Спасибо. Вы смогли... - Михалев Алексей Михайлович. Страница 1

Алексей Михалев

Санкт-Петербург

2017

УДК 821.161.1-3

ББК 84(2Рос=Рус)6-4

М69

Ограничение по возрасту 12+

В оформлении обложки использована картина

из собрания музея «Молодая гвардия» (г. Краснодон)

ISBN 978-5-91918-858-2

Уважаемый читатель!

Все, о чем я хочу рассказать в этой книге, полностью являетсялитературным вымыслом.

Посвящается светлой памяти, безмерному

и бессмертному подвигу юных героев Краснодона —

«Молодой гвардии»…

Часть первая

ГЛАВА 1

Чаю желаете?

Звонкий, щебечущий голосок юной проводницы заставил меня встрепенуться. Я, наверное, уже около часа, глядя в окошко пассажирского вагона, находился в своих молчаливых размышлениях — а потому даже не заметил, как она подошла и заглянула в мое купе.

Ой, нет, красавица, спасибо. Питер скоро?

Подъезжаем уже? — поинтересовался я.

Скоро. Часа три еще, Малую Вишеру только про- ехали, — прощебетала проводница, слегка обиженно добавив: — А чаю попить успели бы, между прочим.

Я улыбнулся и отрицательно качнул головой. Чаю мне совсем не хотелось. Хотелось водки — да только как-то неудобно это озвучивать перед девушкой. Дама все-таки. Стройненькая, молоденькая, одетая в же- лезнодорожную форму, что так хорошо подходила ей, проводница довольно быстро и элегантно пробежа- лась летящей походкой по нашему вагону и скрылась в своем купе. Я вновь погрузился в «философские» размышления под монотонный стук колес. Размерен- ный ход поезда не замедлялся ни на секунду. За окном

проносились леса, только начавшие просыпаться от долгой зимней спячки, и темные ельники царапали небо резными кронами. Обыкновенный пейзаж, на- полненный оттенками ранней весны. Отличный фон для того, чтоб погрузиться в собственные мысли.

В моих размышлениях не было четкой направлен- ности либо какой-то определенности, нет. Я просто иногда в них впадал. Такое со мной бывало. Размыш- ления обо всем — о прошлом, о насущном, о том, что и вовсе не свершилось пока. Вспоминая какие-то яр- кие моменты своей жизни, я их анализировал, строил планы на будущее. Правда, планы эти были, мягко говоря, не совсем внятные.

Крайние лет семнадцать своей жизни я прослужил в вооруженных силах. В спецназе. Слово «крайние» я употребляю по привычке, так как в наших кругах слово «последний» произносить вслух вообще не при- нято. Последний — это вроде как совсем последний. Перед смертью, когда дороги назад совершенно точ- но нет. Такое вот суеверие. А жить мы хотим всегда. Подсознательно — хотим до жара в груди, до судороги в сжатых кулаках. Удивительная штука эта жизнь! Бывало, даже на уточнении некоторых задач для нашей спецгруппы сидим — размышляем, высказы- ваемся, в глаза друг другу смотрим. И в глубине души каждый понимает: при определенных раскладах шан- сов вернуться живым маловато, а порой и вовсе нет. И все равно все говорят «крайний». И тени сомнения насчет возвращения ни в ком не увидишь… Смерть ведь тоже штука странная: стоит хоть на один миг поверить в то, что «завтра» может и не наступить, как

она сразу услышит. Услышит — и так станет за плечом, оскалится и будет ждать, когда допустишь ошибку, пусть даже самую незначительную.

Я ни капли не жалел о своем увольнении в запас. Скоро домой. Здравствуй, жизнь гражданская! Только я сам не понимал, радоваться этому или огорчаться? Вот то, что я сейчас как будто на другую планету по- падаю, — это мне очень ясно представлялось. А какая она, эта неведомая планета? Что за быт там? Будет все совсем не как в спецназе, не как на войне, к чему я за семнадцать лет привык, а очень даже по-другому — это я знал точно! И разница ой как велика! Может, поэтому снова захотелосьводки.

