1956. Венгрия глазами очевидца - Байков Владимир Сергеевич. Страница 32

Как бы то ни было, в 1970-е годы Янош Кадар, умеренный коммунист-прагматик, персонифицировавший собой относительно благополучную социалистическую страну, ставшую на какое-то время витриной советского блока, был довольно популярен в мире, на Западе о нем писали как о политике, которому надолго удалось примирить общество с коммунистическим режимом в своей стране. Западное общественное мнение, и не только левое, было зачастую склонно идеализировать венгерского лидера. Так, казнь Имре Надя приписывали почти исключительно давлению Москвы, и только в начале нынешнего века наступила пора демифологизации (кстати, в скобках заметим, что реальная роль Кадара в репрессиях конца 1950-х годов несколько смазывается и в воспоминаниях B.C. Байкова). Как явствует из опубликованной в это время записи заседания Президиума ЦК КПСС от 5 февраля 1958 года, Кадару в совершенно недвусмысленной форме предлагалось проявить не только твердость, но и великодушие — не доводить суд над Имре Надем до смертного приговора. Дело было, впрочем, как представляется, не в гуманизме советских лидеров, а в том, что смертный приговор испортил бы на Западе впечатление от советских мирных инициатив. В действиях же Кадара была своя логика, он ослушался тогда Москву, и не только под давлением собственных сталинистов, которых жестким приговором Имре Надю он навсегда разоружил. Имре Надь, отказавшийся признать новую власть, самим своим существованием воплощал живую политическую альтернативу и напоминал бы до конца своих дней венгерской нации о нелигитимности прихода Кадара к власти. В силу этого он был крайне неудобен для наиболее либерального и просвещенного из коммунистических диктаторов Восточной Европы.

С конца 1970-х годов кадаровское правление медленно, но неотвратимо вступало в полосу кризиса. Общественный договор между обществом и властью выполнять было с каждым годом все труднее. Исчерпываются внутренние ресурсы, при неэффективной социалистической экономике растет внешний долг. Усиливается общественное недовольство, возникают первые оппозиционные структуры, самиздат, а следом за этим усиливается и административный пресс властей. В книге Владимира Байкова Янош Кадар (вспомним хотя бы живо написанную главу о его ознакомительной поездке во главе делегации венгерских партработников на Донбасс в 1955 году) предстает как партийный функционер плоть от плоти рабочего класса, знающий пролетариат изнутри и умеющий излагать любые свои идеи на доступном рабочим языке. И можно понять, насколько волновала его, в свете событий польской «Солидарности», перспектива утраты доверия к себе и своему правлению основной массы пролетариата.

Специфика кадаровского режима позволила сделать в конце 1980-х годов более плавным переход от монополии коммунистов на власть к иным формам правления. Но результат, однако, мало чем отличался от того, что произошло в других странах Восточной Европы. День смерти Кадара 6 июля 1989 года символическим образом совпал с полной юридической реабилитацией его политического оппонента Имре Надя, который не был, в отличие от Кадара, сильным политиком-практиком, но чье идейное наследие было широко востребовано в эпоху смены систем.

