Соблазнение строптивого (СИ) - Замосковная Анна. Страница 9

Главное, тёмного я всё же уделала.

Представляю, он вылезет из стены, а меня уже и след простыл! Глазищи свои оранжевые вылупит, бегать начнёт, выспрашивать, а в такой толпе свидетелей не найти.

Но самое приятное — когда тёмные Эсину будут докладывать, что они меня упустили.

Вот тогда он отомстит за все шутки над нами.

Может, вернуться к нему, попросить разрешения подглядывать, когда он тёмных костерить начнёт?..

— Нам в розовые ворота! — послышалось сзади.

Меня будто холодной водой окатили, счастливая улыбка сползла с лица. Медленно обернулась: тёмный ехал на своём коне, а в скрещенных на груди руках был конверт с серо-жёлтым штампом Гранографа.

— И да, спасибо, что поторопилась. — Тёмный улыбнулся. — Так хочется скорее из этой толчеи выехать.

Скотина. Одно слово — тёмный.

Придержала Резвого: пусть сам теперь впереди едет и людей расталкивает, а то устроился… Выпустила повод тёмного и тоже сложила руки на груди. Демонстративно отвернулась, когда он поравнялся со мной и выехал вперёд. Потом пришлось посмотреть на широкую спину, вдоль позвоночника разделённую длинным чёрным хвостом.

Может, свернуть на ближайшем перекрёстке и дать дёру?

Тёмный обернулся:

— Ты, конечно, можешь попытаться сбежать, но я тебя поймаю и в нужную сторону повезу. Только учти, если не выедем из города в течение часа, потом придётся делать большой крюк, чтобы не попасть в грань.

Стиснула зубы.

Слушаться тёмного не хотелось, но трястись объездными путями тоже. Тяжко вздохнув, покрепче ухватила поводья и припустила коня.

Оглянувшись, я уже не увидела розовых ворот Самрана, только верхушка Гранографа мерцала на солнце, а кругом — поля, леса. И широкий, мощёный камнями тракт под копытами коней. Поток торговцев в город иссякал, обратно они ещё не потянулись, так что с тёмным мы ехали вдвоём.

Я стоически молчала, хотя, видит Свет, молчание — не моя добродетель.

В очередной раз накрыла ладонью основание шеи и помассировала укус. Мы проезжали мимо густых кустов на границе лесочка, земля под ними выглядела мягкой из-за мха — прекрасное место для уединения, но сейчас я бы скорее удавилась, чем легла с этим невыносимым тёмным.

Он тоже молчал.

Не смотрел на мою грудь, красиво колыхавшуюся в расстёгнутом вороте куртки при каждом шаге Резвого.

Не пытался меня потрогать.

И хотя обычно я легко угадывала желания мужчин, этого понять не могла.

Но самое плохое — он молчал.

Я не привыкла молчать.

Не привыкла к равнодушию.

Даже те, кто меня ненавидел, на меня реагировали, а этот ехал так, словно меня нет.

Ну как так можно?

Покосилась на него: он расслабленно качался в седле, смотрел перед собой. И ведь красивый, гад! Ветер играл выбившимися из хвоста прядями.

А какая у тёмного гладкая кожа…

«Хватит!» — Отвернулась.

Только злость и помогала не уснуть прямо в седле.

Вновь потёрла основание шеи.

— Что у тебя там?

Вздрогнула, затем изобразила нарочитое удивление:

— Надо же, заговорил. А я думала, со статуей еду.

— Если хотела поговорить — так бы и сказала.

— Не хотела.

— Тогда почему столько обиды в голосе? — и не понятно, издевается или впрямь недоумевает.

В месте укуса стало подёргивать. Только воспаления не хватало!

— Давай остановимся и посмотрим, — тёмный кивнул на кустики с моховой подстилкой. — У меня аптечка есть.

Мужчина, кивающий на кустики, ассоциировался у меня с конкретными последствиями. Но взгляд тёмного был кристально чист, без малейшего намёка ну мутную поволоку возбуждения, и смотрел тёмный в лицо, а не на грудь, что совершенно нетипично.

— Ты точно не по мальчикам?

— Ты второй раз задаёшь этот вопрос, почему? — Тёмный склонил голову набок.

И продолжал смотреть в лицо. Даже как-то неуютно.

— Ты не пялишься на мою грудь. На неё даже женщины заглядываются.

— Это было бы опрометчиво с моей стороны.

— Почему?

— Возбуждение и седло плохо совместимы.

