Принцесса для императора (СИ) - Замосковная Анна. Страница 35

ГЛАВА 26. Власть имени и крови «Пора», — в очередной раз напоминаю себе, но продолжаю смотреть в потолок. Сигвальд лежит рядом, стоит только протянуть руку, но я этого не делаю. Предложение исполнить супружеский долг застряло в горле. Не хочу. Совсем не хочу. Я осторожно выспросила Фриду, и она сказала, что было вовсе не страшно, но я не хочу. И я лежу, жду, что Сигвальд сам предложит. Он дышит ровно. С Фридой они провели почти целый день, и может у него на меня просто не осталось сил. Всё же поворачиваюсь на бок. Смотрю на белеющее в полумраке лицо Сигвальда. Он красивый, но ни капли не привлекает. Даже не понимаю, почему глаза Фриды сияют от счастья, почему она в таком слепом восторге, а от Хоршеда едва ли не шарахается. «И хорошо, что она его боится», — решаю я. Не уверена, что смогла бы спокойно перенести их близость. Вздохнув, наконец решаюсь и протягиваю руку. Пальцы застывают над плечом Сигвальда, дрожат. Представляю, как он ложится на меня, и отвращение накатывает удушливой волной. Притягиваю руку назад к себе и сворачиваюсь калачиком. Всю трясёт от страха перед обуревающими меня чувствами. Я не должна испытывать отвращение к мужу и желать объятий его отца, но я испытываю и желаю, и не знаю, что с этим делать. Зажмуриваюсь. Может, сон унесёт часть проблем? Может, с утра мир предстанет в новом свете? Не слишком в это верю, но я устала думать о глупых чувствах и пытаюсь уснуть. Лучше кошмары, чем эта сердечная мука.

***

На дворец опускается ночная тьма. Уже несколько часов как я покончил с делами, а меня всё тревожит ситуация с Мун, Сигвальдом и Фридой. Даже вино не избавляет от сомнений. С одной стороны это не моё дело. С другой — от взаимных чувств Мун и Сигвальда зависит моя жизнь. С третей — я просто оскорблён за Мун: как Сигвальд при такой жене посмел сразу взять младшую? Мне бы другой и не надо было, а он… Раздражённо отставляю кубок. Хочется потребовать сюда Сигвальда и хорошенько тряхнуть, но, учитывая состояние его ноги, это мне надо идти к нему, а там Мун… Откидываюсь на спинку софы и смотрю в потолок. Даже в узорах потолка вижу отголоски её образа. Просидев так несколько минут, поднимаюсь и иду к зеркалу. Разжигаю больше свечей и разворачиваюсь спиной. Смотрю, смотрю… высматриваю, но на спине только старые шрамы. Ни единого золотого проблеска, а значит, я не вправе вмешиваться в семейную жизнь Сигвальда. Он сделал то, что должен. Только почему-то я не рад. Я страшно зол на всех и вся. Ухожу в спальню и падаю на шёлковое покрывало. Утыкаюсь лицом в подушки. Думаю-думаю-думаю о Мун. Всегда смеялся над мужчинами, одержимыми страстью к женщинам, а сейчас сам — один из таких невыносимых болванов. Переворачиваюсь на спину и горько смеюсь над собой.

***

— Беги! Беги! — шелестит страшный голос. Тёмные волны захлёстывают меня, тянут в глубину. — Ты должна бежать! — требует голос. Но я не хочу. Вырываюсь. А меня всё захлёстывает и захлёстывает. Но я хочу остаться во дворце. Цепляюсь за счастье быть здесь, и темноту кошмара озаряет фигура Императора. Я стремлюсь к нему, тяну руки из тьмы. — Беги от него! — взбешённым морем ревёт голос. И меня швыряет прочь от света. — Хоршед! — кричу я, и мой зов раскалывает темноту. На миг я снова вижу спальню, озарённую светом ночников. В уши ударяет раскатистый смех, и меня снова накрывает тьмой.

