Штормовая волна - Грэм Уинстон. Страница 7

Что ж... С тех пор кое-что изменилось. Демельза изменилась.

Росс с трудом раскурил трубку от затухающего огня, выпустил дым и снова сел.

— Ты похудела, — сказал он.

— Правда? Может, чуть-чуть.

— До сих пор переживаешь из-за Хью?

Она уставилась в огонь.

— Нет, Росс. Но может быть, немножко за мужа.

— Прости. Мне не следовало этого говорить.

— Следовало, если ты так думаешь.

— Тогда мне не следовало об этом думать.

— Наверное, иногда мы просто не можем сдержать порывы. Но надеюсь, всё это время в Лондоне ты не думал, что я переживаю из-за кого-то другого.

— Нет... Нет.

— Говоришь не очень уверенно.

— Нет. Но с сентября я думаю о том, как сложно бороться с тенью.

Свечи моргнули от ветерка из открытого окна.

— Тебе нет нужды с кем-то бороться, Росс.

Он скосил глаза на трубку.

— Конкурировать.

— Или конкурировать. На некоторое время... Хью пришел в мою жизнь... Не могу сказать почему... И в мое сердце тоже, хотя раньше там был только ты. Но всё кончено. Вот и всё, что я могу сказать.

— Потому что он умер?

— Всё кончено, Росс. — Она моргнула, словно пыталась избавиться от несуществующих слез. — Кончено.

— Да.

— И вообще... — она встала, сверкнув темными глазами, и поворошила угли.

— Что?

— Об этом нет смысла думать.

— Но я думал.

— Наверное, этим и отличаются мужчины от женщин, да, Росс? Потому что всю жизнь с тобой мне пришлось бороться не с тенью, а с идеалом — с Элизабет. Мне... мне всегда приходилось конкурировать.

— Но это давно в прошлом. Но пожалуй, ты права. Что годится для одного...

— Нет, нет, нет и нет! Ты считаешь, что я позволила себе заинтересоваться Хью в отместку? Неужели ты так думаешь? Я сказала это только потому, что ты упомянул конкуренцию с памятью о ком-то. Этим я занималась всю свою замужнюю жизнь. Но это не может разрушить всё, что у нас есть.

Трубка так толком и не разгорелась. Росс положил ее на каминную полку и встал. За время своего отсутствия он как будто стал выше.

— Может ли это разрушить всё, что у нас есть? Нет. Мы приняли решение еще в сентябре. Но эта парламентская мишура подвернулась как раз вовремя. Мы расстались, у нас было время подумать, и я верю, что за это время мы смогли привести мысли в порядок.

Она вздохнула.

— И к какому же выводу ты пришел?

— А ты?

— Я всё решила еще в сентябре. Ничего не изменилось. Для меня и не могло ничего измениться.

— Ну, что касается меня, — ответил Росс, — то конечно же, я видел в Лондоне всех этих красавиц...

— Не сомневаюсь.

— И думаю, что лондонские дамы самые красивые в мире.

— Именно так.

— А ты чем занималась в мое отсутствие?

— Чем я занималась? — Демельза уставилась на него, рассердившись из-за смены темы. — Присматривала за твоей шахтой и твоими делами, разумеется, и пыталась наставить твоих детей на путь истинный! Занималась всеми будничными делами — дышала, приглядывала за хозяйством и всё остальное! И... и ждала твоих писем, и отвечала на них! Жила обычной жизнью, но только без тебя! Вот чем я занималась.

— И часто ли в мое отсутствие Хью Бодруган пытался прокрасться в твою постель?

Демельза расплакалась и пошла к двери.

— Оставь меня в покое! Дай мне уйти! — воскликнула она, когда Росс преградил ей путь.

Когда он взял ее за плечи, Демельза выглядела так, будто сейчас плюнет ему в лицо.

— Это была шутка, — сказал он.

— Дрянная шутка.

— Я знаю. Мы больше не можем шутить, потому что стали такими чувствительными. Боже ты мой, а ведь было время, и совсем не так давно, когда каждая наша размолвка заканчивалась смехом. Всё это ушло.

— Да, всё это ушло, — согласилась Демельза.

Росс удерживал ее еще несколько секунд, а потом нагнулся, чтобы поцеловать. Демельза отвернулась, и губы Росса дотронулись только до волос.

— Оставь меня, — прошептала она. — Ты стал чужим. Я больше тебя не узнаю.

