Время побежденных - Голицын Максим. Страница 20

Недаром он все это время просидел за столиком, бессмыленно таращась в пространство — он явно не пропустил ни одного слова из моей беседы с Уле.

— Положим, — неохотно ответил я. Не люблю, когда посторонние суются в мои дела.

— Он мне тоже нужен, — отрезал Хенрик. — Пошли. Проведаем его.

— То-то он обрадуется, — пробормотал Карс.

Мне было наплевать, обрадуется Кармайкл или нет, — я знал его как довольно гнусного типа и вовсе не стремился с ним любезничать, но на всякий случай сказал:

— Послушай, приятель, если тебе так уж нужен Кармайкл, какого черта ты увязался за нами? Сходил бы один, навестил его с глазу на глаз.

— Вы знаете, где он живет, — коротко ответил Хенрик, — а я нет. И мне Уле сроду не сказал бы; это он с вами такой любезный.

Я осторожно потрогал челюсть, и она отозвалась ощутимой болью.

— Боюсь, все в прошлом. А зачем тебе нужен Кармайкл?

— По делу, — отрезал Хенрик. — Я же не спрашиваю, какая тайная сила влечет к нему тебя. Тем более, как я слышал, нет в нем ничего особенно привлекательного. Довольно мерзкий тип.

Я колебался лишь секунду. Дело и так было из рук вон плохо; не хватало мне еще постороннего подозрительного субъекта, который путается под ногами. Но без него мы бы не выбрались из этой заварушки. Я искоса поглядел на Хенрика — особой симпатии он не внушал, уж слишком жесткое у него было лицо… впрочем, кто из нас ангел?

— Ладно, — сказал я, — но я не могу отвечать за твою безопасность.

— Уж как-нибудь сам разберусь, — ответил Хенрик, — ты, судя по всему, и за свою ответить не можешь. Так куда идти?

— Недалеко, — ответил я, — это здесь, на набережной.

— А, это та дешевая гостиница, про которую ты когда-то рассказывал, — вмешался Карс, — ты еще говорил, что это настоящий половник.

— Чего? — удивился Хенрик.

— Клоповник, — пояснил я, — он вообще-то хорошо объясняется по-нашему. Только иногда путается. В основном в этих… ну, переносных смыслах.

— Метафорах?

— Во… верно. А так его можно понять, — вступился я за своего напарника.

— Посмотрим… — сказал Хенрик, — вы имеете в виду вон тот красный кирпичный дом? Ну, там действительно настоящее клопиное гнездо.

Дом выглядел, как десятки других таких же домов на набережной: мрачная кирпичная коробка с узкими окнами-бойницами. От остальных домов, располагавшихся по соседству, его можно было отличить лишь по тому, что во многих его окнах и сейчас горел свет; клопы — ночные насекомые.

Я поудобнее передвинул кобуру, чтобы при нужде вытащить пушку как можно быстрее, и шагнул в темный, пропахший мочой подъезд. Лампочка над дверью была вывернута, но под лестницей светилось окошко — там располагалась будочка консьержа (если можно считать представителем этой солидной профессии одноглазого негра с заячьей губой). Он снял ноги в грязных ботинках со столика и мрачно спросил:

— Вы к кому, ребята?

— К Кармайклу, — ответил я за всех (Карс на этот раз благоразумно предпочел держаться в тени). — Есть одно дело.

— Майка дома нет, — басом отозвался страж подземного мира. — Ясно?

— Парень, — ласково сказал я, — я его целый вечер прождал в «Сардинке». Он там назначил мне встречу. И не явился. Ясно? А если он не в баре, то, значит, дома. И наоборот. Где же ему, спрашивается, еще быть?

— Говорю тебе, нет его. Никаких признаков жизни.

Я вздохнул и кинул на столик десятку. Сплошные расходы сегодня, и даже на счет управления их не спишешь — ведь официально я этим делом не занимаюсь.

Консьерж сгреб десятку своей лапой и сказал:

— Проходите. Комната триста сорок восемь. Третий этаж.

Я кивнул, и мы стали подниматься по лестнице, причем Карс продолжал аккуратно держаться в густой тени. Слава Богу, нам не нужно было пользоваться лифтом, чья черная пасть исторгала всю гамму запахов общественной уборной.

