Лазурь на его пальцах (ЛП) - Лонсдейл Кэрри. Страница 43
– Ты серьезно? – И поднял два пальца, подзывая официанта: – Dos cervezas[17].
– Si, señor. – Официант кинул нам на стол пару бирдекелей и пошел к бару передать заказ.
Ян переоделся в полосатые шорты, помятую оксфордскую рубашку и шлепанцы. Еще влажные после душа волосы лежали завитками. Он уселся напротив меня, опустив сумку с камерой на стул между нами, и глубоко, всей грудью вдохнул.
– Господи, как же я люблю Мексику!
Я тоже вдохнула – однако ощутила только присутствие Яна. Меня буквально захлестнуло жаром возбуждения, сильным и неприкрытым. Я испуганно отвернулась, устремив взгляд на патио с бассейном.
– Ты в порядке? – забеспокоился Ян.
– Да, все отлично. – Я подняла с шеи волосы, однако это мало помогло мне хоть немного остудиться.
Вернулся официант, неся нам пиво. Свое я отставила в сторонку, и, когда Ян поднял бутылку, подняла стакан чая со льдом.
Ян насупился:
– С чаем не чокаюсь.
– Не хочу, чтобы от меня пахло алкоголем, когда встречусь с Джеймсом.
– Если ты с ним встретишься. – Ян надолго припал к бутылке, изучая меня взглядом.
Мое лицо, видимо, стало настороженным, поскольку до меня дошло вдруг очевидное: Ян желал меня так же сильно, как я желала отыскать Джеймса. И я действительно должна была его найти – или, по крайней мере, отыскать ответы на вопросы по поводу его смерти. Это был единственный, на мой взгляд, путь, чтобы продолжать жить дальше.
Я показала Яну проспект галереи. Он вскинул бровь:
– Это что, та самая студия?
Я кивнула.
– Вот скажи, разве эти картины не похожи на работы Джеймса?
– То есть ты и правда считаешь, что все это время он жил себе спокойно в Мексике и рисовал? – Ян внимательно посмотрел на проспект и пожал плечами. – Стиль вроде как похож. Трудно сказать. Слишком тут все мелко.
Я всмотрелась в изображение картин.
– Я могу сказать.
Ян снова глотнул из бутылки.
– По мне, так все картины одинаковы.
– Так же, как и твои снимки – такие же, как у других фотографов?
Ян, скривившись, поставил пиво на стол.
– Намек понял.
Я вновь придвинула к нему буклет:
– Джеймс однажды объяснял мне, что у каждого художника существуют вполне определенные особенности его художественного стиля. Ван Гог, к примеру, писал цветовыми пятнами. Моне расщеплял цвета, красками передавая восприятие света. Кинкейд с удивительной достоверностью изображал свет – его картины словно сияют изнутри. У Джеймса тоже были свои особенные черты.
Ян наклонился над столом:
– Так, и что я должен тут увидеть?
– Излюбленной техникой Джеймса была акриловая живопись. Акриловые краски высыхают быстрее масла. Работая над крупным замыслом, он смешивал сразу большую порцию красок, чтобы обеспечить в картине постоянство цвета. И один из его излюбленных цветов был голубовато-зеленый. Он еще называл его: «Les blues de mon bébé»…
– Блюз моей малышки[18]? – насмешливо фыркнул Ян.
Я раздраженно отмахнулась:
– Этот оттенок передавал цвет моих глаз.
Ян красноречиво закатил глаза, однако я оставила это без внимания.
– Этой краской Джеймс подписывал все свои картины. Так же, как и этот художник, – постучала я кончиком пальца по пятнышку «карибского голубого» на одном из изображений.
Ян прищурился, и мы, едва не касаясь лбами, стали внимательно разглядывать лежащий между нами проспект. Наконец Коллинз откинулся назад и вздохнул.
– А тебе не кажется, что ты просто заставляешь себя что-то разглядеть в этом проспекте? Лично я там ничего такого не замечаю.
– Вот, взгляни-ка на одну из картин Джеймса…
Я пролистала галерею снимков в своем телефоне, остановившись на фотографии с картиной «Долина Напа», где подпись Джеймса отчетливо выделялась на фоне горчично-желтых полей, и передала мобильник Яну.
Внезапно он побледнел, резко вскинул на меня глаза:
– Где это снято? Это что, висит у тебя в кофейне?