— Может, раз мы ссоримся, значит, не всё еще потеряно, — сказал Росс.

— Брак без тепла, без доверия — доверия, которое мы оба предали, какой в нем смысл?

— Ты не спросила, как я проводил время в Лондоне, какие у меня там были женщины.

Она вытерла глаза рукой.

— Возможно, у меня нет на это права.

— Что ж, ты всё-таки моя жена. И раз ты моя жена, я тебе расскажу. В первые месяцы я пару раз приглашал к себе женщин. Но прежде чем они успевали раздеться, меня начинало от них тошнить, и я их выпроваживал. Они осыпали меня ругательствами. Одна заявила, что я импотент, а другая обозвала педрилой.

— Что это значит?

— Неважно.

— Я могу посмотреть в словаре.

— Этого слова нет в словаре.

— Тогда могу догадаться, — сказала Демельза.

Оба замолчали. Росс отпустил ее плечи, но загораживал выход.

— Это же были шлюхи, — сказала Демельза.

— Да, но высшего класса. Отборные.

— А настоящие дамы, те красавицы?

— Я вращался в их обществе. Но ни одна не пришлась мне по вкусу.

— А ты пробовал?

— Только на глаз. И в основном на расстоянии.

— Ты прямо как монах.

— Только потому что ты прекрасней всех их вместе взятых.

— Ох, Росс, — едва слышно произнесла Демельза. — До чего ж я тебя ненавижу! Ненавижу, когда ты мне лжешь! Скажи, что хочешь, чтобы я снова была тебе женой. И я буду. Но не притворяйся.

— Если я буду притворяться, то ты посчитаешь это правдой, а когда я говорю правду, ты мне не веришь, да?

Она пожала плечами и не ответила.

— В картинной галерее три из пяти человек выбрали бы другую картину, нежели я, — сказал Росс. — Дело не просто в том, как они выглядят, но и в том, что за ними стоит. Когда знаешь кого-то так близко, но по-прежнему его желаешь, это сильнейшая привязанность, искра между двумя людьми, которая может разжечь пламя. Но кто знает, согреет ли оно их или спалит? — Он замолчал и нахмурился, взглянув на жену. — Я не знал, как меня встретят дома, не знал, будем ли мы снова вместе смеяться. Я хочу тебя, хочу, но во мне до сих пор остались ревность и злость, и они сильны. Больше я ничего не скажу. Не могу обещать, что завтра отношения между нами будут такими или этакими. Как и ты не можешь, в этом я уверен. Ты была права, назвав меня чужаком. Но я чужак, которому знаком каждый дюйм твоей кожи. Давай начнем отсюда, в некотором смысле — начнем сначала.

На следующее утро Росс поднялся в четыре. Он оставил спящую Демельзу, дышавшую ровно и тихо, как метроном, вышел из спальни и спустился по лестнице. Снаружи уже занимался день, но ночь ещё не покинула дом, в его тёмных углах таился коварный сумрак.

Росс вышел и остановился под тенистым кустом сирени, слушая сонное чириканье воробьёв и зябликов. Где-то на дороге, в орешнике, во весь голос запел чёрный дрозд, но вокруг дома птицы не спешили просыпаться. Воздух был прозрачен, свеж и чист, и Росс с наслаждением вдохнул. Он свернул за дом, где на него замычала корова и захрюкала свинья, перебрался по ступенькам через стену и оказался на берегу. Песок под ногами, сначала сухой и сыпучий, дальше, за линией прилива, становился плотным.

Скоро начнется прилив. Волны были маленькими, но яростными, самодовольно бурлили и разбивались о берег. Росс скинул халат и домашние туфли и вошел в воду. Море, как доктор, ощупало его ледяными руками. Несмотря на середину мая, тело закоченело и не сразу начало слушаться. Через пять минут Росс вышел на берег, переводя дыхание, но бодрый, словно заново родился. Он завернулся в халат, и солнце как раз вышло из-за кромки песчаных дюн, озарив дымоход Нампары.

Это навело его на размышления. Росс вот так же плавал после того, как провел ночь в Труро с Маргарет после бала, а за день до этого он впервые встретил Демельзу. Тогда он плавал, чтобы избавиться от миазмов той ночи. Теперь всё не так. Никакого напрасного растрачивания духа. Вполне рядовое событие: он возобновил супружеские отношения с женой. Боже правый! Хорошая тема для обсуждения в одном из похабных диалогов в какой-нибудь модной лондонской пьеске.