Время побежденных - Голицын Максим. Страница 22

Я его видел первый раз в жизни.

Совершенно незнакомый мне тип, великолепно сложенный, тренированный — неплохой образчик человеческого рода.

На всякий случай я не глядя нащупал свою пушку, наставил ее на него и лишь потом вежливо сказал:

— Ну, здравствуй, ублюдок.

Естественно, он не ответил. Если бы взглядом можно было убивать, я бы уже давно копыта откинул — с такой ненавистью он на меня уставился.

— Что ты тут забыл? — спросил я. — Зубную щетку?

Он молчал.

— Может, я тебе не нравлюсь? Может, я соблазнил твою сестру? Разбил ей сердце? У тебя есть сестра?

Он молчал. Видимо, сестры у него не было.

— Так что же все-таки, приятель, тебе здесь нужно?

Ответа не последовало. Вот это меня как раз не удивляло — такие парни никогда не говорят. Понятное дело, я знал несколько очень действенных приемов, но сам никогда ими не пользовался. А вот на мне в свое время кое-что пробовали. Неприятная штука — даже смотреть на это противно. А потому я просто сказал:

— Ладно. Я знаю, что ты сейчас думаешь. Но ты ошибаешься. Я тебя и пальцем не трону. Вся беда в том, что я, до некоторой степени, лицо официальное. Я сейчас просто наберу кое-какой номер — и пусть с тобой разговаривают наши гуманисты из управления. Они, может, тебя даже бить не будут. Просто попробуют выяснить, что ты за птица такая. При современной технологии это, знаешь ли, не так уж и трудно — картотеки всякие, отпечатки пальцев, сетчатки…

И я снял телефонную трубку.

Мне ответил сонный голос дежурного.

Я сказал:

— Это Матиссен. Послушай, приятель, мне нужна машина и пара-другая крепких ребят. Ко мне тут заявился один визитер… а мне его принимать не с руки. Пусть они побалуются… Погоди…

Дежурный начал что-то там говорить на другом конце провода, но я его уже не слушал. Мой подопечный вдруг резко дернулся в своих путах, словно старался их разорвать, упал со стула, выгнулся дугой и замер.

Я, продолжая держать пистолет наготове, осторожно подошел к нему. Он не двигался. Я перевернул его на спину — лицо его посинело, глаза выкатились. Не слишком приятное зрелище.

Я вернулся к телефону и вновь поднял трубку.

— Не стоит торопиться, — сказал я дежурному, — пришлите лучше носилки.

— Врача?

— Уже не надо. Он мертв.

— Да что там случилось, Олаф?

— Сработал «страж». Кому-то очень не хотелось, чтобы он начал разговаривать.

— Смертник?

— Да.

— Не расстраивайся, Олаф, — успокоил меня дежурный, — тут уж ничего не поделаешь.

Он был совершенно прав. Даже если бы моего визитера доставили в участок, сохранить жизнь ему не удалось бы. «Стражи» взрываются при любой попытке их извлечь. Я действительно ничего не мог поделать.

Машина прикатила быстро. Я почему-то ожидал, что приедет Антон, но его не было. Зато прибыл Таум. Иногда мне кажется, что на своей родной планете кадары ведут ночной образ жизни — или вообще не спят. Я никогда не видел, чтобы они выглядели сонными или невыспавшимися. Рядом с Таумом шла Сандра — она сменила свой облегающий комбинезон на деловой костюмчик, а сапожки — на изящные туфельки на каблучках. Смотреть на нее было одно удовольствие. Вот только мертвое тело на полу несколько портило общую картину.

Лицо умершего — посмертную маску ярости и страха — я прикрыл простыней.

— А где Антон? — тупо спросил я. В голове у меня все шло кругом.

— Он сказал, что ему надоело, — объяснил Таум. — Он говорит, ты разбрасываешь вокруг себя трупы десятками.

Я вздохнул.

— Во-первых, это преувеличение. А во-вторых, мне и самому тошно.

— Я его, конечно, заберу. — Таум был настроен по-деловому. — А что ты, собственно, хочешь выяснить?

— Его убили при помощи «стража». Знаешь о такой штуке?

— Олаф! — тихонько охнула Сандра. — Но это же…

— На меня охотится кто-то очень серьезный, — кивнул я.

— Что ты хочешь узнать в первую очередь? — повторил Таум.

— Я не думаю, что нам сейчас удастся узнать хоть что-то, — сказал я, — его убили, чтобы он молчал. Но, по крайней мере, можно попытаться установить его личность. Не мне тебя учить, как это делается.

