Красная книга начал. Разрыв (СИ) - Владимиров Дмитрий. Страница 5

   Теперь к порту. Из одного лабиринта, пересекая "нейтральную зону" припортовых лавок, в другой.

   Тут другие запахи и иные голоса. Более дешевые шлюхи и обшарпанные двери таверн, кислый запах помоев и сладковатый разложения, вонь стоячей воды и порока. Город в городе.

   Мне чуть дальше: в район складов. Там между пакгаузов и погрузочных доков, есть маленькая каморка,теперь о ней знаю только я. Только Старик бывал тут. Последнее прибежище. Здесь я всегда храню немного денег, небольшой запас оружия и мужского платья разных сословий. Здесь низенький топчан и абсолютная тишина. Место, чтобы собраться с мыслями. Место, чтобы приготовить сладкое блюдо мести.

   Вращаясь среди нынешней прогрессивной молодежи, не сложно познакомиться с мыслями о гуманизме, сострадании, любви к ближнему, но проникнуться сложно. Все эти пафосные речи о необходимости добиваться равновесия с миром, о том, что люди братья друг другу... Они хороши за кувшинчиком вина и куском жареного мяса, когда брюхо полно и голова чуть отягощена хмелем. Когда мир вокруг весел и прекрасен. Эти мысли вызывают у меня отвращение. Особенно мысль о всепрощении. Говорят, с востока принесли нового бога: он зовет любить и прощать, отказаться от мести и воздаяния. Что за глупость! Конечно, я не приемлю месть, предпочитаю бить на опережение, но не в этот раз.

   ***

   Механик шагнул из разрыва на грязную улицу, почувствовал, как стонет рвущаяся ткань мира - плач природы по нарушенному равновесию. Несмотря на боль, пронзившую его давно измененное тело, он улыбался. Ему нравилась эта власть, нравилось преодолевать, сминать напором, разрушать. Когда-то давно он был обычным человеком, слабым, подверженным болезням и хворям, могущественным, но уязвимым. Сотни экспериментов, операций, вмешательств в саму суть человека и не только в тело, но и в душу, превратили его в повелителя. Теперь над ним не властна судьба. Теперь ихор, который с тихим шелестом движется по его новым жилам, не несет с собой старости, не подвержен болезням и почти невосприимчив к энергетическим всплескам и эманациям магических полей. То гениальное надругательство над природой превратило Механика в произведение искусства.

   Раньше он был непревзойденным разведчиком, посредственным магом и верным служакой, теперь же, выбрав иную сторону, он стал рукой возмездия. Можно преодолеть действие яда, можно защититься от магии, вылечиться от раны, нанесенной псевдоживым оружием. Можно выжить почти в любой ситуации, почти. Но не тогда, когда он брал заказ. Если надо, он сделает вторую попытку, третью, стотыстячную, но никогда не отступит. Даже желание заказчика, изменившего свое решение, не повлияет на результат. Механик всегда уничтожал свои жертвы, тем более, когда заказ приходил от Них. От Них, оплативших все расходы на изменения его тела и души, нашедших нужных специалистов по всему миру, организовавших долгие годы непрекращающихся мук, пока его тело срасталось с душой. Они отпустили его на волю, лишь иногда вызывая, и только для операций, с которыми не смогли бы справиться сами. Впрочем ему все еще обещана полная свобода, когда-нибудь, он подождет...

   Отключив обоняние и перестраивая на ходу свою кожу под изменившиеся погодные условия, механик прошел мимо луж, обогнув самую большую и переступая через нечистоты и мусор, направился к выходу на центральную улицу. Ему еще пришлось перемахнуть кучу какого-то хлама, распугав крыс, и сдвинуть кипу гнилых ящиков, преграждающих выход из проулка.

   Ночь всегда была щедра к нему, и сейчас, выглянув из-за угла, он узрел лишь спины давно прошедшего патруля. Стражники освещали себе дорогу фонарями. Глупцы. Из-за этих фонарей ночь для них была непроглядна и темна. Пожалуй, пройди они в пяти шагах, механик смог бы скрыться от них в густых тенях.

   Свернув в противоположную от затихающих шагов сторону, он спокойно проследовал вверх по улице.

