Надежда на прошлое, или Дао постапокалипсиса (СИ) - Шкиль Евгений. Страница 55

  Вир испугался, что из-за векового возраста сирена может не сработать и надо бы ее еще раз опробовать, но потом отказался от этой идеи, решил, что если аэсы будут слишком часто слышать громкие звуки, то перестанут их страшиться.

  Пришли Хона и Юл. Кастомайзер вновь рассказал свой план.

  - Эта чаша с прахом, - говорил он, - станет предметом споров и до добра не доведет. Ее нужно убрать, а лучше сделать так, как завещали в твоей деревне, Юл, растворить в море. Это убедит байкеров в твоей правоте, ибо ты поступишь по заветам своих предков. Мы тоже чтим заветы древних.

  - Но до моря еще надо дойти... - возразил парень.

  - Значит, выкинь ее куда-нибудь, и скажи, что растворил. Главное, чтобы это сделал именно ты, как хранитель артефакта. Я бы сам мог ее украсть и спрятать. Но тогда будет жить легенда, что эликсир смерти пропал и его можно найти. А так кланы будут уверены, что чаши больше нет. Это психологическая тонкость. Ты, надеюсь, слышал слово "психология"?

  Юл кивнул, а Хона нахмурилась.

  - В сознании моих соплеменников ты хранитель, даже если они тебя так никогда не называли, - продолжил Вир, - ты имеешь право на этот артефакт...

  - Это не артефакт... - парень замялся, глаза его забегали. Наконец, он решился сказать:

  - Там, в бронзовой кружке, не прах Скальпеля Косноязычного, это останки моего прадеда, последнего из тех, кто видел прежний мир. Он умер этой весной, и ему было сто восемь лет.

  - Разве столько живут? - удивилась Хона. - У нас всех, кто жил до Великой погибели, не стало, когда я еще не родилась. Моему отцу не исполнилось и десяти оборотов небесного колеса, когда умер последний из древних.

  - Мой дед кое-что мне рассказывал, раньше байками называли двухколесные стальные машины... - Вир сделал несколько неуклюжих жестов, пытаясь изобразить чудо прошедшей эпохи, - в общем, такие самодвижущиеся штуковины.

  - Правда? - глаза девушки округлились. - А у нас говорили, что древние пришли в становища на стальных конях. Я часто думала, как такое может быть, чтобы байк был не из кожи, костей и мышц, а из металла?

  - Еще пара поколений, и мы вообще все забудем, - с грустью сказал Вир, - но речь сейчас не об этом. Мы должны разрешить кое-какую проблему. Ты говоришь, Юл, что внутри чаши не Скальпель, а твой прадед. Но пойми, это не важно. Твоей правде уже никто не поверит, решат, что ты специально всех дуришь, чтобы оставить себе артефакт. Здесь главное идея, что есть такая вещь, которая имеет магическую силу, что есть такая вещь, которая даст власть над другими, а, значит, ради этой вещи дозволено пойти и на любое преступление. Там, внутри может быть запечатан хоть кусок собачьего дерьма, это непринципиально, люди, если уверуют, сделают его священным. Я не хочу, чтобы кружка с человеческой пылью стала реликвией, из-за которой в кланах начнется резня.

  - Но на совете вроде бы договорились, что чаша будет общей, а значит и ссор из-за нее не будет, - возразил Юл.

  Вир, устало улыбнувшись, покачал головой:

  - Сегодня сделают так, а завтра кому-то захочется сделать иначе. Когда компьютер еще работал, - Златорукий ткнул в монитор, оставив следы на плоской поверхности, - я читал энциклопедию. Я очень много прочитал, очень много. В том числе и по истории древних. Была такая вера в умершего на кресте и воскресшего бога. Впоследствии из-за частей этого креста, из-за куска старого дерева, из-за гроба этого бога, люди устраивали войны. А была еще другая вера. Там реликвией считался черный камень. И каждый верующий обязан был хоть раз в жизни прийти и поцеловать его. Понимаешь, камень поцеловать. И за эту веру тоже проливались реки крови. Тот, кто не хотел целовать камень, был неверным, убийство которого считалось благим деяниям. Я не хочу, чтобы байкеры лобызали какую-то сраную кружку и молились ей. И без этого невежества хватает. И ты, Юл, это знаешь вместе со своим Великим Плацебо!

  - Великое Плацебо - это правда, - с нажимом произнесла Хона, - я на себе убедилась.

  - Вот тебе и подтверждение, - сказал кастомайзер, вскинув руки.