Комната номер триста сорок восемь располагалась в длинном темном коридоре, в который выходило еще сорок девять таких же комнат. Большинство дверей были закрыты, но изнутри доносилась лихая музыка, громкие голоса и визгливый женский хохот. И только в триста сорок восьмой было темно и тихо. Как сказал этот одноглазый цербер — никаких признаков жизни.

Я жестом велел своим спутникам подождать и, выхватив пушку, подобрался вплотную к двери и резко ударил по ней ногой. Дверь отворилась — она была не заперта. Я пригнулся, осматриваясь и готовясь в случае необходимости открыть огонь, но внутри было по-прежнему тихо. Освещение не работало, и только багровая вывеска заправочной «Тексако», располагавшейся на противоположной стороне улицы, бросала сквозь распахнутое окно зловещие отблески на дешевую обстановку меблированной комнаты. В этом призрачном красном свете я увидел темную фигуру, раскинувшуюся на незастеленной кровати. Поза была настолько неестественной, что мне хватило одного взгляда, чтобы понять — мы опять опоздали.

Я подошел поближе к кровати, и искаженное лицо, в котором я с трудом мог узнать Кармайкла, уставилось на меня мертвыми глазами. В них плясали багровые буквы вывески. Я протянул руку — тело уже успело остыть.

Я повернулся к своим спутникам, молчаливо наблюдавшим за происходящим, и уныло произнес:

— Я вас поздравляю!

— Что, Олаф, опять покойник? — восхитился Карс.

— Нам везет, — сказал я, — и как это нам удается всегда поспевать к развязке?

Хенрик подошел ко мне и, чиркнув зажигалкой, поднес ее поближе к лицу покойного.

— Не очень-то он хорошо выглядит, бедняга, — спокойно заметил он.

В его словах была доля правды — если труп вообще может хорошо выглядеть. Лицо у Кармайкла было искажено, точно от ужаса, глаза вылезли из орбит.

— Отчего он умер? — спросил Карс у меня за спиной. — Есть какие-нибудь видимые травмы?

Я покачал головой.

— Трудно сказать. Сначала я должен осмотреть его как следует. Поищи-ка выключатель.

Свет, который испускала свисавшая с потолка лампочка без абажура, был тусклым, но после царившей тьмы даже он заставил меня на миг зажмуриться. Когда я открыл глаза, то смог наконец хорошенько оглядеть комнату — омерзительное, запущенное жилище, в котором нищета и грязь мешались с неожиданной роскошью: в углу стояла суперсовременная стереосистема, на замызганной скатерти — початая бутылка дорогого коньяка. Тело Кармайкла, лежавшее поперек кровати, тоже комнату не украшало.

Пока я раздумывал, стоит ли сразу вызывать полицию или порыться тут еще немного, Хенрик, оглядывавший труп с брезгливым интересом, окликнул меня.

— Эй, инспектор, погляди! Что это у него?

Я подошел поближе.

На висках покойника виднелись чуть заметные синяки круглой формы. Рубаха была расстегнута, и я увидел точно такие же отпечатки над ключицами.

— Видел когда-нибудь такое?

— Похоже на отпечатки электродов, — ответил я, — нейростимулятор оставляет такие.

— Кто-то его очень внимательно расспрашивал, — заключил Хенрик, — а уж от чего он помер — то ли от того, что кто-то перегнул палку, то ли еще от чего, — это уж пусть медики решают. Я бы все-таки на твоем месте вызвал полицию, инспектор.

— Тебе-то что за дело?

Тот пожал плечами.

— Не люблю, когда неожиданно умирают люди, с которыми у меня деловые отношения. Но ты меня сюда не впутывай. Услуга за услугу, ладно?

Я обернулся к Карсу, который стоял, сокрушенно озираясь вокруг.

— А ты что скажешь?

— Не знаю, Олаф. Если кто-то и убил его, то с тех пор прошло несколько часов. Труп успел остыть.

— Как ты думаешь, привратник мог кого-нибудь заметить?

Карс пожал плечами.

— Тут есть окно, Олаф. И оно открыто.

Я высунулся в окно — широкий карниз выходил прямо на пожарную лестницу. Удобно, ничего не скажешь.

— Странно, что никто ничего не слышал, — заметил Хенрик. — Нейростимулятор — болезненная штука. Он, должно быть, кричал как резаный.

— Стереосистема.

— Что?

Я кивнул на мигающий зеленым огоньком ящик в углу.