Испорченная кровь (ЛП) - Фишер Таррин. Страница 52

её. Вздрагиваю, думая о холодном воздухе, который

он впустил, но вспоминаю, что ток вернулся.

ОТОПЛЕНИЕ! СВЕТ! РАБОТАЮЩИЙ ТУАЛЕТ!

Чувствую

себя

невозмутимо.

Это

игра.

Смотритель Зоопарка дал нам свет. Как подарок. На

Рождество. Как символично.

Он думает, что свет пришёл в мою жизнь на

Рождество, когда я встретила Айзека.

— Ты просто плохо написанный персонаж, —

произношу вслух. — Я сотру тебя, мой дорогой.

Когда

Айзек

возвращается,

его

лицо

приобретает серый оттенок.

— Смотритель Зоопарка был здесь, — говорит

он.

Я покрываюсь мурашками. Они несутся по

моим рукам и ногам, как маленькие пауки.

— Откуда ты знаешь?

Он протягивает руку.

— Мы должны спуститься вниз.

Я позволяю ему поднять меня. Доктору не

нравится, что мне придётся наступать на больную

ногу, а это значит, что он делает исключение, и

значит, что это что-то серьёзное. Я использую его в

качестве костыля. Когда мы достигаем лестницы,

Айзек помогает мне сесть на пол. Затем спускается

вниз. В первую очередь, доктор просит опустить

травмированную

ногу

через

отверстие.

Это

маневрирование занимает у меня десять минут. Но я

не отчаиваюсь. Не хочу быть на чердаке ни минутой

дольше. Когда обе ноги свисают с конца, он тянется к

моей талии. Мне кажется, что мы оба упадём, но

Айзек опускает меня вниз. « Сильные руки», —

напоминаю я себе. Сильные руки хирурга.

Он протягивает мне что-то. Это ветка дерева,

почти такого же роста, как я, по фор ме напоминает

рычаг. Костыль.

— Где ты его взял?

— Это часть нашего рождественского подарка.

Он пристально смотрит мне в глаза и движется

по лестнице. Несколько недель назад мы сожгли вс ё,

что могли. Нет ни единого шанса, что это могло

избежать нашего огня. Я опираюсь на костыль, пока

ковыляю по лестнице. Хочу кричать от того, как

много времени занимает спуск вниз. Осматриваюсь

вокруг. Я не видела эту часть дома с тех пор, как

сломала ногу. У меня есть желание пройтись,

прикоснуться к вещам, но Айзек толкает меня к

двери.

Снаружи темно. Так холодно. Я дрожу.

— Я ничего не вижу, Айзек.

Моя нога собирается погрузиться в снег, когда

что-то задевает.

Они так и не нашли человека, который меня

изнасиловал. В этом лесу больше не было других

случаев изнасилования, в других лесах Вашингтона

тоже. Полиция заявила, что это был единичный

случай. С блаженной беспечностью, они сказали мне,

что он, вероятно, следил за мной некоторое время и,

возможно, последовал за мной в лес. И использовали

такие слова, как «намерение» и «сталкер». Со мной

подобное уже случалось раньше: письма, сообщения

по электронной почте, сообщения на «Фейсбуке»,

которые скатывались с высокой похвалы до

интенсивного гнева, когда я не отвечала. Никто из

авторов не был мужчиной. Никто не угрожал

достаточно резко, чтобы напугать меня. Никого с

замашками

насильника,

или

садиста,

или

похитителя. Просто разгневанные мамы, которые

чего-то от меня хотели, признания, может быть.

Но было кое-что, что я не рассказала полиции о

том дне, когда была изнасилована. Даже когда они

давили на меня для получения более подробной

информации. Я не могла заставить себя говорить.

Нет, я не видела его лица.

Нет, у него не было татуировок или шрамов.

Нет, он мне ничего не сказал...

Правда

заключалась

том,

что,

действительности, он говорил со мной. Или,

возможно, просто говорил. С Богом, с воздухом, с

самим собой, или, возможно, с кем-то, кто отказался

от него. Я до сих пор слышу его голос. Когда сплю,

слышу, как он шепчет мне на ухо, и я с криком

просыпаюсь. С того момента как он начал и до того

момента, когда закончил, он повторял одно и тоже

снова и снова:

Розовый Зиппо

Это упущение. Может быть, из-за этого его не

нашли. Может быть, ещё одна женщина была

изнасилована, потому что я могла сделать нечто

большее. Но в тот момент, когда вас разрушают, ваша

душа темнеет без всякой на то причины, кроме

чьей-то садистской жестокости, и вы думаете только

о своём выживании.

Я не знала, как жить со своим выживанием, и

не знала, как убить себя. Вместо этого я планировала,

что сделаю с ним. В то время как Айзек кормил меня

и вытягивал из снов, которые заставляли меня

трястись и кричать, я разрывала своего насильника

на куски, бросая их в озеро Вашингтон. Поливала

бензином и сжигала живьём. Срезала с него кожу,

как Лисбет Саландер ( Прим. ред.: (шведск.

Lisbeth Salander, прозвище — Оса) — вымышленный

персонаж, девушка-хакер

, несправедливо признанная

властями недееспособной

. Главная героиня серии книг шведского

писателя Стига Ларссона

«Миллениум

» вместе с Микаэлем Блумквистом

. На спине имеет татуировку

, изображающую дракона

) сделала с Нильсом Бьюрман ( Прим.ред.: Бьюрман

являлся опекуном Лисбет после того, как у её

прежнего наставника случился инфаркт.

Осуществлял жесткую форму контроля, при

которой Лисбет лишилась права самостоятельно

распоряжаться своими деньгами и принимать

решения по разным вопросам. Однако он поплатился

за это). Я брала реванш, который никогда не

получила бы в жизни из плоти и крови.

Но этого было не достаточно. Никогда не бывает

достаточно. Так что я обратила месть за то, что

случилось, на себя. Чувствовала себя бесполезной. Не

хотела, чтобы рядом со мной был кто-то стоящий.

Айзек и был таким человеком. Поэтому я избавилась

и от него. Но здесь мы были заперты и обезоружены.

Голодающие. Человек, который напевал « Розовый

Зиппо» мог быть сталкером, но был никем, по

сравнению со Смотрителем Зоопарка. Тот, может,

выслеживал тело женщины, но этот зверь

преследовал мой разум.

Что-то упирается в мой гипс. Айзек щёлкает

выключатель, который зажигает лампочки над

входной дверью. Так давно свет, а не тьма, был моим

компаньоном, что глазам требуется минута, чтобы

привыкнуть. Действительно, Смотритель Зоопарка

оставил мне что-то: ящик прямоугольной формы,

высота которого достигает колен. Ящик чисто белый,

блестящий и гладкий, как инкрустация раковины

устрицы. На крышке красные слова, буквы выглядят

так, будто кто-то обмакнул палец в кровь, прежде

чем их написал.

« Для И.К. »

Моя реакция больше внутренняя. Вся моя суть

корчится так, как будто я открытая рана, и кто-то

высыпал на меня соль, как на одну из тех улиток,

которую ребёнок по соседству использовал для своих

пыток. Я, спотыкаясь, иду вперёд и наклоняюсь к

коробке. Пожалуйста, Боже, пожалуйста, пусть

это будет не кровь.

Не кровь.