***

Уснуть так и не удаётся. Встаю с огромной постели и иду одеваться. Сниму с постов несколько караульных, разомнусь хорошенько. Ничто так не успокаивает разгулявшиеся страсти, как боль в натруженных мышцах. Натягиваю шаровары, завязываю шнурок. Снова смотрю на спину. В свете единственной свечи рельефнее проступают мышцы, и на коже ни единого золотого всполоха. Я вроде как действительно свободен. Из стены белой молнией выскакивает Сефид: шерсть дыбом, голубые глаза едва не выпрыгивают из орбит. — Викар! — шипит она, дёргает хвостом. — Викар был здесь! — Как? — Через кровь, через кровь принцессы, — взывает Сефид и припадает на узорные плитки пола. — Она такая же, как ты, её род связан с ним кровью, и он ушёл с ней! А меня оглушил! Я слишком слаба, прости! Он может её касаться даже здесь! Теперь понятна привязанность Викара к королевской семье. Сефид жмётся к моим ногам. А я до боли стискиваю кулаки, и в ладони впиваются звериные когти. В глазах темнеет от гнева. Старый Викар хочет войны — он её получит!

***

Темнота стекает с меня призрачной волной, и я охаю от изумления: я на ночной площади, одна, в сорочке. Дома высятся ломаными зубами огромной пасти. В тусклом свете звёзд слабо виднеются очертания проломов и обломки камней. Ощущаю за спиной движение, давящее присутствие кого-то огромного. — Здравствуй, Мун, — шелестит знакомый голос. Покрываюсь мурашками. Колени подгибаются, но я нахожу силы стоять. Медленно оборачиваюсь. Надо мной возвышается тёмное существо с пульсирующими голубыми кольцами по телу размером с дом. Они пульсируют, тело движется. Крик колом торчит в горле, я едва дышу. Это существо — осьминог. Просто нереально огромный, как чудовище из кошмаров. Щупальца перекатываются, в лунном свете кажется, что некоторые из них обрублены. Огромные глаза твари парализуют волю. — Мун, — шепчет-рокочет осьминог. — Я дух Викара, дух твоей кровной семьи. Я защищу тебя от горячих песков и крови пустыни. Беззвучно открываю и закрываю рот. Осьминог-Викар растекается по земле, гигантские глаза застывают напротив моего лица. Плеч касаются удивительно лёгкие, почти нежные щупальца. Меня трясёт так, что клацают зубы. — Не бойся, Мун, — шелестит дух и гладит по волосам. — Я не причиню тебе зла. Пусть у меня было мало сил, но я защищал тебя. С тех пор, как ты ступила в столицу, я следил за тобой. Хитростью и сговором с другими духами уберегал от страсти бесчестных мужчин, желавших поймать прекрасную долговую рабыню и запереть в своих гаремах. Я не дал зарезать тебя в доме Октазии, не дал удержать тебя здесь. Так что видишь — я друг. Единственное, от чего я не уберёг тебя — от жара сына пустыни, но и это поправимо. Нежное щупальце касается щеки. Зубы клацают, по вискам струится пот. — Не бойся, светило моего чёрного неба, теперь я могу победить мерзкого захватчика. Он уже идёт, чтобы сразиться со мной в последний раз. Захватчик… сын пустыни. Меня обжигает догадкой: он об Императоре, о Хоршеде. — Не смей прикасаться к нему! — Отталкиваю щупальце и отступаю на дрожащих ногах. — Не смей его трогать! Из груди существа вырывается клокочущий рёв: — Не позволю мешать кровь дитя моря с кровью сына огня и песка! — Щупальца охватывают меня, стискивают до боли, до треска в костях. Голос прошибает злой вибрацией. — И когда твоё глупое девичье сердце остынет, ты будешь благодарна за свою свободу. — Нет, — выдыхаю я, меня давит в тисках. — Нет, не надо. Глаза Викара закрывают всё. Руку обжигает нестерпимой болью. Я вскрикиваю. Руку до локтя засасывает в щупальце. — Ч-что?.. — лепечу я. — Мне нужна твоя кровь, — рокочет Викар. — Она даёт мне силу. — Нет-нет, — мотаю головой. — Не надо, пожалуйста, прошу. Слёзы застилают глаза. В сердце вспыхивает надежда, что тогда, в саду, мне не померещилось, и Хоршед обладает магией, иначе это гигантское