Поворот к лучшему - Аткинсон Кейт. Страница 82

Они ехали на юг, к аэропорту, но Глория попросила «сделать небольшой крюк».

— Зачем? — спросила Татьяна.

— Дело, — ответила Глория, пока молчаливый водитель, выполняя ее указания, сворачивал с главной дороги к новому микрорайону. — Нужно закончить одно небольшое дело.

— Гленкрест-уэй, — объявила Татьяна, читая уличный указатель.

За Гленкрест-уэем последовали Гленкрест-клоуз, Гленкрест-авеню, Гленкрест-роуд, Гленкрест-гарденз и Гленкрест-уайнд — все до единого названия Татьяна читала вслух, вполне заменяя собой спутниковую навигационную систему, которая отказалась работать посреди бестолкового хаоса улиц новой застройки, экранированных зависшим туманом присутствия Грэма, облаком всезнания.

— Это район Гленкрест, — зачем-то сказала Глория, когда черная машина затормозила у обочины. — Реальные дома для реальных людей. Построены на старых горных выработках.

Она вытащила черный мешок для мусора, в котором было семьдесят три тысячи пятьсот фунтов стерлингов двадцатифунтовыми банкнотами.

Татьяна курила, прислонившись к крылу машины, а Глория перетаскивала черный мешок от дома к дому и раскладывала на порогах пачки купюр. На всех не хватит, но жизнь — это лотерея.

— Трагедия. — Татьяна покачала головой. — Глория, ты — чокнутая.

Они сели обратно в черную машину и покатили прочь. Вечерний бриз подхватывал двадцатки, и они кружились в воздухе, словно гигантские хлопья пепла. В зеркало заднего вида Глория успела заметить, как кто-то вышел из «Брикрофта» — одного из самых дрянных Грэмовых домов — и застыл в изумлении, глядя на летающие деньги.

У плохих отнимут, добрым отдадут. Робин Гуд, Робин Гуд, это Робин Гуд. Они бандитки, они разбойницы. Они — вне закона.

Чернота. Белый свет. Аплодисменты. Вполне мощные, как показалось Джексону, хотя чему удивляться — если не считать пары критиков, зал был набит друзьями, родственниками и преданными поклонниками. Для Джулии он сегодня должен был олицетворять сразу три эти категории и при этом ухитрился пропустить весь спектакль, проскользнув в зал, когда актеры уже выходили на поклон. Джексон знал, что убийство и боевые раны — не достаточно веские причины, чтобы пропустить выступление Джулии. Надо было все-таки прийти в крови.

Позже, в баре, труппа выпускала пар, словно перевозбужденные детсадовцы. Тобиас устроил целое представление, дабы убедиться, что у всех налито шампанское, а потом выдал экстравагантный поздравительный тост, который Джексон бросил слушать на середине. «За нас!» — заключили все и подняли бокалы.

Джулия взяла его под руку и положила голову ему на плечо.

— Как все прошло? — спросил он и почувствовал, как она слегка обмякла.

— Черт, ужасно, — сказала она. — Целые куски из сцены на айсберге отправились в самоволку, и этот идиот подавал мне не те реплики.

— Скотт Маршалл? Твой любовник?

Джулия убрала руку.

— Ты все равно была великолепна, — сказал он, жалея, что актер из него никакой. — Выше всяких похвал.

Джулия махом осушила бокал шампанского.

— И, — сказала она, — когда билетер ходил между рядами и искал врача… Я хочу сказать, очень жаль, конечно, беднягу, у которого случился сердечный приступ, но продолжать спектакль, будто ничего не происходит…

— Такое бывает, — попытался утешить ее Джексон.

— Да, бывает, но не на сегодняшнем спектакле, Джексон, — отрезала она. — Тебя там не было, верно? Ты ухитрился пропустить мою премьеру! Что такого важного случилось? Кто-нибудь умер? Или кто-то просто сказал: «Джексон, помоги мне»?

— Ну, на самом деле…

— Блин, ты так предсказуем.

— Успокойся.

— Успокойся?

«Никогда не говорите женщинам „успокойся“» — написано на первой странице руководства по эксплуатации, которое, увы, в комплект не входит.

— Я не собираюсь успокаиваться.

Она зажгла сигарету и жадно затянулась, словно это был ингалятор с вентолином.

— Тебе не стоит этого делать, — сказал он (руководство предостерегало и от этих слов тоже). — Ты же знаешь, что тебе придется бросить курить. И пить.

