Штормовая волна - Грэм Уинстон. Страница 62

Сильная речь, подумал Росс, не любивший старика за черствость, но все же в этом случае он явно потянул за нужные ниточки. Подобные речи хорошо воспринимаются в Палате общин.

Но нужные ли это ниточки? Быть с бедняками щедрым и снисходительным, построить им больницу для бесплатного лечения новейшими методами — всё это достойные цели, заслуживающие восхищения. А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше [8]. А как насчет надежды? Все собравшиеся здесь сегодня — добрые люди, готовые облегчить чужие страдания. Но многие ли задумываются о том, чтобы их предотвратить? Не просто давать деньги бедным, а создавать условия, чтобы бедняки могли сами заработать на хлеб. Неужели требовать этого — нечто совершенно иное?

Среди паствы, внимающей мощной проповеди, оказались все три представительницы семейства Чайновет, хотя теперь все они носили другие фамилии и сидели в разных местах церкви, не только по личным причинам. Элизабет Уорлегган — в первом ряду, вместе с мужем. Слева от главного прохода, в задних рядах — Ровелла Солвей, тоже рядом с мужем.

Синяки и ссадины на лице и теле зажили, и, не считая выбитого зуба, что становилось заметно, только когда она широко улыбалась (теперь весьма редко), выглядела она прекрасно. По ее лицу всегда было трудно что-либо прочитать, в особенности в последнее время. После того как Артур обнаружил ее измену и избил жену до полусмерти, она простила его и снова обрела прежнее интеллектуальное превосходство — правда, больше не намекала на превосходство моральное.

Однажды вечером, через две недели после той кошмарной ночи, они начали потихоньку двигаться к примирению, Ровелла рассказала мужу о том, как мистер Уитворт соблазнил ее в своем доме, и в красках обрисовала, как с тех пор он ее преследовал, чуть ли не шантажировал, чтобы возобновить эту связь.

Но лишь невнимание к ней Артура, пылко заявила Ровелла, невнимание к ее телу, его неспособность быть настоящим мужем в конце концов заставили ее сдаться. Артура это ошеломило, он снова рассвирепел и бросил в ответ, что он ограничивал себя в плотских желаниях из деликатности, ради ее же блага. И с тех пор они поладили. Иногда в те дни он сильно уставал от работы в библиотеке, но начал принимать настойку под названием «Тонизирующий бальзам для восстановления сил» и стал чувствовать себя намного лучше.

С тех пор они ни разу не упомянули Осборна Уитворта и его безвременную кончину. Ровелла отметила, что найденная у тела священника дубинка похожа на пропавшую с кухни, но не стала о ней спрашивать и не встречалась с ведущими расследование констеблями. И пусть муж так зверски ее избил, на то были причины, и когда инцидент позабылся и остался в прошлом, Ровелла даже с теплотой думала о том, на какие бурные чувства, оказывается, он способен. Он был человеком пылким, но обычно это скрывал.

Третья представительница семьи Чайновет, овдовевшая с помощью той же дубинки, сидела с другой стороны прохода, вместе с напыщенной свекровью. По ее лицу также нельзя было ничего прочесть, но если мысли Ровеллы нельзя было угадать с тех пор, как она научилась думать, Морвенна в девичестве была открытой книгой, скорой на реакцию, наивной и импульсивной, лишь жизнь в браке ее изменила. Теперь в ее глазах не отражалась душа, они были пусты, затуманены и ни к чему не выражали интереса. Как потускневшее зеркало.

После смерти мистера Уитворта она сдалась на милость свекрови. Делала всё, что та прикажет, молча и покорно. Потому она и пришла сегодня на службу. Для нее это не имело значения. Имело значение лишь одно — посещение мистером Уитвортом ее спальни в прошлом месяце дало свои плоды. Она снова вынашивает его ребенка. Очередного маленького Оззи. После окончания службы паства покинула церковь, но попечителей и жертвователей больницы пригласили в трактир «Красный лев» на торжественный обед, который начинался в половине четвертого.