— Я запрошу Интерпол, — сказал Таум, — Особому отделу они не откажут.

— Да… и не очень копайся…

Я взглянул на часы. Четыре утра. Они что, все сговорились будить именно по ночам? Ладно, во всем есть свои плюсы. Я повернулся к Сандре.

— Не составишь мне компанию? Тут поблизости есть симпатичное заведение — оно работает всю ночь. Мне надо расслабиться. Оправиться от потрясения.

— А по виду и не скажешь, что ты в шоке, — заметила она.

Я пояснил:

— У меня никогда ничего нельзя прочесть по лицу. На вид я холоден и неприступен, как норвежские скалы. Но на самом деле я страшно переживаю.

Она слегка пожала плечами.

— Ладно. Но я еще хотела поработать с твоим первым покойником.

Я озадаченно уставился на нее:

— О Господи, а я и забыл, что был еще один! Так что же с ним? Тебе уже хоть что-то известно?

— Таум еще поколдует. Но, похоже, кое-что ясно — на нем действительно пробовали нейростимуляторы. Но умер он не от этого.

— Я знал случаи, когда умирали именно от этого, — заметил я.

— Да. Но он умер от того, что ему ввели препарат, парализующий деятельность сердечной мышцы.

— От этого умирают?

— Да. Это соединение трудно обнаружить в организме — оно очень быстро разрушается. И если бы его нашли, скажем, только утром, уже ничего нельзя было бы выяснить.

— Кто-то работает на совесть, — задумчиво сказал я.

Притихшим ночным городом мы спустились по узкой горбатой улочке и, оказавшись в переулке Валькендорфс, неподалеку от набережной, направились к неприметному подвальчику в угловом доме. Никакой вывески над дверью не было — хозяин не любил посторонних и уважал покой постоянных клиентов. Внутри царил полумрак, в котором дружелюбными огоньками отсвечивали бутылки на стойке бара. Похоже, сколько существовал этот подвал, тут всегда располагался винный погреб или кабачок — стены были выложены грубой каменной кладкой, в углу громоздились дубовые бочки с медными кранами, а крохотное стрельчатое окошко под потолком было забрано частой решеткой. Подошедший официант сказал: «Привет, Олаф», поставил на стол вазочку с солеными орешками и зажег свечку в низком стеклянном бокале.

— Похоже, тебя тут знают, — заметила Сандра.

— Город маленький.

— В библиотеке с тобой тоже так здороваются? — ехидно спросила она.

— Библиотека? Это что еще за штука такая?

Она постучала кончиками пальцев по бокалу — тот отозвался приглушенным звоном.

— Опять валяешь дурака? Ты можешь хоть иногда говорить серьезно?

— В любую минуту.

— Что было нужно этому типу?

Я задумался.

— Это как-то связано со смертью Берланда. Может, кто-то думает, что он разговорился перед смертью…

— А что он сказал?

— Чушь какую-то.

— Олаф, ну сам подумай — почему вдруг поднялся такой шум вокруг старых архивов? Тут что-то не то! Это же не физик-ядерщик, не конструктор, даже не политик. Просто историк. Что может быть безобидней?

— Труп.

— Что?

— Самая безобидная на свете штука — это труп.

— Опять дурака валяешь. Послушай, а это здание — ну, Технологический центр, — оно когда рухнуло? Во время Катастрофы?

Я покачал головой.

— Нет, позже. Оно не само рухнуло — его взорвали. Где-то в середине прошлого века, по-моему.

— Взорвали? Почему?

— Да не почему. Просто оно грозило упасть, одно крыло просело. Власти оцепили район и взорвали. По крайней мере, обошлось без жертв. Надеялись восстановить, но все руки не доходили.

— Значит, если там хранились какие-то архивы…

— То они могли захватывать всю первую половину прошлого века. Ну и что?

Она заглянула в опустевший бокал, и я подлил ей еще вина.

— Вот и я думаю, ну и что?

Я взглянул на окно. Светало. Официант подошел по первому моему знаку — кроме нас, посетителей не было. Я расплатился, и мы поднялись по крутым каменным ступенькам на улицу. Переулки были пустынны, ставни в домах закрыты, вершины гор, окружающих гавань, затянуты низкими облаками. Пошатнувшись на выщербленной ступеньке, Сандра прижалась ко мне. Я обнял ее за талию, и она не отстранилась. Я отвел золотистую прядь, скрывающую маленькое ухо, и сказал: