Красноармеец Краснофлотец № 21-22
((ноябрь 1937)) - авторов Коллектив. Страница 6

Просто мы армия, а это вещь». Прапорщик встал: «Кто дал вам право контроля?» Ермолай подошел вплотную, куря цыгарку, и сказал: «Общество, народ… Дай-ка прикурить…» И он без стеснения взял офицерскую руку вместе с папиросой. Орел продолжал: «В своих действиях комитет подчиняется только рабочим организациям». Прапорщик опять спросил: «Почему рабочим? Какое они имеют отношение к действующей армии?» Полковник внимательно слушал. Он неожиданно для всех сказал: «Я предлагаю господам офицерам не перечить новым порядкам…» Алешка фамильярно сказал полковнику: «Вот люблю, когда не ломаются… Пиши, писарь: приказано не перечить… И припиши: а кто будет перечить, тот будет бедный…»

Солдаты вышли. Прапорщик спросил: «Так кто же теперь в полку хозяин?» Лицо полковника было строго, сумрачно. Он ответил: «Будет хозяином тот, кто сумеет».

Шла весна. Снег быстро таял. Бежали ручьи. С запада тянули теплые балтийские ветры. Земля набухала, и под солнцем начинала шевелиться жизнь. В окопах стояла вода. Полк вновь занимал передовую линию. Пехотинцы, закрывшись рваными палатками, копошились в сырых ямах, Алешка покрикивал: «Поздравляю, братцы третья рота!.. Надиктовали писарям на подтирку… По телеграфу…» Ермолай обернулся: «Не дразнись, паря, и так тошно…» — «Это почему — и тошно? Природа — наслаждайся, жри ее, опейся, — он ударил ногой по стоячей окопной воде, брызнула грязь, — а вы все недовольны…» Еврей ответил: «Слушайте, Медведев, сколько вы возьмете, чтобы вам помолчать?» Солдаты сидели в воде и грязи, усталые, мокрые, грузные. Шлепая по воде, пришел Орел. «Здорово, первый батальон!» — «Было здоровье, да вышло…» — «Как жизнь, первый батальон?» — «Живем как пресмыкающиеся, только природу гадим». Орел сказал: «Новости есть». Солдаты подвинулись к нему. «Ленин в Россию вернулся». — «Кто таков?» — «Ленин. Слышал?» Алешка мотнул головой: «Не, незнаком».

Красноармеец Краснофлотец № 21-22<br />((ноябрь 1937)) - i_018.jpg

— Новость есть! Ленин в Россию вернулся!