Как можно незаметнее выдохнула: не равнодушен, ура!

Нарастал стремительный перестук копыт. Основание шеи потянуло, я накрыла укус ладонью.

— Давай, показывай, что там у тебя, — едва уловимым движением тёмный направил коня к обочине.

Навстречу нам мчался гонец в алом забрызганном грязью костюме, во все стороны летели хлопья пены. Я посторонилась. Взмыленная лошадь пронеслась, обдав запахом пота.

— Слезай. — Тёмный уже спешился и расстёгивал седельную сумку.

«И чего упорствую?» — спрыгнула, сняла куртку и бросила её на седло.

И вдруг всеобъемлюще ощутила оказавшегося за спиной тёмного — близко-близко. Дыхание перехватило, по телу пробежала знакомая дрожь. Горячие пальцы скользнули по шее, отводя разодранную рубашку с ноющей раны.

— Надо было сразу обработать. — Бархатный голос обволакивал разум.

Ухватилась за седло. Прав был Эсин: тёмный в моём вкусе. Облизнула пересохшие губы:

— Мы торопились.

Тихий шелест, запахло горькой мятой. Холодное прикосновение к ране — и я вздрогнула, покрылась мурашками. Невольно выгнула спину.

А потом рану начало жечь. Колючие раскалённые щупальца боли вонзились в плечо, шею, ползли по спине. Брызнули слёзы.

— Аа… — я захлебнулась всхлипом.

— Тихо-тихо, — тёмный обхватил меня под грудью, притиснул к себе. — Тихо.

Мои руки задрожали, с ужасом смотрела на них, а ноги дёргались, я повисла на тёмном.

— Ч-что?..

— Сейчас пройдёт.

Тело ломало, жжение охватило и укус, и плечо, спустилось по лопатке. Ощущение, словно меня жалили выбегавшие из укуса муравьи. Конь дёрнулся, косил блестящим глазом, а тёмный держал. Ещё и ухо прикусил, грудь сжал — и боль притупилась. Тёмный сунул флакон со светящимся содержимым под луку седла и обхватил меня освободившейся рукой, просунул пальцы под пояс.

Работало: плечо жгло на порядок меньше, сознание прояснялось.

— Так лучше? — Пальцы тёмного пробирались ниже. — Меньше болит?

Я лишь тяжело дышала. Жгло лишь в ране, от пальцев тёмного по телу растекалось тепло.

«А надо будет ему отказать из вредности», — решила я, и уголки губ поползли вверх.

Тёмный вытащил руку из штанов, прекратил сжимать грудь.

— Должно уже пройти. — Отпустил меня, забрал светящийся флакончик. — Тебе бы немного поесть.

Еда… да… Пироге мясом. В животе заурчало.

Я так и стояла, глядя на седло. Тёмный возился с поклажей. Заскрипела подпруга.

— Поехали, — велел он.

Его конь всхрапнул.

Накрыла ладонью основание шеи: кожа липкая от неведомой мази, но гладкая. Будто Эсин меня не кусал.

— Что это было? — развернулась.

Чёткая даже в расслабленном состоянии поза изобличала в тёмном искусного наездника.

— Лечебная мазь. — Он вдруг весело улыбнулся. — Думаешь, только светлые умеют быстро врачевать?

Сплюнула, просто плюнула под копыта его коня и, сдёрнув куртку, вскочила в седло. Я была на сто процентов уверена: тёмный понял, что спрашивала я не о мази, а о его поспешном отступлении.

Но и мазь очень интересная, да.

Окружающее меркло, сознание убийственно медленно принимало этот факт, тьма надвигалась сверху тяжёлыми, вязкими веками…

— Не спи, — рыкнул тёмный.

Вцепившись в луку, замотала головой. Миру вернулась часть красок, но он был каким-то ненатуральным. Солнцу ещё ползти и ползти до вечера, а пока оно тошнотворно бодро светило.

Желудок протяжно заурчал.

— Дай ещё пирожка, а, — я не находила сил выпрямить спину, такой невыносимой тяжестью стали собственные плечи.

— Пирожками тут не обойдёшься. — Тёмный дёрнул вьючного серого за уздечку, тот поравнялся с ним.

В животе всё сжималось, я выхватила протянутый пирожок и вцепилась в него зубами. Тёмный смотрел на меня с жалостью.

— Долго до постоялого двора? — промямлила я, пережёвывая почти не слащёное тесто и кислую начинку из ревеня.

— К вечеру доберёмся.