   В этот час, столица империи - блистательный Аркаим, была тиха и молчалива. Но это было обманчивое впечатление. Если взять южнее, к докам на правом берегу Синташты, или западнее, к студенческим кварталам, то будут и смех и веселье, и распутные девки, и поножовщина вперемешку с пьяным братанием. Если же дойти до трущоб, начинающихся там, где в Синташту впадает Берсуат, то до братания можно не дожить: если сразу не приголубят свинчаткой, то перышком пощекочут обязательно.

   Но ему не туда - на север, где у подножия огромной скалы, несущей на себе императорскую крепость-дворец, раскинулся так называемый "белый город".

   Первоначально, здесь воздвигли крепость, которая должна была господствовать над местностью и защищать государство с востока. Но впоследствии, еще до перенесения сюда столицы, крепость на мысу обросла внешним городом.

   Город перестраивался, сгорал пожарами и восстаниями. Предместья тонули в паводках и разбирались врагами на осадные орудия и топливо для костров. Однако же сама Лунная крепость взята не была ни разу.

   В результате очередного пожара, когда одна половина города лежала пеплом, а другая задыхалась гарью, пра-пра-пра-прадед императора учредил огромнейшую стройку. Так и возник современный Аркаим, с его прямыми и кривыми улочками, островными дворцами и миллионами загубленных этой стройкой душ. Начавшись многие года назад, она продолжалась и по сей день. Комитет Архитектурного Соответствия зорко наблюдал за любым объектом, начиная от дворца вельможи и заканчивая сортиром бедняка.

   Впрочем, наиболее внимательно следили как раз за "белым" - городом знати и граничащим с ним "пестрым" городом. Острова тоже входили в список наиболее важных объектов. Так, например, два года тому назад, на острове "Сад Зверей" владелец снес летнюю беседку не уведомив комитет, но новую не построил, и теперь у острова новый владелец. А старый, выплатив все штрафы, не наскреб достаточной суммы даже на "белый" город, и теперь живет в "пестром".

   Механик ступал по чистой мостовой, считая шаги и вспоминая времена, когда его сапоги издавали гулкое "бух" вместо нынешнего "шшшш". Пусть раньше он и был слаб, зато ему не приходилось и скрываться, а теперь словно вор, ночью, закутавшись в темный плащ и вслушиваясь в темноту, он спешил на встречу, от которой ранее его бы замутило. Не от страха, нет - от презрения и отвращения. Теперь же он один из Них.

   Дома медленно сменялись, пряча свои очертания в наступившей тьме. Он свернул еще раз, проскочил короткий переулок и вышел на одну из радиальных улиц, мощеную природным, а не искусственным камнем. Через каждые 20 шагов, на высоких столбах мягко светились новые газовые фонари. Механик перестроил глаза так, чтобы свет не раздражал их, и отсчитав восемь домов по левой стороне, зашел в девятый.

   Тихо скрипнула дверь на деревянных подпятниках и отрезала полосу уличного света. Он оказался в узкой прихожей, скинул плащ на руки подскочившему старику и, следуя за широким жестом руки, вошел в полутемную гостиную.

   Его ждали уже давно. На простом деревянном столе постепенно утрачивали свежесть остатки небогатой трапезы: пару кусков сыра, хлеба, огрызок говяжьей ноги очищенный довольно небрежно и тройка квелых желтых яблок между двумя кубками с кислым вином. Уже опустошенный кувшин, выставив треснувший бок, лежал у ножки табурета, на котором, не сводя с гостя взведенного арбалета, сидел дородный мужик в потрепанной синей куртке. С другого табурета поднялся поджарый малый, и стряхнув с рубахи сырные крошки развел руки:

   - Мастер Калинич? Не двигайтесь, пожалуйста. Нам приказано убедиться, - он аккуратно потянул из-за спины нож-соломинку, короткий, полый внутри с очень узким лезвием-трубочкой.

   Механик хмыкнул, но поднял правую руку, раздвигая кожу и разрешая вложить соломинку в открывшуюся вену. Малый вытащил из кисета на поясе тоненькую склянку и набор весов больше, подходящий меняле, чем головорезу. Он дождался, когда ихор из вены наполнит склянку, аккуратно вытащил соломинку и склонился над столом с мерами в руках.