Тёмное солнце (СИ) - Евдокимова Лидия Григорьевна. Страница 69

— На счёт «три». Раз, два, три…

Шаман вдавил позвонок как раз тогда, когда Лаитан успела поделиться с властелином крохой своей силы, пока тхади и Морстен не видели. От крика властелина остальные тхади попятились и потянулись за оружием. Морстен ругался так, что его слуги даже переглянулись.

— Все, шаман, прикажи остальным дать тугие повязки и развести огонь. Если найдёшь прямые доски или хоть что-то, чтобы выровнять лежанку под ним, — она кивнула на Морстена, — сделаешь лечение быстрым. Ему нужно зафиксировать повреждение и наложить успокаивающую мазь. И неплохо было бы сунуть что-то под поясницу, чтобы вес тела не продавил нашу работу обратно в… — она осеклась, подбирая более вежливое сравнение.

— В дерьмо, змея, — радостно договорил за нее шаман.

Тхади разошлись в сторону по сигналу шамана, но тот уходить не торопился, ожидая либо слов властелина, либо чего-то еще от Лаитан. Медноликая попыталась сползти со спины Морстена, чтобы ускользнуть от разговора и скрыться, пока он не смог бы её догнать, но его пальцы цепко схватили её за запястье, впрочем, почти сразу же ослабив хватку, будто предлагая, а не приказывая остаться и завершить процедуру самой, без помощи тхади. Лаитан растерялась. Разведённый долинцами и её жрицами огонь уже ярко полыхал в лагерях неподалёку, и огненные всполохи играли на её остриженных волосах, будто те сами горели в огне. Морстен молчал, шаман ждал, Лаитан стала чувствовать себя неуютно, но при этом вполне тепло, сидя на спине властелина.

— Останься, — тихо, но разборчиво произнёс Гравейн. После того, как позвонок, выбитый ударом скалы, встал на место, он чувствовал себя лёгким, как надутый горячим воздухом пузырь рыбы, который запускают северные племена на празднике самой долгой ночи. Он осторожно приподнял голову, и, не получив болезненной вспышки, кивнул своим воинам, приказав исполнять её просьбу. — А вы соорудите поесть что-нибудь для госпожи. И дайте ей глотнуть из фляжки, иначе она отключится прямо на мне.

Тхади моментально исчезли, остался только шаман, копавшийся в обшитой облезлыми шкурками суме. Удовлетворённо рыкнув, он достал металлический сосуд, сделанный из черного железа и закрытый хитрой пробкой, прижатой чем-то вроде зажима. Откупорив фляжку, шаман с довольным видом втянул поднимающийся из неё парок, и кивнул, облизнувшись:

— Тебе повезло, Змея. Господин редко делится с пришлыми соком снежной ягоды. Она даёт силы и затягивает раны не только на теле, но и на душе, — тхади задумался, потом улыбнулся, и продолжил, видя сомнение на лице Лаитан: — В ней нет никакой тьмы. Это просто ягода, растущая на горных склонах севера. Ее собирали в двух сотнях лиг от Замка, и везли на уккунах целых три дня, чтобы сохранить свежесть. Не бойся. Золото крови и силы природы не противоборствуют, а усиливают одна другую.

Морстен ждал, пока вернутся остальные его слуги, и, чтобы скрасить ожидание, спросил у Лаитан:

— Почему ты мне помогаешь? Уже в который раз. Вместо того, чтобы добить и бросить умирать, владычица Империи Маракеш вновь и вновь спасает Черного Властелина от смерти, а теперь и от позора.

Лаитан опасливо поднесла к носу фляжку. Из нее дохнуло ягодным запахом и спиртом. Вознеся про себя молитву стихиям, Лаитан сделала глоток, и тут же едва не упала со спины властелина. Напиток был обжигающе крепким. Из глаз потекли непрошеные слезы, по горлу прокатился комок, сжигая все внутри, но уже через два удара сердца голова стала ясной, а тело наполнилось теплом и лёгкостью.

— Хрррр… — вместо ответа прохрипела Лаитан, утирая слезы под смех шамана, который отошёл на почтительное расстояние, оставив в руках Лаитан тяжёлую флягу. — Ты же сам сказал, что мы должны дойти до Отца. Если кто-то не сможет, разве поход увенчается успехом? — попыталась отговориться Лаитан.

Морстен ждал, искоса поглядывая на Медноликую. Закупорив фляжку и с сомнением подумав, не стоит ли еще глотнуть, Лаитан вздохнула, снова открыла напиток, сделала большой глоток и подождала, пока сок ягоды не заставит разум затуманиться, а щеки разгореться жаром.

