Поворот к лучшему - Аткинсон Кейт. Страница 83

Когда кот умер, он заплакал. Все внутри вдруг стало слишком большим, ему казалось, он сейчас взорвется. Вошла мать и обняла его, и ему захотелось снова стать маленьким, и они стали плакать вместе, она — по коту, он — потому что ему уже никогда не стать малышом. Потом он приготовил ей чай, сходил в магазин за чипсами, и они сели смотреть телевизор, и это было здорово, несмотря на то что кот умер и мать так переживала. Она сказала: «Мы его кремируем, ветеринар дал мне рекламку. Можешь взять тот деревянный ящичек, мы закажем на крышку его фотографию и медную табличку с именем и поставим на камин». Ее собственная мать прозябала на полке в гараже. Вот это и называется иронией. Они настолько сблизились в этот вечер, что он чуть не рассказал ей обо всем. О кражах, о том, как нашел бумажник Мартина Кэннинга в Каугейте (именно что не украл, тот тип просто выронил его), как проник в его офис (для прикола, и прикол вышел классный). Хэмиш взламывал замки, как опытный вор. Его целью в жизни было ограбить отцовский банк. Хэмиш ненавидел отца до такой степени, что Арчи это пугало. Но потом Арчи передумал делиться всем этим, потому что было бы несправедливо взрывать матери мозг, когда она так расстроена. Как-нибудь в другой раз.

Мать обняла его и сказала: «Все хорошо». И какое-то время так и было. Он доел ее чипсы и позволил погладить себя по голове, но потом у нее зазвонил телефон, и она вздохнула: «Извини, это из управления. Мне нужно ехать, что-то случилось» — и оставила его одного. С мертвым котом. Другие матери так не поступают.

Он слышал, как она выезжает из гаража, и выглянул в окно посмотреть ей вслед. Мимо, словно маленький ковер-самолет, медленно парила двадцатифунтовая банкнота.

— Бросай все на хрен, Арчи, полиция! — заорал Хэмиш, толкая его в спину, и он замахал руками в попытке удержать равновесие и не шлепнуться лицом вниз.

Хэмиш был уже далеко, он бежал по Джордж-стрит, бросив друга на произвол судьбы. Арчи обернулся и увидел, что к нему приближается пара коренастых полицейских. Он даже не пытался бежать. Он пошел навстречу судьбе. Он шел ей навстречу вот уже несколько месяцев и сейчас не испытывал ничего, кроме облегчения.

53

Нина Райли карабкалась, цепляясь то одной рукой, то другой, как проворный паук, по бурым от ржавчины опорам моста через Форт, пока наконец, вся взмокшая от пота, не вылезла на железнодорожное полотно. Она понятия не имела, куда делся Берти. Может быть, погиб, сорвавшись в серые воды. Его судьба была Нине до удивления безразлична. Он такой надоедливый и вечно лебезит («Мисс Нина, вы первоклассный сыщик!»). Ему нужна здоровая доза социализма и хороший пинок под зад.

Она посмотрела, не идет ли поезд. Никаких следов. И никаких следов графа Морибори, или как там его. Ее так называемого заклятого врага. И никаких цирковых клоунов, которые уже давно ходили за ней по пятам. Ее мысли прервал слабый вскрик. Похоже на Берти. Он зовет на помощь? Она прислушалась. Дувший над дельтой крепкий бриз донес до нее едва слышное: «Мисс Райли, помогите!» Она оставила призыв без внимания. А потом услышала отдаленный грохот. Поезд. Пора. Она осторожно легла на рельсы, ей не хотелось пачкать новый тренч из кремовой кожи, хотя, впрочем, он все равно будет испорчен.

Она вытянулась поперек рельсов аккуратно и ровно, как шпала. Если уж собрался что-то делать, делай как следует. Жаль, что рядом нет никого, кто мог бы привязать ее к рельсам веревкой. Было бы неплохо закончить на голливудской ноте. Или нет, все-таки это не в ее стиле, она же не дева в беде, а современная женщина, которая поступает по велению разума. Поступает благородно.

Грохот нарастает. Поезд все ближе.

