнотворного латте и еще более тошнотворного кекса с голубикой и бесплатно прочитать весь опус Алекса Блейка. Продавцов все равно нет.

Джексон никогда не увлекался художественной литературой, за исключением редких шпионских романов или триллеров, прочитанных в отпуске. Он предпочитал книги, основанные на фактах, они давали ему ощущение, что он узнает что-то новое, даже если он почти сразу же это забывал. Он сомневался, есть ли смысл в том, чтобы читать романы, а подобные мнения обычно держат при себе, иначе сойдешь за филистера. Может, он и есть филистер. Джулия обожала читать, у нее всегда был с собой какой-нибудь роман, но опять же вся ее профессиональная жизнь была построена на вымысле какого-нибудь толка, тогда как его профессиональная жизнь была построена на фактах.

С искусством у него тоже не складывалось. Весь этот непонятный импрессионизм никак не обретал для него смысла, он пялился на бесконечные водяные лилии и думал: «Ну и что?» А при виде полотен на религиозные темы он чувствовал себя как в католической церкви. Он любил предметное искусство, картины, рассказывавшие историю. Ему нравился Вермеер с его спокойными интерьерами, выражавшими близкую ему по духу обыденность, с застывшими в вечности секундами, потому что жизнь — это не сонмы Мадонн и водяных лилий, жизнь — это то, что повторяется изо дня в день: вот женщина льет молоко из кувшина, вот мальчик сидит за столом и ест пирог с курицей.