Больше никогда не спать - Херманс Виллем Фредерик. Страница 46

Утёнок наконец закрыл свой клюв. Он трясёт головой, клюёт себя в спину, разглаживает перья и неловко шлёпает к воде. Вот он уже плывёт обратно, к матери и братьям, не делая никаких видимых усилий, словно уносимый ветром бумажный кораблик.

38

На такой неровной местности не так-то просто измерить длину шага. Рытвины, кочки, плоские участки, подъём, спуск, — наверное, вообще все шаги разной длины. Я развернул рулетку на земле, придавив её концы двумя тяжёлыми камнями. Слежу за тем, чтобы не делать слишком больших шагов, пробую выяснить, сколько их в двух метрах. Три с половиной. Я подбираю рулетку, она сворачивается, я засовываю её в карман штанов. С картой в руках я стою там, где вода вытекает из озера в Ливнасйокку. Отсюда километров пять до Риво-эльв, по карте это четвёртый приток справа. Пять километров — это две тысячи пятьсот раз по два метра, то есть… то есть восемь тысяч семьсот пятьдесят шагов. Приблизительно. Плюс-минус пятьсот, или, может быть, тысячу.

Какими бы грубыми ни были мои прикидки, всё же именно подсчёт шагов поможет мне определить, дошёл ли я уже до Риво-эльв. Я не знаю, какими критериями руководствовался тот, кто составлял эту карту; но он почти наверняка пропустил какие-нибудь мелкие речки. Так что с некоторой вероятностью четвёртый по счёту приток, который мне встретится, будет вовсе не Риво-эльв. А вдруг я попаду не в ту долину? При одной мысли об этом мне хочется завопить от ужаса. Как же я тогда найду Арне? Буквально всё время уйдёт у меня на бестолковые поиски — вместо работы; в конце концов, подгоняемый голодом, я буду рад и тому, что, полуживой, снова окажусь в цивилизации. Едва спасу свою шкуру, и больше ничего не добьюсь.

Я вырываю из блокнота листок, складываю его вчетверо, зажимаю его в левой руке, беру карандаш в правую и отправляюсь в путь.

Вслух считая шаги, я вхожу в долину Ливнасйокки. Это тот самый берег, по которому медленно спускалось тогда к воде стадо оленей. Кое-где мне ещё попадается олений помёт. Катышки выглядят почти как метеориты.

Метеориты!.. Так близко к воде, в заросшем болоте, мне не найти ни одного.

Чтобы не упустить своего шанса, я немного поднимаюсь вверх по склону. Земля здесь суше, растительности меньше. Здесь много камней, но это всего лишь скатившийся вниз щебень.

Семьдесят. Восемьдесят семь, восемьдесят восемь. Когда я спотыкаюсь о туфур, в панике делаю два-три неровных шага, — сколько я должен прибавлять? Прикидываю на глаз; надо же хоть что-то с этим делать.

Досчитав до ста, я ставлю на бумаге чёрточку и начинаю считать снова. Рот пересыхает оттого, что я всё время говорю вслух — хотя можно ли назвать речью перечисление цифр? Бумажка у меня в руке размягчается от пота. Я внимательно изучаю каждый камень и в то же время всё ещё надеюсь увидеть где-нибудь Квигстада и Миккельсена. Сам не понимаю, почему. Арне ведь сказал, что от горы Вурье они пойдут в Скуганварре, а я сейчас иду на юго-восток, почти в диаметрально противоположном направлении.

Тысяча семьсот пятьдесят. Я только что перешёл первый приток. Вроде всё сходится. Тысяча семьсот пятьдесят шагов — это примерно километр. По карте от озера Ливнас-явре до первого притока чуть меньше километра. Надо же! Метод действительно работает, и даже очень прилично. Неужели в конце концов даже я чему-то научусь? Смогу ориентироваться в этих местах без компаса? Чтобы отпраздновать победу, я сажусь и достаю сигарету. Их у меня осталось ещё восемь. Снова поднялся туман, солнце бледное, как луна. Я зажигаю сигарету одной из пяти оставшихся спичек. Ничего страшного, скоро все тревоги останутся позади. У Арне большие запасы. Ещё девять, пусть даже десять километров. Четыре до Риво-эльв и ещё пять-шесть до ущелья. На карте всё изображено очень схематично. Невозможно разобрать, где, собственно, это ущелье начинается. Но ведь и где сидит Арне, я тоже точно не знаю. Десять километров: в Голландии такое расстояние проходится за час сорок пять минут. А здесь? За пять часов? Ну нет, скорее за четыре, мне ведь не придётся идти по горам. Арне не удивится. Он уже два дня только и делает, что разыскивает меня. Злиться или ворчать он тоже не будет, это не в его стиле. Не станет он и отчитывать меня. Мне и так достаточно стыдно.

