Покупатели мечты - Кури Августо. Страница 30

После того как Учителя осмотрели и наложили ему несколько швов, не применяя непосредственно анестезии, врач начал осматривать грудную клетку Бартоломеу. При этом он всем своим видом выказывал нетерпение и возмущение, как будто бы делал самое большое одолжение в мире, но против собственной воли. За службу в области филантропии он получал меньше, чем за особых или обычных пациентов. Наблюдая за этим бесчувственным человеком, Учитель заметил:

— Что вас заставляет быть нетерпеливым? Вы же оказываете помощь восхитительному человеческому существу.

— Да, я — киноактер, — игриво произнес Краснобай.

Легкая критика Учителя вызвала у врача агрессию. Он тут же набросился на него:

— Кто вы такой, чтобы делать замечания доктору? Вы — нищий! — И шепнул медсестре: — Я не переношу этих бродяг. У них нет денег, а ведут себя нагло.

— Вы — доктор, изучали психологию, так почему вы поступаете так, как будто бы не знаете ее? — спросил Учитель.

Поставленный в неловкое положение, врач вынужден был отреагировать. На этот раз он говорил чуть дольше:

— Смотри сюда, нищий, вы являетесь обузой для общества и обузой для этого госпиталя.

— Донатор этого учреждения, Меллон Линкольн, разве он не ставил условий, чтобы врачи относились к оборванцам так же, как и к состоятельным пациентам? Этот человек потерпел серьезнейшую неудачу, он был недостоин своей власти.

— Что? Кто вы такой, чтобы критиковать владельца этого госпиталя? Что за наглость? Вы посмотрите на свой жалкий внешний вид.

Саркастически усмехнувшись, врач завершил свою краткую консультацию. Он дал им направление к психиатру, у которого они должны были получить помощь.

— Как хорошо, я посещу своих родственников! — с иронией произнес Бартоломеу, имея в виду, что уже проходил несколько курсов лечения.

Затем мы вышли и увидели, как медсестра отозвала врача в сторону и сказала ему:

— Доктор, это тот человек, который приводил в волнение город.

— Это он? Не верю. Мы говорили о нем на днях. Но почему вы мне этого не сказали раньше?

Он почувствовал, что упустил возможность исследовать мозг человека-революционера. Да, возможность купить несколько грез, похоже, ускользнула. Он будет продолжать барахтаться в грязи своего маленького мира.

Глава 21

Десять минут, чтобы заставить жизнь молчать

Покидая госпиталь, мы шли через центральный вестибюль. Внезапно два человека в белых одеждах со стетоскопами, висящими на шее, обратились к нам с подчеркнутой вежливостью и вниманием. Они спросили, хорошо ли нас принимали, и попросили прощения за возможные недостатки. Они посмотрели на Учителя и, не спрашивая у него позволения, прослушали стетоскопами область его поясницы, а потом левую часть грудной клетки. И с полной уверенностью сказали, что он нуждался в другом лечении. Затем они осмотрели Бартоломеу и Мэра и заявили, что с ними все в порядке.

Они предложили нам сопровождать его. Учитель хотел уйти, однако Моника и профессор Журема настояли, чтобы он завершил обследование. Однако Учитель был полон решимости покинуть госпиталь. Тогда на сцену вышел обжора группы.

— Я ослаб; если я чего-нибудь не съем, то упаду в обморок. — И он начал изображать головокружение.

— Ясно, сеньор. Мы приготовим для сеньора еду, а также для всех тех, кто захочет есть, — сказали они с величайшей любезностью.

— Мы позаботимся о вашем здоровье, — заговорил Мэр. Он и Бартоломеу взяли Учителя под руки, каждый со своей стороны, и стали подталкивать его в комнату для обследований. Конечно же, они сделали это в надежде перекусить.

Потом Бартоломеу, Барнабе, Разрушитель, Эдсон и остальные направились в другое помещение, чтобы подкрепиться. Я не покинул Учителя, я чувствовал, что происходит что-то странное. Профессор Журема и Моника остались со мной. После того как Учителя обследовали, ему сказали, что нужно поставить капельницу, и попросили, чтобы я подождал снаружи. Я заупрямился и остался. Моника и Журема вышли из комнаты. Тем временем Учителю поставили капельницу. Перед этим в систему влили примерно десять ампул, пояснив, что это глюкоза и антибиотики. После этого один из врачей сказал, что Учитель заснет на короткое время, поэтому нам следует уйти минут на десять, а потом вернуться.

