Серебряная тоска - Валигура М.. Страница 32

Какого ещё лука в рака... Это там у него, кажется Петюшка Собаковский вещал - хотя нет, это капитан, потому что - "... с Петюшкой Собаковским мы как-то съели по сто раков".

Мне бы сейчас раков отведать. Кажется, я даже облизнулся, но тотчас смутился и спрятал язык. Хочется - перехочется. У меня из личных после дня рождения всего червонец остался. Я взял ещё кружку пива (без раков), и вернулся к своему столику. Нечего мне миндальничать, сегодня ночью же попробую. Ишь ты! Я припомнил текст, что был на дискете. "Высший Разум! Пришельцы, ещё, небось, какие! Но, Игорь, не из какого-нибудь сраного Космоса, а из другого измерения".

Интересно, как они видят наш мир? Наверное, так, как мы видим двухмерный мир.

Всезнание! К ихнему всезнанию мне б ещё и деньжат немного. А может, именно с помощью всезнания я деньжата и раздобуду? Как же, держи карман шире, раскатил губу по всей Ивановской, а губа-то ох, не дура у тебя, ох, до чего не дура, аж жуть, Матушинский-сякой!

Тут я с новым умилением обнаружил, что в бар стали сползаться первые чумазые посетители. Ну да, смена-то закончилась, трудовой люд спешит залить горе пивом.

Напротив меня уселся потный грязноватый индивид и дыхнул мне в лицо запахом смазки и лука. Я быстро допил своё пиво, ставшее в момент безвкусным, и хотел было удалиться, сохраняя, впрочем, достоинство, как вдруг узнал в индивиде Митяя с товарной станции.

- Ну, - насмешливо сказал Митяй, глядя своим прищуром мне в глаза, говорил я тебе, что мы ещё встретимся. И не на угле. Не хош угостить коллегу кружкой пива?

- Хотелось бы, - смущённо ответил я.

- Понятно, - с каким-то удовольствием кивнул Митяй. - Финансы поют романсы?

- Хрен их знает, чего они там поют, но - поют.

- Ладно, коллега, давай я тебя угощу. Не побрезгуешь?

- Не надейся.

Митяй сходил к стойке и вернулся с четырьмя кружками пива и тарелкой раков.

- Работнику труда умственного от благодарного пролетариата, - объявил он.

"Всё ж, поем сегодня раков", - с беззастенчивой признательностью подумал я. И принялся за работу. Взламывал панцири, высасывал сладкий сок. Митяй с удовольствием наблюдал за мной.

- Что, поэт, иной раз и ты не прочь поработать руками?

- И ртом, - добавил я.

- Скользко шутишь, - скрутил физиономию в улыбку Митяй.

- Стар я, батюшка, шутить.

- Ну-ну. - Митяй отхлебнул полкружки. - Вишь, как приятно работяге пьётся?

- А мне, думаешь, не приятно? - Я тоже отхлебнул полкружки.

- Сравнил ту приятность и эту. - Митяй махнул рукой. - Не, ты представь:

намахался ты кайлом, руки ноют, плечи ноют, поясница ноет, душа... тоже ноет. И тут ты хватаешь своей мозолистой рукой кружку пива и высасываешь из неё сладкой горечи. И по всему телу, по всей душе ползёт благодать. Благостная расслабуха. - Митяй зажмурился, как сытый кот, и отхлебнул ещё. В кружке осталось на донышке.

- Любопытная концепция, - заметил я.

- А ты не выражайся. Ты поработай с моё. Кстати, вагоны разгружать когда снова придёшь?

- Приблизительно никогда.

- Шо ж так? Без денег сидишь, а подзаработать не желаешь? Или физический труд претит?

- Да ничего мне не претит. Но есть причины...

- Лень?

- Ага.

- Эт ты молодец, хорошо ответил. - Митяй неожиданно залыбился и хлопнул меня по плечу. - Без понтов, как без пружинок. Хотя и врёшь.

- Хотя и вру.

- Мне перед моей бабой тоже одно время неудобно было, что я, мол, грузчик, а не академик. - Митяй с якобы пониманием поглядел на меня. - Так что я сделал?

Послал бабу на хер. С тех пор горя не знаю. Баба - существо временное, а деньги - предмет постоянный. Мой тебе совет - гони свою, пока не поздно.

- Поздно.

- Сочувствую, - равнодушно сказал Митяй. - Чё, такая хорошая?

- Тебе и не снилось.

- Везёт. - Митяй взялся за вторую кружку. Я корпел над раками.