Конечно, призывался я восемнадцатилетним па- цаном из одного мира, прослужил совсем в другом, ну а возвращаюсь тридцатипятилетним дядей в тре- тий — и снова совершенно иной. А вот образований и освоенных специальностей для жизни в этом мире как-то маловато получалось. Потому что безумно хо- телось верить в то, что стрелять, уничтожать и убивать мне больше не придется. Вообще. Никогда. Ах да, я же еще немецким языком владею в совершенстве. Хотя кому он нужен, этот мой немецкий?

Даже меня самого всегда удивляло увлечение этим языком. Откуда оно взялось? Всем непонятно было. В моей семье оба деда и бабушка по маминой линии в действующей армии на фронтах Великой Отечественной мир от фашизма освобождали, и этот язык им как-то неприятен был. Неудивительно, в общем-то: такое пережить… Оставшегося в живых деда и бабушку я, конечно же, в детстве вопросами

доставал. Рассказать про войну частенько просил — пацан же мелкий совсем, интересно, как там было на самом деле, что происходило. Представление о том, что такое подвиг, у меня тогда было довольно смутное — а старики мои сами тот подвиг вершили наравне с другими. Вот и лез все время. А они как вздрагивали — каждый раз, когда разговор об этом заходил! Отвечали сухо, коротко, как будто ужасались воспоминаниям. Я только теперь понимаю почему. Человек, переживший кошмары войны, уже никогда прежним не будет, и даже звучание языка, на кото- ром когда-то говорили враги, теперь для него ужасно. И тут вдруг я взахлеб немецкий изучаю. Я почему-то вспомнил удивленные глаза нашей учительницы Маргариты Вадимовны, которую мы дружелюбно и уважительно Ахтунгом называли, когда я наизусть и почти без акцента «Дикую розу» Гете рассказывал. Она сняла очки, положила их на учительский стол. Затем так изумленно вскинула брови, внимательно слушая, приоткрыла рот, что я даже остановился, улыбнулся и после короткой паузы снова продолжил. Здорово получилось, ведь из всего класса мало кто понимал, о чем я вообще говорю. Понимала только преподаватель — и искренне удивлялась. А уже в одиннадцатом классе, еще за полгода до выпускных экзаменов, Маргарита Вадимовна разрешила мне, в виде исключения, больше не посещать ее уроки. Но и я Ахтунга не подвел. Немецкий выбрал вы- пускным экзаменом и сдал на отлично, естественно. И «Дикую розу» до сих пор назубок помню, хоть и столько лет уже прошло.

Жаль еще, что физкультуру как выпускной экза- мен сдавать нельзя было. В этой области мне тоже как-то легко все давалось. Быть слабаком мне ни- когда не хотелось, потому собой занимался упорно и результатов добился неплохих. КМСа по боксу я еще в школе выполнил, а вот на мастера спорта сдал уже перед самым призывом в армию. Сюда же — мой первый разряд по парашютному спорту, который в ха- рактеристиках в военкомат тоже указали. Поэтому распределение в спецназ ГРУ, в учебку для подготовки отдельных спецгрупп, меня даже не удивило — мож- но сказать, что я ожидал этого. Вот только немецкий мой там совсем не пригодился. А основные фразы на арабском, аварском, чеченском выучить пришлось. Оно и понятно, война ждала нас совсем другая. Более сложная, жестокая,запутанная…

Я часто вспоминал детские беседы с дедом, бабуш- кой. Те разговоры о храбрости, о мужестве, о великой чести и долге. И, уже будучи взрослым, навоевавшись вдоволь, даже как-то завидовал им, если это слово уместно в данном контексте. У них на войне правда одна была, абсолютно единственная, святая и верная. Где враг, где зло, а где мы и добро — сразу понятно. Легко и просто. И воевать все шли с огненной верой в сердцах, готовые до последнего рубежа дойти, потому что в истине никто не сомневался. А у нас? Кто боевик или террорист, а кто герой России — разобраться не можем. И правда у каждого своя, та, что сердцу бли- же. А кто больше прав или меньше — и не определить. Никто не назовет эту меру правдивости и правиль- ности, разве что «умные люди» на голубых экранах,