Не доверяя им, я подошел к мусорному ведру, чтобы посмотреть, что было в ампулах, которые вылили в систему. Это был фентанил, анестетический препарат. «Анестетик? Но это же невозможно!» — подумал я. Несмотря на то что я не был медиком, у меня появилось предчувствие, что через несколько минут они его убьют. К вене Учителя уже подключили систему, но он, как и я, тоже подозревал, что здесь что-то не так.

Я немедленно вытащил иглу из его вены и позвал профессора и Монику, чтобы они мне помогли. После этого мы поспешили уйти. Я попросил, чтобы позвали Бартоломеу, Барнабе и остальных, и мы все вместе быстро покинули госпиталь.

Выходя, Продавец Грез посмотрел на стены и работавших в этих стенах людей, которые были такими же холодными, и ему стало грустно. Он знал, что в этом учреждении охраны здоровья были исключения, но постепенно деньги стали важнее жизни.

Мы пошли в наш старый дом, виадук президента Кеннеди. Профессор Журема настаивала на том, чтобы мы привели Учителя к ней домой, но он не захотел. Он отказался от приглашения идти к ней в особняк, потому что боялся новых опасностей по пути и не хотел подвергать опасности своих учеников. Он попросил, чтобы Бартоломеу и Барнабе пошли с ней, но они отказались, не желая покидать его. Этот великодушный человек залечивал свои раны, преклонив голову в негостеприимном месте.

Журема и Моника купили компрессы и медикаменты и лечили его весь вечер. Наступила ночь. И, прежде чем проститься с Журемой, Моникой и Разрушителем, которые собрались идти домой, Учитель попросил нас, чтобы мы сели кругом. Потрясенный случившимся, он имел подавленный вид. Похоже, наступил момент, когда он решил сказать о том, что его беспокоило. Мы сгорали от нетерпения.

— Вы были источником веселья. Вы наполняли воздухом мои эмоции. Общаясь с каждым из вас, я узнал, что стоит вкладывать в человеческое существо. Однако пришло время расстаться.

— О чем вы говорите? — поинтересовалась профессор Журема. — Мы — одна семья!

— Дорогая Журема, мы больше не можем ходить вместе. — И, растрогавшись, Учитель продолжил: — Вы слишком важны для меня, чтобы я подвергал вас риску. Я не знаю, сколько времени я еще проживу. — Он помолчал и добавил: — Пожалуйста, не настаивайте. Каждый из нас должен идти своим путем. — В голосе Учителя появилась твердость.

— Но, Учитель, если мы здесь подвергаемся опасности, можно пойти в другие города, другие штаты, даже, кто знает, в другие страны, — сказала Моника со слезами на глазах.

— Мои враги могущественны. Они найдут меня и на краю земли.

Тут я не выдержал и обратился к нему с вопросом:

— Учитель, я знаю, что вы никогда не вторгались в нашу частную жизнь и никогда не заставляли нас рассказывать о своей жизни, если мы не делали этого по собственной воле. Простите меня за то, что я вторгаюсь в вашу жизнь. Кто ваши враги и почему они хотят убить вас?

Я тоже был подавлен; мне действительно было грустно и не хотелось прекращать столь великолепное социологические исследование и отношения с моими друзьями.

Он деликатно посмотрел на меня и попросил прощения за то, что не хотел вдаваться в подробности своей жизни.

— Тот, кто знает секреты, впутывает себя в них и может стать самым незащищенным. Из любви к вам некоторых секретов я вам не раскрою.

Он сделал паузу и показал грудь и бока. Там были громадные шрамы. После этого он рассказал то, что посчитал нужным.

— Эти шрамы являются отметинами, оставшимися после одного преступного пожара, когда меня впервые попытались убить. И им на самом деле это почти удалось. Было найдено обуглившееся тело, и это тело не было моим, а одного доброго исстрадавшегося человека без семьи, который жил на улице, как и мы. Я пригласил его стать моим садовником. У меня с ним были длинные беседы, я узнал о его травмах и его болях. Я дал ему в подарок кольцо с двумя детскими лицами, которые символизировали моих детей, в знак признательности за то, что он выслушал меня и служил мне. К несчастью, однажды, когда мы опять беседовали, произошел взрыв и языки пламени быстро распространились по всему дому. Мой друг умер, а подумали, что умер я. Мои враги успокоились, пока не узнали, что я остался жив.