Воспоминания В. С. Байкова интересны среди прочего тем, что проливают свет на некоторые особенности взаимоотношений Кадара с советскими лидерами — Никитой Хрущевым, Михаилом Сусловым, а также в то время послом, но будущим политическим тяжеловесом Юрием Андроповым. Хрущеву, судя по всему, Кадар сразу приглянулся на встречах, состоявшихся в напряженной обстановке начала ноября 1956 года, и ставку на него он сделал серьезно. Об этом можно судить и по тому, что на заседаниях Президиума ЦК КПСС он защищал Кадара от нападок Молотова и Ворошилова, высказал даже сожаление, что этого человека недооценили в июле, когда решался вопрос о преемнике Ракоши. Однако окончательно и бесповоротно вопрос о Кадаре как фигуре отнюдь не переходной был решен в марте-апреле 1957 года, когда Президиум ЦК принял специальное постановление о централизации утратившего доверие советских лидеров Ракоши, активно работавшего против новой будапештской власти, настраивавшего против нее венгерских коммунистов, бежавших в ходе событий осени 1956 года в СССР. Известно, что Кадар сохранял ответные симпатии к Хрущеву и даже, узнав в октябре 1964 года о его снятии, не преминул сказать в публичном заявлении, что удивлен вестью, пришедшей из Москвы: решать о том, кто встанет во главе КПСС — конечно, внутреннее дело этой партии, однако венгерский народ знает товарища Хрущева прежде всего с позитивной стороны… Для того чтобы устранить возникшую после этого в отношениях Кадара с новым, брежневским руководством КПСС напряженность, понадобился приезд в Венгрию на охоту зимой 1965 года первых лиц советского государства — Леонида Брежнева, Алексея Косыгина, Николая Подгорного.

Что касается Юрия Андропова, то в мемуарах людей, с ним работавших (включая академика Георгия Арбатова, профессора Фёдора Бурлацкого), получил хождение миф о том, что Кадар был чуть ли не креатурой Андропова, хотя еще в конце 1990-х годов в сборнике документов «Советский Союз и венгерский кризис 1956 года» были опубликованы донесения Андропова в ЦК и МИД, свидетельствующие о том, что посол поначалу откровенно настраивал против Кадара официальную Москву, а его предполагаемую кооптацию в ЦК ВПТ и восстановление в Политбюро расценивал как «серьезную уступку правым и демагогическим элементам». В Кремле настолько серьезно отнеслись к одному из донесений Андропова на эту тему, что оно стало в начале мая 1956 года предметом обсуждения на Президиуме ЦК КПСС и в результате в Будапешт для изучения на месте положения дел был командирован Михаил Суслов, который в отличие от посла не увидел угрозы в политической активизации Кадара (B.C. Байков, переводивший беседу Суслова с Кадаром, подробно описывает ее). И позже, после избрания Кадара в июле 1956 года в Политбюро, он явно (судя по донесениям Андропова и его подчиненных, опубликованных в вышеупомянутом сборнике) дистанцировался от советского посольства, не относился к кругу постоянных собеседников Андропова. Лишь только после того, как в начале ноября Кадар оказался во главе ВСРП и правительства, между ним и советским послом, впрочем, после этого проработавшим в Будапеште лишь считанные месяцы, устанавливаются корректные деловые отношения. Вопреки тому, что можно вычитать из некоторых не лишенных субъективности строк воспоминаний Байкова, деятельность советского посла в Венгрии, проявлявшего «когда надо» бдительность, «когда надо» — жесткость, но при этом сумевшего найти общий язык с новым руководством ВСРП и ВНР, была высоко оценена руководством СССР: уже через считанные месяцы после отъезда из Венгрии Андропов возглавил созданный специально под него новый отдел в аппарате ЦК КПСС — отдел по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран. Венгерские события стали для Андропова трамплином для головокружительного карьерного взлета, но это уже предмет другого разговора… Скажем лишь, что между Кадаром и Андроповым и дальше сохранялись нормальные корректные отношения вплоть до кончины Андропова в 1984 году.

В заключение следует еще раз констатировать: воспоминания Владимира Сергеевича Байкова будут с большим интересом прочитаны не только историками, но и всеми интересующимися новейшей историей Венгрии, а также политикой СССР в сфере советского влияния в Восточной Европе.

Александр Стыкалин,

кандидат исторических наук,

ведущий научный сотрудник

Института славяноведения РАН

Биографический справочник

Апро Антал

(1913–1994) — деятель венгерской компартии. С 1946 г. на руководящих должностях в компартии, затем в Венгерской партии трудящихся. В ноябре 1956 г. вошел в правительство Я. Кадара, был членом Политбюро ЦК ВСРП, заместителем председателя Совета министров ВНР, председателем Госсобрания ВНР.