Жертва. Самопожертвование, если точнее. Она делала это для Мартина. Она навсегда избавит его от себя. Она заберет Алекса Блейка с собой в небытие, и Мартин освободится, сможет начать все сначала, писать настоящие книги, а не этот бред. Жалела ли она о чем-то? Конечно. Она никогда не занималась сексом — Мартин ей не позволял. И не бывала в Уэльсе — ей всегда хотелось туда поехать, но теперь уже не судьба.

Черты Нины исказились от чувства, которого она еще никогда не испытывала. Страх? Пути назад нет. Это конец. Одна наносекунда — и все изменится. Она приближалась. Она наступила.

Нина вошла в черноту, где не было слов. Да будет тьма.

— И он просто сидит здесь и молчит?

— Гм. Более или менее. Полицейские говорят, что, когда они приехали, он балакал что-то насчет ухода в монастырь.

— Балакал? Это медицинский термин?

— Очень смешно. Я еще не поставил официального диагноза, но, похоже, у него посттравматический ступор, состояние фуги. Он стрелял в человека, убил его. Никто из нас не знает, как отреагирует на подобные обстоятельства.

— А может, он притворяется? Он вроде писатель?

— Гм.

— Что за книги он пишет?

54

Джексон позвонил Луизе из машины. Он взял напрокат «мондео» в «Херце» и ехал в Лондон. Похоже, он еще не готов вернуться во Францию. Может быть, никогда и не будет готов. Он мчался как пуля, летел к границе на скорости девяносто миль в час, выключив габаритные фары. Он направлялся к канадской границе. Он ехал по пыльным проселкам Техаса и искал неприятности на свою голову. Как в каждой песне, которую когда-нибудь слушал.

Он мысленно произнес слово «дом», прозвучало как-то не так. «Дом там, где сердце», — говорила Джулия. Вообще она не грешила штампами, но опять же и худших его ожиданий не оправдывала. Он сказал бы, что его сердце — с Джулией, но что, если он так думал просто для того, чтобы чувствовать себя не таким одиноким? «Джексон, мне жаль. Он не от тебя». Он сказал, что ему плевать, что ему не важно, кто отец, и шокировал сам себя, потому что это была правда, но Джулия сказала: «Но это важно мне». И все, между ними все было кончено. От нуля до шестидесяти миль в час за один разговор. «Так будет лучше, милый». Она права? Он, честно, не знал. Что он знал, так это то, что его словно распороли без анестезии. Но он, старый пес, просто отряхнулся и пошел дальше, потому что всегда надо подниматься и, несмотря ни на что, ползти вперед. Давай-давай.

Он подумал, а что, если его сердце не было похоронено вместе с его сестрой тогда, много лет назад, пока он сидел за клеенчатым столом миссис Джадд и ел пирог с курицей.

Новый рубеж, новое будущее. Лондон, прибежище обездоленных со всего света, прекрасно подойдет, чтобы залечь на дно на несколько дней. На станции техобслуживания в Шотландских границах он купил подборку хитов лейбла «Тамла-Мотаун» на трех дисках. Не то чтобы он вдруг изменил своим музыкальным пристрастиям, но подумал, что неплохо бы в дороге послушать что-нибудь бодрое, а эти соуловые ребята (хотя он всегда предпочитал девушек) определенно умели настроить на нужный лад. Какое это было невероятное облегчение — сидеть в машине, на водительском месте, за рулем. Путь даже в «мондео». Он снова был самим собой.

— Привет тебе, — ответил он на ее резковатое «Инспектор Луиза Монро».

В трубке повисло молчание. Velvelettes закончили безрезультатные поиски иголки в стоге сена, [114] и она сказала мягче обычного:

— И тебе привет.

— Я в дороге, — ответил он. (Три прекрасных слова.) — Извини, что не попрощался.

— Значит, твое дело сделано и все такое? Таинственный странник уезжает из города и оглядывается назад — чтобы раскурить изжеванную сигару и пожалеть о том, чего не случилось, — прежде чем пришпорить лошадь и галопом умчаться прочь.

— Ну, в общем, жаль, если разочарую, но я только что проехал Ангела Севера во взятом напрокат «мондео».

— И Смоки [115] поет блюз.