— Почему?

— А ты как думаешь?

— Понятия не имею.

В глазах у Джулии блестела незнакомая ярость, и Джексон понял, что не стоит к ней цепляться. До чего нелепо. Он совсем не так представлял себе этот момент. Он представлял свечи, цветы, мягкую шаль любви-нежности.

— Потому что ты беременна.

— И?.. — Она вызывающе вздернула подбородок и выдохнула струйку дыма в потолок, где та влилась в висящее над их головами ядовитое облако.

— И?.. — раздраженно повторил он. — Это еще что значит?

Этот разговор не должен был проходить в закоптелом баре, набитом галдящей публикой, но Джексон не мог придумать, как ее отсюда вывести. Интересно, как она собиралась ему сказать? Радость благой вести уже была запятнана. И тут его посетила страшная мысль.

— Ты ведь не собиралась от него избавиться, правда?

Она бросила на него холодный, равнодушный взгляд:

— Избавиться?

— Сделать аборт. Боже мой, Джулия, как ты могла об этом подумать. — Он чуть не выпалил: «Второго шанса у тебя может и не быть», но вовремя взял себя в руки.

— У меня большие сиськи, но это не означает, что у меня есть склонность к материнству.

— Джулия, ты будешь чудесной матерью. — Вне всяких сомнений.

Он не мог поверить, что она не хочет ребенка. Они никогда не говорили о детях, о браке — да, но не о детях. Почему? Разве могут мужчина и женщина быть по-настоящему вместе и не обсуждать этого?

— Мы никогда не говорили о том, чтобы завести детей, Джексон. Это мое тело и моя жизнь.

— Мой ребенок.

Она подняла бровь:

— Твой ребенок?

— Наш ребенок, — поправился он.

По ее лицу точно пробежала тень, Джексон увидел безмерную печаль и сожаление. Джулия покачала головой и затушила сигарету в пепельнице на барной стойке. Потом посмотрела на него и сказала:

— Джексон, мне жаль. Он не твой. Он не от тебя.

Пятница

— Боже мой. Ты уверена? Он точно умер? Ты звонила ветеринару?

Продавщица смотрела на него, словно их лица притягивались друг к другу магнитами. Ее лицо зеркалом отразило испытываемый им ужас, настолько она окунулась в его драму. «Оскар» девушке.

— Все в порядке? — спросила она, когда он опустил мобильник.

— Это была мама, — сказал Арчи, — наш кот умер.

— О нет. — Лицо девушки как-то сразу смялось. У нее даже губы задрожали.

— Высший класс, — прошептал Хэмиш, когда они выходили из магазина. — Как же мы сразу не подумали про сдохших котов, девицы реально ведутся на такие вещи.

Арчи было не по себе, что он использовал кота для такой цели, хотя это и придало искренности его представлению. Ему было жаль кота. Он не понимал, настолько был к нему привязан, пока тот не начал выть. Это было так ужасно, что Арчи бросило в дрожь. У кота отнялись задние лапы, и какое-то время он просто лежал, тяжело и часто дыша. Иногда, когда мать была на работе, особенно по ночам, грудь ему сдавливала страшная боль. Он думал: «Что я буду делать, если она умрет? Если разобьется, ведя преследование на большой скорости? Если ее застрелят или пырнут ножом?» Когда он представлял себе это, у него замирало сердце и наваливалась слабость.

В ее любви к коту было что-то жуткое. На прошлой неделе у нее умерла мать, и она подняла тост: «За старую суку, да гореть ей в аду». А когда умер кот, она все глаза выплакала. А его мать, этого у нее не отнять, была крута. Он терпеть не мог, когда она плакала.

Он попытался сделать все правильно, так, как она сама бы сделала, если бы была дома. Свечи и музыка, почти как в церкви. Завернул кота в ее старый свитер и взял его на руки. Кот умер у него на руках. Арчи смотрел, как он умирает. Только что он был жив, а в следующую секунду — мертв, и ничего в промежутке. Однажды это случится с его матерью. Семья у них такая маленькая — он сам, мать и старый кот, а теперь и кота не стало. У Хэмиша две сестры, отец, дедушки, бабушки, тетки, дядья, двоюродные братья и сестры — больше родственников, чем может понадобиться. У Арчи только мать. Если с ней что-нибудь случится, он останется один.