  - Мне не нравятся твои слова, Вир, - раздраженно произнесла Хона, - они похожи на речи труса, испугавшегося крови.

  - Послушай, крошка, - старый кочевник подошел к девушке вплотную, заглянул ей в глаза, - я тебя с малых лет знаю, с самого младенчества, ты еще слишком юна и судишь о подвиге, как о чем-то бесшабашном, совершенно безбашенном. А я тебе скажу, в чем мой подвиг. Я служу не только своему клану, но и всему племени, я негласно охраняю мир, и я не хочу, чтобы из-за междоусобицы байкеры ослабли настолько, что их возьмут голыми руками пришедшие со стороны враги.

  - У байкеров нет достойных врагов, - вспыхнула Хона, - выродки слишком тупы, чтобы нас победить, а кегли в деревнях - трусы.

  - Сегодня нет, а завтра они появятся, - Вир также перешел на повышенные тона, - ты не можешь быть уверена, что мы остались единственные такие крутые во всем мире.

  Девушка, багровея, хотела возразить, но Вир не дал ей сказать даже слова.

  - Знаешь, что такое настоящий подвиг? Это когда ты что-то делаешь не во имя собственной вящей славы, а для других. Уничтожение артефакта - это ради всех семи кланов. А набеги на выродков - это глупость!

  - Это не глупость! - вскипела Хона. - Глупость - это то, что ты сейчас говоришь!

  - Что вы так разорались? - в дверях стоял придурковато улыбающийся Иж. Он почесал лысину и сделал попытку пошутить:

  - Спорите у кого йенг толще?

  - Я объясняю Хоне как включить сирену, - голос Вира мгновенно смягчился, - что тебе нужно?

  - Ты ж у нас кастомайзер, главный спец, - сказал Иж, - там у пары байков протекторы слетели, подковать надо. А ты у нас вроде как лучший в этом деле.

  - Я сейчас приду.

  Вир дождался, когда уйдет Иж, затем обратился к парню и девушке:

  - В общем, думайте. Чаша будет у Явы, нужно придумать способ, как выкрасть у нее артефакт. Я помогу, чем смогу, но и вы постарайтесь. Думайте. И если не хотите, чтобы племя оказалось в убытке, вы примите правильное решение.

   Гексаграмма 41 (Сунь) - Убыток

  Вдвое больше приобретает тот, кто не жалеет средств на благие дела

  В самое темное время суток, перед рассветом, ворота разъехались с тихим скрипом, и пять воинов покинули Центр. Они, с перемазанными грязью лицами, укутанные с ног до головы свежесорванными растениями, скользили по колышущемуся на ветру разнотравью. Убаюкивающий шум стеблей поглощал все остальные звуки. Шафран, шалфей, пырей, чистяк и чертополох, почти неотличимые друг от друга во тьме, мерно перешептывались, навевали тяжелый сон на лагерь выродков, помогали людям. Островки зарослей колеблющегося катрана, небрежно разбросанные тут и там, скрывали крадущихся номадов.

   Ветер дул в лицо диверсантом, и это было хорошо. До толстенных ноздрей аэсов не дойдет запах чужаков. Половинку убывающей луны закрыли тучи. И это тоже было хорошо. Капризная природа сегодня решила дать фору кочевникам. Потом она может предать, подставить подножку в самый ответственный момент, выдать с потрохами таящегося, будто издеваясь над ним, но сейчас природе вздумалось встать на сторону байкеров. Сейчас она смеется над хозяевами Запагубья. Над выродками.

  По периметру лагеря аэсы развели костры и поставили часовых, которые не грелись около огня, но, сокрытые сумраком, сидели в отдалении и зорко следили за степью. Когда языки пламени хирели и вот-вот должны были погаснуть, будто из ниоткуда возникал двуногий сгорбленный силуэт, вооруженный топориком. Он подкидывал хворост и тут же растворялся во тьме, а огонь разгорался с новой силой.

  Каждый пост состоял из четырех дикарей. Вир, проживший в Запретных землях почти три года, знал это. Для аэсов число четыре было священным.

  Диверсанты бесшумно приблизились к одному из дозоров. Кастомайзер, залегший за шелестящим листвой кустом, напряженно всматривался в темноту. Две пары часовых и костер должны составлять равносторонний треугольник. Костер - впереди, посты - сзади. Расстояние между постами - примерно сорок шагов. Глаза давно привыкли в темноте, но все же Вир никак не мог заприметить выродков.