Чуть свет, с собакою вдвоем - Аткинсон Кейт. Страница 53

Лишь много лет спустя Барри спросил себя, правду ли сказал ему Лен Ломакс. Мог ведь и сочинить. Барри никогда не задавал вопросов; что бы Ломакс со Стриклендом ни сказали — все глас с небес. Бог его знает, почему так.

— В общем, передай своей подружке, — сказал Ломакс.

— Моей подружке? — растерялся Барри.

У него с Барбарой было всего одно свидание, да и то не задалось. Она, оказывается, не любит «Монти Пайтон». («Но они же просто идиоты, что тут смешного?») Барбара предпочитала Моркама и Уайза [145].

— Констеблю.

— А, Трейси? Ладно.

Когда это Барри начал ишачить при Ломаксе со Стриклендом?

— И не забывай, Крофорд, благоразумие — лучшая доблесть.

Барри не понял, что это Ломакс такое сказал.

В тумане замаячили огни бензоколонки, и женщина сказала:

— Можно мы сделаем привал?

Джексон завел «сааб» во двор, и она за руку повела девочку в туалет на задах.

— Мы быстро, — сказала она.

Девочка глянула на Джексона через плечо. Взгляд такой, будто раздумывает, не даст ли он сейчас по газам и не бросит ли их. До сих пор она не произнесла ни слова. Может, немая или просто травмирована. Он ободряюще ей помахал, а-ля королева-мать, и она неторопливо просигналила в ответ серебристой палочкой.

Пожалуй, разумно запастись провиантом. Бензоколонка невелика, но там умудрялись торговать всем на свете — от цветочных букетов и упаковок бездымного топлива до продуктов и журналов, какие обычно прячут от детей. Восемь утра, в магазине никого, только одна очень юная девица отчаянно скучала за прилавком и приглядывала за хозяйством на мониторах двух видеокамер. Жевала длинную прядь тонких волос, точно лакричную палочку. Маленькая, худенькая — не стоило бы ей торчать тут одной. Запросто можно вынудить ее открыть кассу, а то и что похуже.

В магазине Джексон растерялся. Наверное, нужно что-нибудь для новых знакомых; у девочки рюкзачок, но вряд ли там пайки. Он купил воды в бутылках, молока и сока, пару пирожков, яблоки, гроздь бананов, пакет орехов, шоколад, собачьи галеты и, наконец, стакан черного кофе навынос. Внутри магазин оказался больше, чем снаружи.

Джексон вернулся в «сааб» и стал ждать. Глотнул кофе. Горячий и мокрый, вот и вся радость. Отдает ржавчиной. Он открыл пакет орехов, кинул в рот горсть. Услышал вдали поезд, в тумане приглушенный, — интересно, куда едет? Поблизости замычала корова, тихо и угрюмо, точно туманный горн. В такие вот минуты охота снова начать курить. Он еще подождал. Может, пойти проверить, что там с этими двумя? Может, у них в туалете случился нервный срыв.

Он поглядел, как хранительница бензоколонки вытаскивает за дверь своего святилища ведра с цветами и упаковки бездымного топлива. Ей явно недоплачивают, сколько бы ни платили. Она застыла на пороге в обнимку с пластмассовым ведром — цветы уже вяли в целлофановых саванах, такие же сорнячные на вид букеты прислоняются к деревьям или торчат в заборах там, где стерло с лица земли какого-нибудь злосчастного велосипедиста или пешехода. Там, где сошел с рельсов поезд, осталась гниющая цветочная гора. Джексону потом кто-то показывал фотографию. Весь мост над путями завален букетами. И китчевыми игрушками, и плюшевыми медведями.

В сей месяц год назад я умерла [146]. Два года, если точнее. Отчего-то на ум пришла кошка Шрёдингера. «Одновременно живая и мертвая», — сказала Джулия. Один в один Джексон после железнодорожной катастрофы. «Ни рыба ни мясо», как говаривал его брат.

