Спасатель 2 (СИ) - Калмыков Александр. Страница 8

— У нас дубовая роща поболее будет. Её, даже когда стены города возводили, никогда не трогали. А еще у нас есть пещера, в которой стены без огня светятся. Вот туда мы тайком от священников петухов приносим, а то и свиней. Ого, похоже, тут тоже кого-то резать собрались. Эй, дорогой, тебя как звать? Что, так и кличут Даргом? Хорошее имя. Скажи, вы тут кого Перуну пожертвуете? Авнусы? А, овны! Баранов, значит, резать будете. А еще кого?

Прусс ехидно ухмыльнулся и указал в сторону пленных. Крестоносцы, уже не такие дменные, как утром, когда они сходили на берег, затрепетали, поняв, что их ждет.

К величайшему сожалению пруссов, предводитель тевтонцев истек кровью, не дотянув до вечера, хотя подрубленную ногу ему старательно перетянули тугой повязкой. Впрочем, оставшихся невольников вполне хватало для приличного праздника. Когда приблизился час жертвоприношения, пленных подвели к идолам, у подножия которых их казнят, и бесцеремонно бросили на землю. Уразумев, что дикари не собираются соблюдать общепринятые правила и обычаи войны по отношению к благородным, и жить им остались считанные минуты, один из оруженосцев пронзительно закричал, кивая на могучего рыцаря, очевидно, его синьора:

— Выкуп! За барона Альберта фон Брема дадут огромный выкуп, только не убивайте его!

Переводить слова “выкуп” и “деньги” необходимости не было, эти термины воины прекрасно понимали, на каком бы языке они не звучали. Но сейчас явно не стоило отпускать на волю врага, который поведает крестоносцам все военные тайны Вармии, и потому скромную просьбу проигнорировали.

Доманегу не требовалось участвовать в подготовке пиршества и, подгоняемый любопытством, он подошел к немцам, с интересом рассматривая своих противников. На первый взгляд, обычные воины, потерпевшие поражение и не ждущие пощады. Но каждый из них готовился к смерти по-своему, и пытливому уму боярина хотелось вникнуть в помыслы и чувства германцев, испытываемые в последний миг жизни. У бородатого рыцаря - вождя тевтонцев на лице читались печаль и великое сожаление о несбывшихся планах. То ли ему было бесконечно жаль своей погубленной карьеры, то ли он сокрушался о своем высокомерии, приведшему к поражению, а может скорбел о напрасно потраченном вступительном взносе в пятьдесят марок, внесенном для поступления в Орден. Прочие крестоносцы вели себя по-разному, но, тем не менее вполне предсказуемо: понурые, гордые, презрительные, безразличные, отчаявшиеся, потрясенные, и просто постанывающие от острой боли в кровоточащих ранах. Лишь один парнишка, тот самый, что просил за своего господина, резко выделялся среди прочих тевтонцев. Он с любопытством поглядывал на диких воинов и с неподдельным вниманием взирал на приготовления к жутким обрядам.

Почувствовав в нем родственную душу, боярин разыскал главного вождя и, кивнув на юного оруженосца, тихонько попросил:

— Отдай его э… нашему князю.

— А забирай, - весело махнул рукой Кодрун. - Пусть твой Ярослав тоже принесет жертву Перкуно. - А после, понизив голос, вармиец тихо добавил:

— Но если пленник попробует сбежать, шкуру с него живьем сдерем.

Было ясно, что “снятие шкуры” вовсе не речевой оборот, и Доманег пока поостерегся освобождать оруженосца, предпочтя оставить его связанным до утра.

На пир собрались почти все воины, принимавшие участие в сегодняшней битве, и лишь несколько дружинников остались стоять на страже у края священной рощи.

Из ближайших селений жители успели притащить козлы, доски и скамьи, но мест за столами хватало лишь для знати и старшей дружины, а простые гридни расселись прямо на траве. Сам Кодрун вместе с вождями и русскими послами восседал за главным столом, причем прислуживали воеводам жены и родственницы самого князя.

Когда все расселись, началась официальная часть торжества. Перво-наперво волхвы отделили часть добычи, предназначенную для верховного жреца Кривее, а затем при помощи дружинников, благо желающих нашлось, хоть отбавляй, быстро умертвили рядовых немцев. Рыцарей оставили “на вкусное”. Их бережно, чтобы не зашибить раньше времени, положили на костер, полили топленым жиром и без долгих прелюдий подожгли. “Убийственную” часть церемонии из уважения к русским гостям, коим претило такое зрелище, провели поспешно и скомкано.