Подумать только, что Нансену было примерно столько же лет, сколько мне сейчас, когда он пересёк Гренландию с востока на запад, три тысячи километров по льду, при пятидесятиградусном морозе. В одиночку. Без шерпов, преданных сахибу всей душой.

Я думаю о том, как нужно было бы мне устроить свою жизнь, чтобы когда-нибудь оказаться в состоянии совершить нечто подобное. Во-первых, отец должен был остаться в живых. Но в этом случае я, наверное, не стал бы учиться геологии, и вообще не стал бы учиться, а сделался бы флейтистом. Великим флейтистом? Хороший вопрос. Жалею? Нет. Ни о чём не жалею. Ведь тогда я не смог бы ответить за отца, сделать то, что у него не вышло.

Я встаю, мне нужно торопиться. Я всё ещё могу идти, всё ещё держусь на ногах. Пусть я заблудился, пусть выставил себя на посмешище, пусть я делаю всё неумело — всё же я это делаю, и это главное.

Это главное. Пока что я ни перед чем окончательно не отступил. И поэтому у меня всё получится, поэтому в конце концов я найду кратер, и, возможно, привезу домой метеориты.

Я показываю их Сиббеле. Ну что же, говорит Сиббеле со своим фирменным презрительным смешком, — конечно, у таких людей, как Нуммедал, много всяких заслуг. Но со временем эти люди стареют и отказываются принимать какие бы то ни было новые идеи. Собственно, Нуммедалу надо было уйти на пенсию сорок лет назад, на вершине славы.

Мы оба хохочем. Я выкладываю на стол Сиббеле драгоценные метеориты, один за другим. Чуть позже я стою перед другим столом — длинным, обитым зелёной кожей; за ним сидят профессора в мантиях. На мне чёрный фрак, и я склоняю голову, но отнюдь не в знак смирения, а для того, чтобы разглядеть лежащий на столе докторский диплом. Свиток метровой длины, потрясающая каллиграфия, красная печать размером с яичницу. Cum laude.^[3]

На бумажке, которую я сжимаю в левой руке, уже три ряда чёрточек, в каждом пять раз по пять, а под ними ещё один — четыре раза по пять. Девяносто пять чёрточек! Девять тысяч пятьсот шагов. Умножим на два, разделим на три с половиной: примерно пять тысяч. Всё сходится! Считать больше не нужно. Я уже перешёл три притока и подхожу к четвёртому. Эта глубокая долина, конечно, не что иное, как Риво-эльв. Зачем мне теперь идти вдоль реки? Заблудиться больше невозможно, я могу смело срезать угол.

Я поднимаюсь метров на шестьдесят, вижу обе реки — Ливнасйокку и Риво-эльв. Пенящаяся вода, постоянно сдерживаемая порогами.

Я пытаюсь представить себе, как долина Риво-эльв будет выглядеть дальше. Она должна всё больше сужаться и в конце концов привести в ущелье, где меня ждёт Арне. Как я его найду? Нужно принять важное решение: идти ли мне по берегу реки, или же выше, по кромке левого склона? Что разумнее? Если пойти поверху, то у меня есть все шансы не заметить Арне в том случае, если он ждёт меня внизу у воды или на другом берегу. Если идти вдоль берега, то, наоборот, я смогу держать оба склона в поле зрения, хотя и тогда может статься, что Арне разбил палатку в плохо просматривающемся с берега месте. Но не идиот же он, в самом деле. Он, в свою очередь, делает всё возможное для того, чтобы мне было как можно легче его найти. Уж на это-то я могу рассчитывать. И оттого, что мне будет гораздо легче идти снизу, оттого, что Арне это тоже понимает, я решаю идти вдоль берега.

Долина становится всё глубже и уже, склоны всё круче, — настолько, что растениям больше не за что на них уцепиться. Местами прослойки породы выходят наружу, как книжные полки. На них лежит снег, он не тает даже летом. Снег, покрытый чёрной пылью. И красный снег. Я кладу немного снега на ладонь и рассматриваю его в лупу, но он тает раньше, чем мне удаётся рассмотреть делающие его красным микробы. Наверное, их вообще нельзя увидеть в лупу. Но не стоит тратить время на всякую ерунду. Если нигде не останавливаться, то, может быть, через пару часов я уже встречусь с Арне. Два часа — бессмысленная мера времени для человека, у которого нет часов. До вечера: такой же бессмысленный ориентир в этих местах, где никогда не темнеет. В любом случае, как можно скорее.