Дуайт сказал, что не будет присутствовать, Росс тоже предпочел бы уйти, но остался, потому что Бассет до сих пор не дал ему никаких намеков на свое решение относительно банка. Тогда Дуайт передумал и остался с другом. И слава богу, поскольку его посадили рядом с Элизабет, а Росса — напротив, через одно место. Справа от Элизабет сидел Джордж, совсем рядом с Россом. С одной стороны от Росса оказалась мисс Кэтлин Бассет, сестра лорда Данстанвилля, а по другую руку — Роберт Гуоткин. Правда, когда начали подавать блюда, в гуле голосов с трудом можно было что-то расслышать, тут уж не до враждебных стычек. А кушанья следовали одно за другим. Сложности начались в половине шестого, когда немногие дамы удалились, оставив пустые места, мужчины сдвинулись теснее, и по кругу пошли бутылки портвейна и бренди. Теперь, пока наливалось спиртное, наступали краткие периоды тишины, мужчин разморило от сытной пищи.

Во время одной из таких пауз Гуоткин произнес:

— Я слышал, вы возвращаетесь в политику, мистер Уорлегган.

Трудно сказать, была ли эта реплика вполне невинной или с подвохом.

Джордж чуть-чуть повернул голову.

— Когда вновь соберется парламент, я буду представлять Сент-Майкл.

— Так значит, Уилбрам уйдет?

— Нет, Хоуэлл.

— Я не знал.

— Это еще в будущем.

Гуоткин покрутил бренди в бокале.

— Приятно знать, что нас будет представлять больше местных. Слишком уж часто парламентарии ничего не знают о нуждах Корнуолла.

— Полагаю, эти карманные округа довольно дорого обходятся, — сказал мужчина рядом с Гуоткином. — Не то чтобы их было накладно купить, сэр, но прежде чем избрать нужного кандидата, выборщики начинают требовать то да сё. А потом, не дай бог, если вы не будете осторожны, то в Палате объявят, что вы получили место с помощью подкупа.

— Вы слышали, что сказал Бёрк? — спросил кто-то с другого конца стола, сменив тему. — Слышали, сэр? Будто бы республиканцев во Франции погубит шпага популярного генерала! И это событие не замедлит себя ждать. Теперь, когда Бонапарт потерпел поражение в Акре, он вряд ли надолго задержится в Египте. Во Франции есть дела и поважнее!

— Не говоря уже о Джозефине, — последовал ответ.

Все засмеялись.

— Но есть еще и пресвитериане в Белфасте. И все как один республиканцы! Они отвергли католиков не потому, что те еретики, а потому что поддерживают деспотию!

— Люди в Ольстере не похожи на французских республиканцев.

— Такого я никогда не говорил — ничего подобного. Но им не нравится находиться под пятой англичан и не нравится коррупция политиков. Нет налогам без представительства в парламенте — вот их боевой клич. А мы знаем, откуда это взялось!

— А вам, капитан Полдарк, понравился первый год в Вестминстере? — поинтересовался Гуоткин.

— Да, — коротко ответил Росс. — Но это не совсем верное слово. Я там многому научился. Немного поскучал. Сначала я подумал, что от меня есть прок, а потом снова задумался.

— Вы считаете, там много коррупции?

— А разве нет?

— Боже! Какой цинизм, сэр!

— Политика по природе своей — дело грязное, — заметил еще один из присутствующих.

Росс осушил бокал и промокнул губы салфеткой.

— Но выбирать между политикой и другой формой власти не приходится. В Вестминстере есть всё — от высоких идеалов до самых низменных побуждений. А разве в этом городе по-другому? В меньшем количестве, но в том же масштабе.

— Что ж, сэр, если вы упомянули местную политику...

— Политику или предпринимательство. Скорее последнее.

— ...Три миллиона, сэр! — раздался голос. — В Ирландии три миллиона католиков или около того, и все, помимо привилегированного меньшинства живут хуже диких животных!

— Еретики!

— О да, согласен, но должен заметить, даже негр Вест-Индии в день съедает больше, чем иные из этих людей в неделю.

— То же самое можно сказать и об английских рабочих. Не нужно так далеко ходить, — вставил Ральф-Аллен Дэниэлл. — Война принесла крайнюю нищету, и многим приходится выбирать между воровством и голодом.