Девушка с подозрением покосилась на Джексона, но затем отвлеклась: из тумана возник «лендкрузер», медленно затормозил на другом краю двора. Подождал, не выключая мотора, — невнятно угрожающий, словно бык на привязи в ожидании выхода на арену. Не успел Джексон подумать что-нибудь отчетливое (например: какая дурацкая бандитская машина, кем они себя вообразили — военными диктаторами, гангстерами?), с пассажирской стороны вылез человек — гибрид регбиста-защитника и альфа-самца гориллы — и направился за бензоколонку.

Затем вышел водитель — этот зашагал к «саабу». Братья по оружию. У обоих одутловатые лица людей, взращенных на жирокартофельной диете, оба в кожаных куртках, модных в семидесятые, если, конечно, не живешь в Албании, где они не выходили из моды никогда и, вероятно, никогда не выйдут.

Не успел он дойти до «сааба», из-за бензоколонки, вопя во всю глотку, вылетела женщина. Пронеслась по двору, как атакующий носорог, — девочка под мышкой, свободная рука стаскивает сумку через голову. Альфа-горилла несся следом — впрочем, недолго, потому что она наконец сняла сумку и, держа за ремешок, одним поразительно изящным движением — скорее балет, чем бросок молота, а ребенок под мышкой уравновешивает — развернулась и засандалила преследователю сумкой в лицо. Тот рухнул как подкошенный. Джексон содрогнулся — интересно что такого смертоносного у нее в сумке? Наковальня? Такая сумка Тэтчер бы подошла.

Водитель «лендкрузера» сменил траекторию и ринулся к женщине. Джексон решил его перехватить, уже полез из машины, но женщина завопила и ткнула пальцем в «сааб». Джексон вернулся за руль, сам удивившись, до чего послушен ее генеральскому рявканью.

Девушка с бензоколонки, не подозревая о развязавшейся баталии, неуверенно ступила на двор с букетом тюльпанов. Увы, водитель «лендкрузера», который мчался к «саабу», словно рвался в зачетную зону, не успел ее обогнуть — девушка проехалась по бетону, тюльпаны рассыпались. Водитель сбился с шага — женщина успела закинуть девочку на заднее сиденье «сааба», нырнула следом и заорала Джексону:

— Едем, едем! Блядь, да поехали уже!

И снова он подчинился приказу.

В зеркале он видел, что девушка неподвижно лежит на земле. Повезло ей, если обошлось без переломов. К примеру, черепа. Он разглядел силуэт мужика, который получил сумкой по башке, — тот по-прежнему валялся в отрубе, — но потом все поглотил туман. Джексон глянул через плечо — женщина стянула девочку на пол и предусмотрительно обернулась вокруг нее. Думает, эти типы вооружены? Когда стреляют, Джексон предпочитает сидеть в бронебойной и официальной машине, а не в этом тонкокожем семейном салоне, выпущенном в стране нейтралитета.

Да, гипотеза о домашнем насилии, пожалуй, отпадает.

— Кто эти громилы?

— Не имею ни малейшего понятия, — сказала она.

— Они, кажется, за вами.

— Похоже на то.

Джексона еще сотрясал адреналин, но его пассажиры пребывали в невозмутимости. Собака на полу решительно дрыхла. Джексон почти не сомневался, что она притворяется. Скоро ли она пожалеет о том, какого на сей раз выбрала вожака стаи? Девочке с таким лицом только в покер играть, а бродячая амазонка копалась в сумке, словно ей важнее отыскать губную помаду или платок, чем поразмыслить о мясорубке, которую они оставили за спиной. В туалете бензоколонки обе слегка почистились. Крови у женщины на руках больше не было. Джексон заподозрил, что тут где-то кроется метафора.

Он подумал про мужика, которого она шандарахнула сумкой, — лежит в обмороке на бетоне. Хрупкость и женщина — одно и то же слово [147].

— Что у вас такоев этой сумке? — спросил он. Мы с кошкой, подумал он, беспомощные жертвы любопытства.

В зеркало заднего вида она предъявила ему большой черный «Мэглайт». Фонарик старого полицейского образца. Весит тонну — неудивительно, что мужик больше не поднялся. Да уж, эта пленных не берет. Она убрала фонарик, снова зарылась в сумку и наконец достала мобильный телефон. Джексон решил, она хочет сообщить о происшествии на заправке.

— В полицию звоните? — спросил он.

— М-да, — ответила она, опустила стекло и выкинула телефон.