существо его убьёт. И как только раньше не убило? Или… или… Вспоминаю нашу встречу здесь. Хоршед знает о Викаре! Но почему Викар прежде не нападал? Неужели дело в моей крови? Или в чём-то ещё? Почему Викар нападает именно сейчас? Как я оказалась здесь, ведь я была во дворце? — Как я попала сюда? — шепчу я. — Сама приехала верхом. — Не помню… Кольцо его щупалец ослабевает. Снова мягкое, нежное прикосновение к щеке и шелест волн: — Пришлось тебя зачаровать. Твоё сердце слишком занято им. — Почему сейчас? — спрашиваю в надежде, что знания помогут Хоршеду. — Потому что теперь я знаю его имя, а знание имени — власть. Сердце стынет. И в рокоте Викара немыслимым образом слышится улыбка: — Да, я не мог справиться с ним без этого, но благодаря тебе, моя луна… Грохот разрывает воздух. Вздрагивает земля. — Идёт, — шипит-шелестит Викар. Снова грохочет. Изо всех сил изгибаюсь, проворачиваюсь в щупальцах. Над домами разливается золотое зарево. Словно к нам движется солнце. С грохотом валятся здания, сотрясается земля. Викар рычит штормовым морем: — Убью, убью, убью… Камни вздымаются и падают. Дома тянутся к источнику света и рушатся, но не могут его заглушить. Свет выходит на широкую улицу, упиравшуюся в площадь, где засел Викар. К нам идёт огромный сияющий золотой лев. В его глазах пылает зелёное пламя. На его гриве, выгнув спину, сидит готовая к прыжку белая кошка с голубыми глазами. Исходящий от них золотой с белыми вкраплениями свет срывается в небо струями дыма. У меня перехватывает дыхание. Золотой лев скалит клыки. Цвет его глаз точь-в-точь как у Хоршеда. И хотя это невероятно, мне кажется — передо мной именно он, пусть и в облике гигантского зверя. Пасть льва не двигается, но воздух сотрясает громоподобный глас Хоршеда: — Отдай её! Из озарённой золотым светом мостовой вырываются фиолетовые щупальца в голубых кольцах. Лев отскакивает, кошка на его загривке шипит, сбивает лапой ринувшийся из-за дома щупалец. — Хоршед! — ревёт Викар. В золотом сиянии льва прорываются фиолетовые языки пламени. Тот ревёт. Мостовая вздымается, точно волны. Качается. Камни растекаются, и земля впрямь обращается в жижу, захлёстывает золотые лапы. Лев взвивается в воздух, с грохотом расплющивает дом. Тот утопает в ожившей земле, тянет льва вниз. Лев извивается, силясь сбросить рвущие его языки. — Викар! И осьминога прорезают золотые искры. Щупальца сдавливают меня. Накатывает слабость, ноги и руки холодеют. Викар качает кровь из моей руки — и растёт, растёт. Мы поднимаемся над старым городом. Мы горим в золотом костре, как лев горит в фиолетовом. Белая кошка подскакивает. Викар вскидывает голову. Белый сгусток света, соединённый со львом сияющей нитью, летит на нас. Лев вдруг оказывается рядом. Сверкают когти. Щупальца встают щитом, брызжет чёрная кровь. Вой духа оглушает. Меня топит в тёмном душном теле. — Отдай её! — гремит рык. В темноте мерцают золотые вспышки. Это когти разрывают поглотившую меня плоть Викара. Бело-золотые вспышки учащаются. Вдруг треск — и я вдыхаю пахнущий морем воздух. Совсем рядом — пылающий зелёный глаз. Он размером с моё лицо. Отдаляется, и я вижу всю морду, заляпанную чёрным с чем-то дёргающимся фиолетовым во рту. Лев рычит, обнажая клыки. Жижа вокруг меня пульсирует. Дико орёт Викар, вой взвивается на оглушительную высоту. Пытаюсь закрыть уши, но руки скованы. Проносится белая молния. Рычит лев, и всё утопает в звоне крика. Меня швыряет вверх и вниз, накрывает мертвящим холодом. Всё объято белым и золотым светом, перемешанным с чёрными потоками, и это всё кружится, складывается в воронку. Меня накрывает белым мехом. Кошка рычит. Что-то отдирает от меня зубами. Боль захлёстывает руку, словно её раздробили. Боль и крик Викара переполняют меня, душат. Я захлёбываюсь криком и срываюсь в пустоту небытия. Вслед летит крик: — Отдай Мун!