Четвертая обезьяна - Баркер Джей Ди. Страница 26

Эмори — день первый, 15.34

Эмори лежала на каталке, свернувшись калачиком, прижав одну руку к уху, а вторую к стене. Правда, совсем заглушить музыку не получалось. Она была слишком громкой, громче, чем из любого динамика. Несколько месяцев назад они с Кирсти Доналдсон ходили на концерт группы Imagine Dragons; они стояли шагах в трех от сцены, прямо перед усилителем — такого огромного она в жизни не видела. Усилители были такими мощными, что у них на головах волосы буквально вставали дыбом, и они сделали грандиозные селфи.

Но сейчас все было гораздо громче. Музыка была не просто громкой — она оглушала, многократно отдаваясь от стен. Ритм сотрясал ее до костей.

Когда музыка только началась — ей казалось, с тех пор прошло несколько часов, — она пыталась кричать, но из-за грохота не слышала собственного голоса. Сначала она прослушала «Роллинг Стоунз», потом Дженис Джоплин, за которой последовала еще дюжина групп; многие казались знакомыми, но их названия она не знала. И все же она кричала; в ней горели гнев, ненависть и страх, которые требовали выхода. Она кричала, пока не охрипла; Эмори понимала, что, скорее всего, у нее сел голос, слышит она это или нет. Она кричала, пока язык не стал сухим и шершавым, как наждак, а голова не начала разламываться от боли.

Эмори пыталась спрятать голову между коленями, и это ненадолго помогло, но вскоре правое плечо затекло оттого, что голова склонилась под неудобным углом. Она в досаде дернула наручники, но металлический браслет лишь глубже врезался в запястье. Ей хотелось плакать, но слезы иссякли несколько часов назад.

Как же холодно!

Без одежды все поверхности казались сырыми и ледяными.

— Мама! — Хотя позвала вслух, она себя не слышала. Теперь вокруг нее гремел саундтрек из сериала «Место преступления»… она смутно вспомнила название группы, которая исполняла главную тему: The Who, кажется. Она терпеть не могла классический рок, почти так же сильно, как рэп. — Мама, ты еще здесь?

После саундтрека к «Месту преступления» зазвучала песня «Отель Калифорния». Эту песню она очень любила; к счастью, мелодия исполнялась чуть тише, чем другие. Она подняла голову и взглянула вверх. Она была почти уверена, что музыка доносится откуда-то сверху, с большой высоты. Шли часы; глаза Эмори немного привыкли к темноте. Хотя мрак был по-прежнему почти кромешным, она различала очертания предметов. Увидела ножки каталки, во всяком случае, ближайшие к ней. Она видела свою руку, прикованную к каталке, и часть защитного бортика. Она попробовала повертеть наручники на запястье, надеясь, что удастся найти слабое звено в цепочке или цепь соскочит с перил, но цепь звякнула о крестовину, которая не давала ей больше двигаться. Потом она…

Внизу послышался шорох. Эмори взвизгнула и поспешно подтянула ноги к груди.

— Что там? Таракан?!

Нет. То, что там пробежало, было слишком большим для таракана. Скорее это мышь или…

Только не крыса! Все что угодно, только не крыса! Эмори терпеть не могла крыс. Иногда она видела их на улице — они вылезали из водостоков, поблескивая глазками-бусинками и щеря острые желтые клыки. Потом крысы бежали в переулки, к мусорным контейнерам, в поисках еды. Крысы едят все подряд. Она слышала, что иногда крысы нападают на бездомных большими группами или стадами… нет, скопление крыс называется не так. Когда-то она это учила — несколько лет назад такой вопрос попался ей в контрольной по естествознанию. Стая — вот как! Тогда ей показалось это смешным. Большая группа крыс называется стаей. Сейчас ей было совсем не смешно. Что может быть хуже крысы? Только стая крыс.

— Мама!

Что-то еще задело ее ногу, и она, резко отдернувшись, ударилась головой о край каталки. Пожалуйста, не надо! Только не крысы! Они наверняка хорошо видят в темноте. Эмори представила себе зверька, который затаился в углу и смотрит на нее, оскалив пасть. Из пасти капает слюна — наверняка заразная…

«Не люблю все время говорить о плохом, но вынуждена задать тебе вопрос. Чем, скорее всего, будет питаться крыса, запертая в цементном мешке вместе с голой девочкой?»

Эмори застонала и на секунду услышала свой стон. Потом гитарные риффы заглушили все остальные звуки.

