Я захватываю замок. Страница 44

— Да, Саймон очень красив. И что произошло потом?

— Я воскликнула: «Саймон, как чудесно! Таким вы мне нравитесь в тысячу раз больше. Спасибо, спасибо, что сделали это для меня». И он попросил меня выйти за него замуж.

Я не призналась, что слышала его слова. Кому же понравится, если посторонний подслушает предложение руки и сердца? Мне — точно нет.

— Затем… — продолжала Роуз, — …я вдруг подумала о тебе. Это, кстати, странно, крайне странно… Я ведь не подозревала, что ты в башне, ни малейшего шороха не слышала. Вспомнила, как ты говорила, будто я разберусь в своих чувствах, лишь когда мы поцелуемся. И ты оказалась права! Он мне нравился, я им восхищалась, но не понимала, люблю его или нет. И вот я могла, ничем не рискуя, это выяснить — предложение-то было уже в кармане! Я попросила его меня поцеловать. Незабываемое ощущение… чудеснее, чем… — Ее голос угас, она заново переживала волшебный миг поцелуя.

Я дала ей пару минут спокойно насладиться воспоминанием, но в конце концов мое терпение кончилось.

— Давай дальше, — поторопила я ее. — Чудеснее, чем что?

— Ну, чудеснее… не бывает. Господи, не могу я описать! Словом, все прошло хорошо. Я влюблена и безумно счастлива. И о тебе тоже позабочусь. Будешь жить с нами, а потом выйдешь за кого-нибудь замуж. Может быть, за Нейла.

— Ты ведь его ненавидишь.

— Этой ночью я всех люблю! Боже, какое облегчение, как хорошо, что я все-таки люблю Саймона.

— А если бы поняла, что не любишь? Отказала бы? — поинтересовалась я.

Она надолго задумалась, а потом с вызовом бросила:

— Нет! Перед поцелуем я сама себя предупредила: «Ты в любом случае выйдешь за него замуж как миленькая». Знаешь почему? Потому что за его спиной, на туалетном столике я увидела полотенце, которым Саймон вытирался после бритья. Старое, истертое, ужасное… В нашем доме ни одного запасного полотенца!

— Думаешь, я не знаю? — усмехнулась я.

— Не хочу так жить. Не хочу! И не буду!

— Ну конечно! У тебя будет столько полотенец, сколько пожелаешь, — сказал голос мисс Блоссом. — Роузи, милая, мои искренние поздравления!

— И одежда, какую пожелаю! — с воодушевлением подхватила сестра. — Подумаю об этом, пока буду засыпать.

— Хочешь, ложись на кровать с балдахином? Чтобы антураж соответствовал мечтам! — предложила я, но ей стало лень бегать с кровати на кровать.

Пока я заново прокручивала в голове ночное купание, мой взгляд упал на окно, на черные силуэты эмалированного кувшина и тазика. Неужели они принимали участие в Саймоновом бритье?..

Перед мысленным взором появились два лица: одно с бородой, другое — без. Есть ведь история о каком-то герое, лишившемся волос из-за женщины. О ком же там речь? Так и уснула, не вспомнив.

Ранним утром, когда я разомкнула глаза, в голове всплыли два имени — Самсон и Далила. Словно кто-то шепнул на ухо. Самсону, правда, остригли волосы, а не бороду, так что ассоциация у меня возникла неточная. Хотя сестре наверняка понравилось бы сравнение с Далилой.

Тем временем стало еще светлее. Я села на кровати и взглянула на спящую Роуз. Интересно, что ей снится? Выглядела сестра особенно прелестно, хотя ночная сорочка тетушки Миллисенты едва ли была ей к лицу. Яркие волосы разметались по наволочке, на щеках играл слабый румянец. Почему-то Роуз спящая сильно отличалась от Роуз бодрствующей: казалась еще более юной, мягкой, безмятежной. Удивительно, правда? Как же сильно я ее люблю! Спала она крепко, спокойно, причем в весьма неудобной позе — свесив одну руку с кровати (на железной койке приходится сползать на самый край, чтобы в бока не впивались жуткие бугры матраца). Ничего, скоро у нее будет иное ложе. До чего я рада за сестру! 