— Мне стало легче общаться с тобой и твоими тхади, — тихо призналась она Морстену, растирая в ладонях вязкую мазь из своих запасов. — И еще… — она замолчала, подбирая слова, — не знаю, как объяснить. От меня уже отвернулись мои слуги, даже Киоми ведёт себя странно, — продолжила она, имея в виду её отношение к варвару.

От их лагеря как раз раздался громкий смех женщин и показное рычание Ветриса. Лаитан провела ладонями в мази по спине Морстена, задумчиво и неторопливо втирая вязкую ароматную субстанцию в кожу властелина. Тот уже не дёргался, принимая массаж пальцев Лаитан с таким видом, словно сам напоролся на нечто невиданное и неслыханное, или просто давно забытое и отринутое, как невозможное в его жизни. Медноликая погрузилась в воспоминания, продолжая растирать спину мужчины, покачиваясь ритмично на его спине, словно её жрицы во время празднеств, когда их тела сплетались с телами мужчин. Лаитан задумчиво прислушалась к своим ощущениям. Северная ягода вызывала приятное тепло внутри, отодвигая обычно беспокоящие мысли и тревоги о том, кто именно сейчас лежал полуголым под её ладонями, поглаживающими кожу и мышцы, задевая шрамы и ушибы, задерживаясь на них кончиками пальцев, будто повторяя рисунок отметин и желая запомнить их историю.

— Мне некуда было идти, — честно призналась Лаитан, — а твои тхади могли тебя покалечить еще больше.

«Тьма забери, — подумал Морстен, под лёгкими прикосновениями пальцев и ладоней Медноликой обретя давно забытое чувство покоя. — Однажды мне вправили ногу, вывихнутую в норе полярного лемминга. Потом Замку пришлось ломать её дважды, и грозиться заменить на стальную. Черного Властелина с металлической ногой этот мир бы не пережил».

— Они сильнее людей, — попытался защитить своих верных спутников Гравейн. — И не задумываются об этом, считая меня ровней себе. Но Север всегда принимал тех, кому некуда идти, и кого нигде не ждут. Сейчас времена поменялись, словно действительно заканчивается время Света, и изгоев стало меньше. Но ничего не изменилось. Если смог добраться до Замка, не тая зла — тебя выслушают. И может статься, примут.

Он подумал, что говорить такое полноправной хозяйке Империи было, по меньшей мере, странно. Но вспомнил, как Змея меняла кожу, как менялась сама за время недолгого совместного пути, и понял, что сейчас она способна его услышать. Из-за усталости, ран, потери силы — неважно. Иногда можно не слышать других, пока достаёт энергии слушать только себя, но стоит оказаться лишённым этой защиты — и мир раскрывается новыми гранями.

— Дело ведь не только в этом, Лаитан, — ощущая пощипывание и тепло, льющееся по изуродованной спине и шрамам на теле, произнёс Морстен. — Не в том, что тебя оставили в покое. Ты словно бы наполняешься своей сутью, чем дальше мы от твоей столицы, и ближе к Отцу. Из тьмы виднее всего, где загорается свет.

Он подумал немного, и решился спросить:

— Ты поняла, о чём говорил старший из горного племени? Эти шары означали наши солнца. Но его слова о времени тьмы и холода мне не ясны до сих пор. Наш мир… гибнет?

В его голосе не слышалось страха или благоговения, которого обычно ждут от тех, кто служит Тьме, считая, что они готовы уничтожить весь мир, чтобы победила их хозяйка. Морстен испытывал интерес и стремление понять то, что скрывали тайны гор и населявшего их племени.

Лаитан продолжала поглаживать голую спину властелина, задумавшись над его словами. Она вспоминала свои видения, ощущения и чёрную зверюгу, привидевшуюся ей в пещере, когда они все едва не погибли.

— Не думаю, что мы с твоим Замком поладили бы настолько, чтобы разговаривать, — позволила она себе улыбку, пока её никто не видел. — Да, властелин, наш мир гибнет. Я не знаю, почему, я знаю только, что так было суждено. Я должна умереть, и моя смерть означает конец и начало эпохи, — она осеклась, едва не выболтав свою тайну, и не признавшись, что ей гораздо меньше лет, но подумала, что по этой фразе властелин уже догадался обо всем. — Я видела тень твоего Замка. Там, в подземных склепах дварфов. Он пришёл в облике огромной кошки, он показал мне мою же память, которая должна была оставаться глубоко внутри.