– Этой картины ты не видел, – зарделась я. – Она в моей спальне.
– Это не картина. – Он быстро высветил экран, и я уловила там пятно коротких светлых волос.
– Ой, прости… – Похоже, я случайно кликнула не на ту фотку. – Дай-ка я найду ту, что надо.
– Кто эта женщина? – показал он на экран.
– Это та самая консультант-ясновидящая, которая рассказала мне о Джеймсе. Ее зовут Лэйси.
– Ты хочешь сказать – Лэйни? Когда она была у тебя в кофейне?
– Это пробное открытие. Фотографировала Кристен.
Ян изумленно прикрыл рот ладонью и, прищурившись, всмотрелся в снимок.
– Как же я ее там не заметил?
– Ну, она недолго там была. – Я с подозрением посмотрела на Яна. – Кстати сказать, зовут ее Лэйси Сандерс.
Коллинз помотал головой.
– Это Лэйни. Элейн Сандерс. Это та самая ясновидящая и профайлер, которую когда-то нанял мой отец. Я столько лет пытался ее найти!
Я ахнула:
– Так, значит, она и есть тот самый твой ангел?! Но почему она изменила свое имя?
– Все очень просто. Она не хочет, чтобы ее могли найти. – Ян вернул мне мобильник. – Ты не перешлешь мне ее фото?
Я кивнула, потыкала пальцем по значкам на экране.
– По крайней мере, один факт нам о ней известен.
– Это какой?
Его телефон пикнул, приняв от меня сообщение.
– Что Лэйси была здесь. Она написала мне записку на почтовой бумаге с логотипом этого отеля. Кто-то здесь непременно должен был ее видеть. Может, в отеле даже остался ее адрес?
– Может быть, – как-то отстраненно отозвался Ян. Он устремил взор в бескрайнюю даль океана, полностью погрузившись в свои мысли.
Так и не тронутая бутылка пива стояла, запотевшая, возле едва пригубленного стакана с чаем. «Чего уж теперь!» – решила я и подняла бутылку:
– Давай-ка чокнемся!
С трудом отвлекшись от дум, Ян взглянул на меня:
– За что?
– За нас. И за то, чтобы мы с тобой оба отыскали то, что ищем.
Ян пристально посмотрел на меня, и по его взгляду мне стало понятно, что он совсем не хочет, чтобы я нашла то, что ищу. Для него это означало потерять всякий шанс сблизиться со мной. Сразу почувствовав себя неловко, я сглотнула.
Допив пиво, Ян поднялся, кинул на стол несколько мексиканских купюр.
– Ну что же, ладно, пошли искать твоего живописца.
Глава 18
Улица Адокин – участок бульвара Альфонсо Перес Газга, к вечеру становящийся исключительно пешеходным, – тянулась параллельно пляжу Принципаль. Вдоль всей улицы пестрели яркие и броские витрины, над головой колыхались разноцветные праздничные растяжки, развешанные поперек брусчатой мостовой. Там и сям по углам покачивались уличные артисты, колотившие в стальные барабаны. Мы пробирались сквозь толчею гуляющих туристов, и с каждым шагом я все более ускоряла темп.
– Что за спешка-то такая? – спросил Ян, фотографируя красивое бирюзовое здание с причудливыми полосами теней, освещенное заходящим солнцем.
– Вечереет уже, – кивнула я, призывая Яна следовать за мной, и заторопилась дальше.
Ожидаемые в грядущий уикенд соревнования по серфингу привлекли к себе любителей этого вида спорта со всего земного шара. И все в этот час, словно сговорившись, сошлись на улице Адокин – так в Мексике южно-африканские наречия то и дело перемежались австралийским говором. Прогуливающиеся туристы что-то ели, пили, смеялись, танцевали. И постоянно мешались на моем пути.
Неожиданно схватив меня за руку, Ян дернул меня назад и, обогнув вместе со мной плотный затор из туристов, остановился, чтобы снять на камеру двоих пожилых мужчин. Те неспешно попыхивали сигарами у входа в табачную лавку. У обоих из-под подолов рубах с растекшимися пятнами пота проглядывали отвисшие животы. Выглядели они совсем не привлекательно – да и пахли, надо думать, так же.
Что уж такого примечательного нашел в этой парочке Ян, и почему не поленился остановиться, чтобы их запечатлеть? Такие снимки он уж точно ни за что не станет вывешивать на своих выставках.