Часть третья

ТЕТРАДЬ ЗА ДВЕ ГИНЕИ

ИЮНЬ — ОКТЯБРЬ

XI

Сижу на разрушенной стене возле кухни. Почти три недели назад я сидела здесь с Нейлом после купания во рву. Под жарким солнцем — совсем другое дело! Жужжат пчелы, воркуют голуби, ров по края полон синевой неба. Только что спустилась попить воды Элоиза; на нее с глубочайшим презрением посматривает лебедь. А недавно, словно лев в джунгли, нырнул в высокую зеленую пшеницу Абеляр.

Впервые сегодня пишу в великолепной тетради, которую мне подарил Саймон. Новой авторучкой! Тоже от него, вчера доставили. Алая ручка и тетрадь в кожаном, голубом с золотом, переплете. Один их вид должен внушать вдохновение! Однако с огрызком карандаша и пухлой тетрадью Стивена ценой в шиллинг дела продвигались лучше…

Я закрываю глаза и расслабляюсь под лучами солнца. Точнее, расслабляется мое тело — разуму отдых неведом. Вспоминаю прошлое, размышляю о будущем… Мысли бродят туда-сюда. К прошлому меня почему-то тянет сильнее, чем к будущему. Совершенно необъяснимо! Мы ведь часто голодали, мерзли, почти не имея при том одежды, а в последнее время на нас свалилось столько счастья! И все-таки к прошлому у меня больше теплых чувств. Нелепо, правда? Еще нелепее мои скука и апатия. Не то чтобы я грущу — просто ничего не чувствую, хотя, по-хорошему, следовало бы летать от счастья.

Может, если все описать, то разберусь, что со мной не так?

Неделю назад Топаз и Роуз уехали в Лондон, остановившись в квартире Коттонов на Парк-Лейн. Миссис Коттон и меня звала, но ведь кому-то нужно заботиться об отце, Томасе и Стивене. Кроме того, если бы я приняла приглашение, боюсь, она, помимо приданого Роуз, накупила бы одежды и мне. Она необыкновенно щедра и необыкновенно тактична. Чтобы мы не влезли в долги, миссис Коттон настойчиво попросила продать ей за двести фунтов пальто, отделанное бобровым мехом, — просто навязывать деньги не стала.

По поводу приданого она сказала Роуз так:

— Знаешь, милая, я всегда мечтала о дочери, мечтала ее наряжать. Позволь и мне с тобой порадоваться.

Согласие Топаз ехать в Лондон меня удивило, но все разъяснилось во время нашего разговора в ночь накануне поездки.

Я принесла ей в спальню стопку отутюженных вещей; мачеха сидела на кровати у полусобранного чемодана, уставившись в никуда.

— Я не еду, — трагически проронила она баритоном.

— О господи, почему? — спросила я.

— Потому что собиралась ехать… из нехороших побуждений. Я уверяла себя, что Мортмейну будет полезно немного пожить без меня, что мне нужно встретиться со старыми друзьями, вернуться к творчеству, саморазвитию. А на самом деле я хочу понаблюдать за этой женщиной. Хочу убедиться, что она не встречается с ним, когда он приезжает в Лондон. Но это низко! Конечно, я не поеду.

— Как же ты теперь откажешься? — недоуменно сказала я. — Поладить со своей совестью нетрудно — просто не следи за миссис Коттон. Топаз, неужели ты и правда думаешь, будто отец в нее влюблен? У тебя же ни малейшего доказательства!

— Зато есть глаза и уши! Ты видела его с миссис Коттон? Он всегда ее так заинтересованно слушает. Не только слушает, но и отвечает! За один вечер наговаривает с ней больше, чем со мной за последний год.

На это я заметила, что он со всеми домочадцами не слишком разговорчив.

— Но почему?! Что с нами не так? Я-то полагала, будто у него временный приступ замкнутости, который он просто не в силах преодолеть. А теперь, глядя, как он пускает в ход свое обаяние перед Коттонами… Господь свидетель, я не ждала легкой жизни в этом браке. Даже к жестокости была готова. Но молчаливую уныльность я ненавижу!

Я не стала объяснять, что такого слова нет, — уж больно момент неподходящий. Тем более оно мне понравилось.

— Вероятно, миссис Коттон вернется с Нейлом в Америку, — попыталась я ее утешить.

— Не вернется. Она сняла квартиру на три года. Боже, какая я дура! Как я помешаю им встречаться, даже если буду в Лондоне? Там ведь тысячи мест для свиданий. К примеру, у него вновь проснется интерес к Британскому музею.