Когда крики германцев затихли, Кодрун торжественно встал, подняв обеими руками большую чашу с хмельным напитком, и громогласно, так что с дубов начали падать листья, провозгласил приглашение к пиршеству:

— Конагес и витингис, истей бе пойте скелли койте.

Пьопсо, намеренно державшийся рядом с русичами, взял на себя труд переводчика и перетолмачил им речь вождя:

— Князья и витязи, ешьте и пейте, сколько хотите.

Уговаривать голодных людей, измученных после трудного дня, не пришлось. Конечно, еда даже по меркам неприхотливых русичей не была изысканной, но мяса, рыбы, хлеба и каши имелось вдоволь, а медовый напиток был на диво сладким и крепким. Лишь кисловатое кобылье молоко, которое пришлось хлебнуть из круговой чаши, послам пришлось не по вкусу, но их никто не неволил, и они могли пить, что желали.

Дав гостям слегка утолить голод, Кодрун решил, что теперь можно начать серьезный разговор с делегацией Великого князя.

— Доманег, - начал хитрый конагис издалека, - верно, твой тысячник вещий, коли все наперед знал, и даже день точно угадал.

Боярин тоже горел желанием поговорить с пруссом, и ему было что сказать. Доманег обтер длинные усы, важно кивнул, подтверждая всеведение своего воеводы, и громко добавил, так чтобы все прусские вожди хорошо слышали:

— Преславный князь Ярослав и его тысячник Гавриил еще вот что велели передать, опосля того, как немцев побьем. Потеря одной сотни воинов тевтонов не остановит, и они не успокоятся. Через год ждите от них большой войны. А посему ищите союзников, куйте оружие и готовьтесь к битве. Крестоносцам только дай зацепиться, они вмиг понастроят замки, выбить из которых их можно будет только большой кровью. Наше княжество вам немного поможет. Вслед за нами князь отправил в Новгород людей с серебром, закупать вам мечи, шлемы и щиты. Это оружие новгородцы вскоре привезут к вам морем, так что ждите гостей. По суши путь, вестимо, короче, но там литовцы шалят.

Те пруссы, кто хорошо понимал по-славянски, растолковали соратникам смысл сказанного, и прусская знать начала выкрикивать хвалу пресловущему великому князю Ярославу.

Кодрун всеобщего ликования не разделял. Он с сумрачным видом развернул свиток с самодельной картой, вычерченной загадочным боярином Гавриилом, и вновь ужаснулся тому, как быстро продвигались крестоносцы. Десять лет назад их насчитывалось не больше сотни, и у них имелся лишь небольшой замок. Но за считанные годы они захватили все побережье Вислы от Польши до Балтики, построив десяток крепостей, и с каждым захваченным селением силы ордена только росли. Малочисленные племена туземцев, возможно, смогли бы одолеть Орден, но только если бы собрали всех воинов и заставили их слушаться своих командиров. Увы, но если созвать дружины нескольких князей еще теоретически возможно, то по поводу стойкости пруссов Кодрун никаких иллюзий не питал. Его соплеменники отважно вступали в бой, лишь имея значительное преимущество, и считали благоразумным отступить без приказа, когда противник начинал одолевать.

— Чего надо этим неугомонным марианцам? - пробормотал себе под нос вармийский вождь. - Поживиться чем-то, рабов увести - это все понятно. Но зачем же ради добычи переться за тридевять земель? У них там в Германии что, все так плохо, что грабить совсем некого?

— У немцев на родине везде каменные замки стоят, - улыбнулся невежеству туземца Доманег, - а в них постоянная стража, а не как у вас, ополчение, которое еще созвать нужно. Да и Ордену можно разорять не кого попало, а лишь те племена, которые их главный жрец разрешит уничтожить. Они ведь, марианцы, не просто кмети, а и сами немножко жрецы, причем одержимые. Постоянно обряды свершают, едят мало, вино почти не пьют, а на девок вообще не смотрят. Все их помыслы лишь о битвах, только для войны они и живут. Но вот с соседями им воевать нельзя, и в поисках битвы они обычно едут на юг, в свою Святую землю.