- Экай же ты счастливчик, - поцокал языком Митяй. - И стихи он пишет, и любовь у него неземная, и дядя Митяй его раками с пивом кормит... Ну, понятно, чего тебе ещё какие-то вагоны разгружать... А в голову тебе, скажем, не приходило, что за это твоё счастье кто-то другой горбатиться должен? А то и слёзы в подушку проливать? Может, ты кусок чьего-то счастья украл?

- С получки верну.

- Юморист ты. А я серьёзно. Хотя я тебя и понимаю - с радости почему б и не поюморить.

- С радости... - Я хмыкнул. - Дурбень ты, Митяй. Где ж ты на свете радость видел.

- Шо, нету? - обрадовался Митяй. - То-то и я смотрю...

- Счастье - есть. Но не от радости. А от тоски.

"От серебряной тоски", - подумалось назойливо.

- А ты, часом, не заболел? - Митяй участливо потрогал мой лоб. Счастье от тоски... Горе от ума. Вон, пивко лучше хлебай. Всё полезней.

Я отпил из кружки.

- Кстати, - вспомнил я, - как там твой напарник? Ну, Петро, в смысле?

- А пёс его знает. Я его после той разгрузки и не видел. Сагитировал ты его чем-то против меня. То от него не избавиться было, а теперь уж вот как несколько дней и носу не кажет.

- А, может, это ты его сам против себя сагитировал?

- Слышь, ты... - Митяй сощурил глаза. - Сидит тут, понимаешь, пьёт моё пиво, жрёт моих раков, ещё и хамит.

- Ладно, Митяй. - Я встал из-за стола, положил Митяю руку на плечо. За пиво спасибо, за раков спасибо, за хамство извини. Сам в себе разберись.

Я направился к выходу.

- А, всё ж, ещё встретимся! - не то с угрозой, не то с надеждой крикнул мне вдогонку Митяй.

- Там видно будет.

Выйдя из бара я, прижмурившись, оглядел микрорайон Солнечный. Довольно гнусный, надо сказать, микрорайон. Однообразные десяти- и двенадцатиэтажки, хаотично разбросанные по долинам и по взгорьям окраины Саратова. Руслан жил прямо напротив бара, на десятом этаже типичного для этих краёв дома. Я обогнул этот дом по гиперболе и, зайдя с тыла, вошёл в первый подъезд. И, как ни был я проворен, дверь с тугой-претугой пружиной всё же успела звездануть меня по жопе.

Чрезвычайно взбодренный таким приёмом, я пулей взлетел к лифту и нажал большую красную кнопку...

Двери лифта разъехались в стороны, открыв под собою щель. На мгновение мелькнула сумасшедшая мысль: достать из кармана чёртову дискету и бросить её в эту щель.

Как говорится, концы в воду.

Я вошёл в лифт и нажал кнопку десятого этажа. Дискета осталась в кармане.

- От тебя шикарно пахнет пивом! - сказал Руслан, целуя меня в прихожей.

- И раками, - похвастался я.

- Банк, что ли, ограбил?

- Угостили.

- Везёт вам, поэтам, поборникам чести, - вздохнул Руслан. - Любого так словесами оплести сумеете, что он вам и пиво, и раков поставит...

- Эт мы умеем. Всякий выбирает себе жребий. Юлий, вон, Цезарь швырнул свой вверх - и перешёл Рубикон.

- А потом его зарезали, - с ядовитой улыбкой продолжил Руслан.

- Но его ж не сразу зарезали.

- А как? Постепенно?

- Не строй из себя дурака.

- А знаешь, Ига, Цезарь-то по другому поводу жребий кидал.

- По какому?

- А, вот, думает: орёл - первым в деревне; решка - вторым в Риме.

- И что?

- Ну, а монета, не будь дура, встала на ребро. Пришлось ему, бедному, стать первым в Риме. Вот его и зарезали.

- Ис-то-рик. - Я потрепал Руслана по волосам.

- От ис-то-ри-ка слышу.

- Ладно, не дерзи, мальчик. Лучше позволь мне вновь восползоваться твоим компьютером.

- Снова в качестве микроскопа для заколачивания гвоздей?

- Приблизительно.

- Не дам, - потешно замотал головой Руслан. - Это унижает меня как программиста.

- Вот жлоб! - ахнул я. - Ты принуждаешь меня к насилию.

- Опять бить будешь?

- Бить не буду, но к компьютеру прорвусь. Даже если придётся побить.

- Ладно, - вздохнул Русланчик. - Побей и иди печатай.

- Обойдёшься без побоев, - сурово отрезал я.

- Приказаний никаких не будет? - угодливо согнулся Руслан.