«Я знаю, крысы в еде непривередливы; они благодарны за любую предложенную им еду. Наверное, нежная юная девушка придется им по вкусу. Ты со мной согласна? По сравнению со старым иссохшим бомжом ты для них — как нежная мраморная говядина».

Эмори снова вгляделась в окружавший ее мрак. Она чувствовала, как крыса следит за ней, но сама не видела ее.

«Интересно, умеют ли они лазать».

Каталка заскрипела, когда Эмори сдвинулась на середину.

«Наверное, если их много, они способны построить крысиную пирамиду и взобраться наверх друг по другу. Они изобретательные твари. Мне говорили, что иногда они нарочно кусают жертву в щеку, чтобы та открыла глаза и они могли выгрызть их из глазниц. Для них это хорошая приманка. Они коварны. Да, эти мелкие твари очень коварны!»

— Нет там никакой крысы, — вслух сказала Эмори. — Как крыса сюда попадет?

«Ага, в том-то и загвоздка. Хотя… он ведь как-то поместил сюда тебя. Может, он и крысу подбросил… или двух, или трех. В конце концов, он отрезает части тела и рассылает их родственникам жертвы; его способ развлекаться можно назвать в лучшем случае сомнительным. Скорее всего, у него не все дома».

У Эмори чаще забилось сердце; пульс глухо стучал в изуродованном ухе.

В очередной раз, когда крыса пробегала мимо, она отчетливо разглядела ее, пусть всего на миг. Потом упитанный грызун скрылся во мраке.

Дневник

Я поднимался по ступенькам медленно, как улитка, соображая на ходу и пытаясь сочинить какую-нибудь правдоподобную историю. Главное — не пускать ее к нам в дом, тем более — не дать спуститься в подвал.

Выйдя на кухню, я увидел, что она сидит за столом. Похоже, пока меня не было, она снова плакала. Вытирала глаза мокрой салфеткой и отщипывала куски булки.

Переступив порог, я закрыл за собой дверь в подвал. Летом рама разбухала; мне пришлось с силой дернуть ручку, чтобы дверь закрылась плотно.

Я сел за стол, не сводя взгляда с остывшего рагу.

— Там что-то случилось с котлом, и мама помогает отцу его чинить.

Я говорил тихо, так тихо, что едва слышал себя. Я придумал не самую лучшую ложь, но решил, что и так сойдет; ничего другого в голову все равно не приходило. Потом я поднял глаза и посмотрел на ее усталое лицо.

Миссис Картер тоже посмотрела на меня. Хотя я отсутствовал лишь несколько минут, мне показалось, что синяки у нее под глазами еще больше потемнели, а щека еще больше распухла. Как может мужчина сделать такое с женщиной, которую он любит, как может он причинить ей такую боль? Она дергала коленом под столом, а когда заговорила, голос у нее был слабым, далеким:

— Он ведь умер, да?

Она скорее утверждала, а не спрашивала, и говорила без всяких эмоций.

— Они там чинят котел, — повторил я. — Котел у нас старый и часто выходит из строя.

Она покачала головой и вздохнула:

— Можешь сказать мне правду, ничего страшного.

Отец просил меня разобраться с ней. Он хотел, чтобы я решил головоломку. Если я ей скажу, им придется и ее убить? Если она должна умереть, то умрет ли она по моей вине?

Но ведь она должна была узнать; она имела право знать. Как она поступит, если я сейчас промолчу? Уйдет домой и вызовет полицию? А потом, еще хуже, скажет полицейским, что мистер Картер пошел к нам и больше не возвращался? Я должен был ей сказать.

— Он хотел сделать маме больно. Она защищалась. Никто не имеет права обвинять ее за это.

Она снова вздохнула и скомкала в руке мокрую салфетку.

— Да. Наверное.

— Давайте я отведу вас домой, — сказал я ей.

Миссис Картер вытерла нос тыльной стороной ладони.

— А как… что они сделали с… господи, неужели он правда умер?

Она снова разрыдалась. Ее поведение озадачивает меня даже сейчас, хотя с тех пор прошло много лет. Иногда кажется, что у женщин нескончаемый запас слез; они так легко плачут по любому поводу — и не просто плачут, рыдают. У мужчин все по-другому. Мужчины плачут редко, во всяком случае от эмоций. У них слезы появляются скорее от боли. Женщины замечательно справляются с болью, но не с эмоциями. Мужчины справляются с эмоциями, но не с болью. Различия иногда очень тонки, и тем не менее они есть.

Я никогда не плакал. Я сомневался в том, что умею плакать.

Я встал и протянул ей руку:

— Пойдемте, я отведу вас домой.