Ермолай поинтересовался: «Он чего привез, сапоги, что ли? А то разумши». Еврей сказал: «Я слышал про того человека…» Иван Чортомлык придвинулся ближе: «Шо-ж вин за чоловик?» Орел сказал товарищам: «Такого человека еще не было среди людей. Пятьдесят народов участвуют в войне… Просвета не видно. А он Ленин, первый, на весь свет выступил против… Он поворачивает весь мир. Он хочет остановить войну, освободить людей…» Ермолай вслушивался, дрожа, говоря: «Мир даст?.. Откеле он, этот человек-то?» — «Симбирский». — «С Волги?» Ермолай сказал: «Оттель все и пошли — и Разин, и Пугачев…» Орел говорил: «Он прошел тюрьмы, сибирские ссылки, нужду… Все терпел — за народ… В седьмом году уходил от преследования, шел по льду из Финляндии, лед трещит, ломается, черные разводья, море, проводники испугались, а он идет — дело двигать…» Алешка бросил: «Ловко…» Ермолай сказал: «Закаленный, значит… Он что, к вам, большевикам, приписан?» Орел, улыбнувшись, ответил: «К нам, к нам приписан, к нашему брату». — «А велика ль партия-то?» — «Да вот только теперь из тюрем и по заводам собираются… Думаю, тысяч пятьдесят…» Алешка бросил: «Н-но, на Россию капля…» Ермолай ответил: «Ты, молодец, помолчал бы пока… Если человек идет со словом правды, то он множества за собой повести может… Вот мы тут три года, вторую тысячу дней мокнем, тощаем… Приходил ли хоть один человек со словом ласки и утешения?… Никто не приходил. А вот узнаем — пришел… Зовут-то его как?» — «Владимир, по отчеству Ильич…» Ермолай задумчиво произнес: «Володимир Ильич, и с Волги… Наш». Несли тяжело раненого, он стонал: «Ой, братцы…» Алешка неожиданно передразнил его и крикнул: «А кто вам, дуракам, лбы расшибать тут за этих Керенских велит? Вот и „ой, братцы!“» Раненый снова застонал. Алешка озлился: «Давай, давай, бей нас, идиотов, больше! Умней станем…» Бурливый солдат помолчал и снова подхватился: «Эх, когда вот уж вдарим: еще раз вставай, мол, подымайся, солдатский народ… И сколько разов нам еще подыматься надо? Орали, шумели, марсельез играли, нас по губам, по усам помазали, и опять в яму… Русский серячок все, мол, стерпит… Немцев взбулгачить, что ли?..» Он поднялся над окопом: «Эй, камрады, долго ли пропадать будем?.. Валяй, крути там башку своим сволочам!» Пулеметная очередь брызнула по русскому окопу. Алешка поспешно скатился: «А, черти». Еврей спросил его: «Что вы так быстро кончили свою интересную беседу?» Алешка не ответил. Орел проговорил: «Стреляем, а сегодня первое мая, по городам рабочие выступают, поют…» Алешка буркнул: «Видал…» Орел, сидя, негромко замурлыкал: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов». Ермолай сказал: «Голодных — это верно, три года по-настоящему не ел… А что за песенка?» Орел продолжал: «Кипит наш разум возмущенный и в смертный бой вести готов». Боер сказал: «Кипит мой разум… хорошо». Алешка наклонился: «Как, как?» Орел повторял, тихо давая мелодию. Из-за траверза вышел полковник. Он постоял, посмотрел: «Поете, братцы? Хорошо». Алешка тряхнул головой и повторил первые две фразы песни. Полковник спросил: «Что за песнь?» Алешка кивнул на Орла: «А я не знаю, он знает». Орел ответил: «Это международный гимн рабочих — „Интернационал“». Полковник подошел ближе: «Любопытно. Ну, ну, как?» Люди слушали. Орел говорил: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов. Кипит наш разум возмущенный и в смертный бой вести готов. Весь мир насилья мы разроем до основанья, а затем — мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем». Один из солдат сказал: «Вот здорово!» Полковник заметил: «Хм… Разрушим до основанья?…» А Алешка сказал ему: «Желательно кой об чем дальше поговорить, насчет мира также говорить будем и 1-й май праздновать будем… Ничего что в июне, Орел?» — «Ничего». — «За нами не пропадет, мы такие…» Полковник не ответил и пошел дальше. За его спиной солдаты повторяли новые слова песни.

Вс. Вишневский

Рис. В. Высоцкого

Красноармеец Краснофлотец № 21-22<br />((ноябрь 1937)) - i_019.jpg

Десант с «Авроры». С карт. худ. Богородского.

Красноармеец Краснофлотец № 21-22<br />((ноябрь 1937)) - i_020.jpg

«Аврора».

РАБОЧИЙ И КРЕСТЬЯНИН

Красноармеец Краснофлотец № 21-22<br />((ноябрь 1937)) - i_021.jpg
Звенела песня.
На лугу
Кружилась птичья рать.
Мы шли с отцом.
На берегу
Остались ночевать.
Темнела даль.
Шумел ковыль.
Не умолкал певец.
И у костра такую быль
Мне рассказал отец:
— Давным-давно,
Не вспомню день, —
И все не рассказать, —
Погнали нас из деревень
С германцем воевать.
Через поля
И города
Шли прямо на закат…
И вот запомнилась тогда
Мне дружба двух солдат.
Один из них
Был углекоп
И хлебороб другой,
Их породнил в степи окоп
При схватке грозовой.
Они на фронте
Жили так
(Завидно было нам);
И хлеб и горе, и табак
Делили пополам.
Бывало, вспомним
В трудный час
Про жен и про ребят,
Они тут выслушают нас
И вдруг заговорят:
— За что страдать нам
Здесь пришлось,
За что, скажите нам?
За то, чтоб весело жилось
Проклятым господам!
— Они нас Посылают в бой,
Но мы должны понять:
Зачем нам кровью дорогой
Окопы заливать?
И вот я помню
Ночь одну,
Мы шли в кровавый бой,
Один сказал: —
Долой войну!—
Сказал так и другой.
В полях
Шумел ковыль,
Росла вдали заря,
И мы сквозь бури понесли
Знамена Октября…
Отец умолк.
И у реки
Кружился ветерок,
Тянули сети рыбаки
К затону на песок.
Звенела
Песня на лугу,
Шумел зеленый бор.
Пылал на нашем берегу
Немеркнущий костер.
В. Глотов